Когда я приехала, в Переславле-Залесском два дня как расцвели кувшинки, это первое, что здесь услышала от местных! Какая красота, что есть еще люди, которые живут такими милыми вехами – расцвели кувшинки и ирисы, скоро пора пионов, земляника вон пошла, грибы, а там и яблоки пора собирать, подсолнухи вот созрели, можно семечки лузгать… Уж насколько богаче жизнь становится, чем торопиться от сессии к сессии, от созыва к созыву, от пятилетки к пятилетке, от съезда к съезду, правда?
И где старинный русский город, там и монастырь, здесь – женский Горицкий Успенский, который на горе, где Сергий Радонежский постриг принимал. Красиво там. Старый яблоневый сад, который сам Тимирязев задумывал с обещанием, что будет плодоносить 150 лет. Обещание сдержал. Он вообще во многих монастырях отметился, помог, сады наладил. В 60-х годах сад обновили, подрезали, подмазали, яблони родят, и просить не надо.
Церковь тут одна открылась после консервации, и стоит такая, как почти сто лет назад была, красоты и первозданности неописуемой, настоящести великолепной, нетронутой! Так хочется, чтоб не коснулись ее руки безразличных и невежественных. Видела такое, к сожалению, в том же Переславле в какой-то церкви – латунное дикое золото, вырвиглазные краски на фресках и самый ужас – ФОТОГРАФИИ святых на иконах, причем плохого копирного качества с загнутыми краями. Сфотографируют где-то работники настоящую икону – и на доску пенопластовую приклеят, типа, вот вам, люди, молитесь. Несколько месяцев проходит – фото сереет, портится, лик исчезает, углы завиваются…
В Горицком настоятельница интересная, 81 год, в прошлом мастер парашютного спорта и летчик-испытатель, полковник, сухая, юркая, разговорчивая, заинтересованная и болеющая за свой монастырь. Даже слишком болеющая. Как начала разговор, так каждая тема сводилась к тому, что монастырь бедный и нужны деньги. Вон новая люстра висит, видите, бронзовая? Так вот, брали в кредит, а сейчас вот из своих отдаю, из пенсионных. А вон икона на стене новая – художнику задолжали, пора платить, да не из чего. Вроде и рассказывала про что-то интересное и разное, но запомнилось только про деньги, что Господь призывал делиться и что жадность и алчность – смертный грех. И настойчиво при этом смотрела в глаза. Неприятное ощущение, неловкое, не ведут подобные разговоры к вере, неподобающие они ни месту, ни сану. Человек сам от чистой души должен даровать, а не под таким мощным и раздражающим напором.
После таких разговоров захотелось посмотреть на прекрасное, попросила, чтоб монастырский музей показали – там и Коровин, и Шишкин, и Маковский, и Семирадский, целое богатство! И 30 первоначальных икон в музее – первоначальных, значит, никогда не реставрированных. Настоятельница рассказывает, что земля тут так намолена, что ангелы, говорит, поют, бывает, иногда слышно, как монахи колоколят, а монахов-то и нет никаких, просто звон колоколов слышен…
Ну, вышли оттуда на свет божий, у монастыря бабы сидят, воркуют, продают кто во что горазд. Облепиху в банках крученую, рыбу вяленую ожерельями, ключики какие-то старинные железные, а одна, у которой, видать, ничего такого нет, понакупила в магазине сгущенку, сварила и на тебе, бери – не хочу. А я как вижу ее, детскую мою еду, так у меня все в душе сразу и переворачивается, и пусть я трижды сыта, но пару ложек этой божественной коричневой замазки я все равно съем!
Ашхабад и врата ада
В Туркмению мечтала поехать давно. Во времена Советского Союза дорога не завела, а потом уже оставалось только именно мечтать – просто так туда не попадешь, страна практически закрытая и из самых труднодоступных, наряду с Северной Кореей или Саудовской Аравией: туда можно или в составе делегации, или по приглашению друзей или родственников, или выйдя замуж за туркмена. Я выбрала первый вариант – родственников в Ашхабаде у меня отродясь не было, а за туркмена я пока решила не выходить. Хотя и это тоже не увеличило бы шансы на получение ценной туркменской визы.
Поехала в Ашхабад на международную книжную ярмарку в составе российской делегации, у меня как раз новая книжка вышла. Ярмарка стала для посетителей большим праздником, видимо, культурных международных событий здесь не очень много. По утрам нас привозили на автобусе в ярмарочный книжный дворец, потом на автобусе же и увозили обратно в гостиницу. Выходить на свет божий было слишком жарко и в общем-то запрещено – вежливо попросили по одному никуда не отлучаться, ходить только парами или группой и обязательно с кем-то из местных, имеющих отношение к ярмарке. Что-то мне из нашей родной истории это напомнило.
Туркмены спокойны, улыбчивы и немногословны, хотя наш водитель, он же сопровождающий, попался слишком уж разговорчивый, общительный, ни с каким профессиональным гидом не сравнить. 1965 года рождения, служил в Хабаровске. Хорошо живем, говорит, после независимости целый год бензин был бесплатный для тех, у кого машина есть, вода, газ бесплатный. Дома стали строить зажиточные, туда заезжают богатые туркмены. Там потолки знаете сколько? 4,5 метра! В этих домах почти все квартиры – под 200 квадратных метров, но и стоят они недешево, под 250 тысяч долларов, хотя половину платит предприятие, которому долг можно отдавать в течение 30 лет под 1 процент. А я, продолжал водитель, в двушке старого образца живу, квартплата 20 манат в месяц (7 долларов). Один живешь, спрашиваю? Почему один, с сыном. А жены нет? Почему нет, есть. А сын еще не женат? А как же, женат. А детей у него нет? Почему нет, есть, но они же маленькие, чего их считать?
Вот так вот, дети-женщины здесь вроде как не в счет. У женщины спрашивают не где твой муж, а где твой хозяин. Женщины очень красивы и грациозны, пожалуй, ни в одной стране я не видела такого обилия потрясающе утонченных фигур и прямых спин. Волосы не стригут, а возводят на макушке высокий кокон, который еще больше увеличивает рост. Лица породистые, газельи глаза густо подведены. Почти все женщины в длинных национальных одеждах, подчеркивающих фигуру, и в цветастых объемных платках на голове. Школьницы в зеленых национальных платьях и фартуках, студентки – в одинаковых красных или синих, с косичками и в тюбетейках. Так и можно по одежде различать, кто где. В общем, есть на что любоваться. Туркмены – удивительно утонченные и привлекательные люди, полные изящества и достоинства.
Привезли нас в самую большую в Азии мечеть рядом с кишлаком, где родился первый президент независимого Туркменистана Сапармурат Ниязов. Там его мавзолей, не как у нас, конечно, когда покойник на виду, а все чинно-благородно – могила из белого мрамора. Рядом мечеть. Строили ее два года, вся в золоте, потолок 55 метров высотой, резные двери, роскошь. На 10 тысяч человек. Зашли и увидели… одного молящегося. А ты в мечеть ходишь, спрашиваем у водителя. Я? Нет. Я пью, а кто пьет, в мечеть нельзя. А что пьешь? Все пью. Вино пью, водка пью, все пью. Как про Ленина и его мавзолей вспомнила, водитель закивал, заулыбался и повез нас дальше по городу, как оказалось, к памятнику Ильичу, к товарищу Ленину баба. Памятник, на самом деле, удивительный! Дело даже не в самой статуе вождя – это обычная ленинская поза с вечно протянутой рукой, а в совершенно уникальном огромном постаменте. Постамент весь из сочных мозаичных бордово-сине-зеленых национальных ковров, словно снесли их со всей Туркмении в знак почтения и уважения и сверху поставили статую Ленина. Я уж за свою жизнь навидалась всяких памятников вождю, уж поверьте, но такого, сделанного именно в соответствии с национальными особенностями страны, пока не встречала. И цвета соблюдены, и тематика, даже про многообразие населяющих Туркмению народностей не забыли – от каждой области по своему местному ковру якобы бросили на постамент. На коврах прекрасные подписи, выложенные из той же мозаики на русском и туркменском: «1870 г. 22 апреля родился ЛЕНИН. Умер 21 января 1924 г.», «Вождю от рабочих и дехкан Туркменистана», но мое любимое – «Ленинизм – путь к раскрепощению народов востока!» Решение поставить памятник Ленину и, так сказать, увековечить его имя, было принято сразу после его смерти и не с верхов, от начальства, а самим народом – узнав, что Ильич умер, а новости в Туркмению пришли только через три дня, люди пришли помянуть его на эту площадь и тут же стали собирать деньги на памятник. Так и стоит Ильич на груде ковров и зовет куда-то в светлую даль. А памятник действительно классный!
Беломраморно, богато, жарко и совершенно пусто – первое впечатление от Ашхабада. Людей на улицах вообще не видно, но зато много гаишников и уличных работников и дворничих с закрытыми от пыли и жары лицами. Где люди, спрашиваю у сопровождающего? На работе! А почему в выходные никто не гуляет? А устают за рабочие дни, в выходные все дома на диване лежат отдыхают! И дети? И дети!
В общем, тот город, который нам показали, новый город, заложенный в начале этого века самим Туркменбаши – потрясающей красоты, богатства и пустоты в прямом смысле слова. А еще Ашхабад попал в книгу рекордов Гиннеса как самый беломраморный в мире. Очень красиво, конечно, но полированный белый мрамор в таком южном городе совсем, на мой взгляд, не вяжется с жарким пустынным солнцем, разогревающим воздух свыше 40 градусов, отражающимся в каждой городской стене и ослепляющим всех своим блеском. Хотя ослеплять-то некого, люди по улицам не ходят.
Город на самом деле поражает, настолько он фантастичен, – настоящая декорация к голливудскому фильму о будущем. Не знаю точно, откуда были архитекторы, вроде как из Турции, но сделали все любопытно – каждое министерство или государственное здание, которое стоит на главном широченном проспекте Ашхабада, можно расшифровать без надписи. Минтоплива – построено в виде огромной зажигалки, Минпечати – в виде книги, МИД – с огромным глобусом наверху, министерство коневодства – с фигурами лошадей, министерство связи – в виде телефона, международный университет нефти и газа – как нефтяная вышка, стоматологический центр торчит огромным белым зубом и так далее.