Когда приехали, увидели стадо козлят, которые сразу принялись топтать нам ноги и жевать шнурки. Пожевали, помусолили и снова ушли пастись. У избы застыла группка мужиков, бородатых, молчаливых, бедновато одетых, кто во что.
– Можно у вас где-нибудь чай попить с дороги? – спросила.
Те совсем замерли, словно их спросили о неприличном, переглянулись и показали на идущего к нам священника.
Послушник Авель, услышав просьбу, позвал нас в один из домов, выкрашенный в ярко-синий цвет.
– Извините нас, мы с дороги, долго добирались, путники, – пыталась объяснить я.
– Путник есть Господь! Проходите.
Нас пригласили в трапезную, которая была уже накрыта на всех к ужину – глубокая тарелка, большая ложка и кружка каждому, всего человек на 30. Иконы на стенах, рушники, цветы, списки дежурных. Из кухни огромный детина со светлой кучерявой бородой – как в кино – вынес одну за другой две большие алюминиевые кастрюли: в одной щи из крапивы, в другой макароны по-флотски, только вместо мяса – скумбрия (мясо им нельзя). Плошка с острым соусом, плошка с самодельным лечо и грубо наструганная свекла с чесноком, компот – вот обед для коммуны. Да, и монастырский хлеб, за которым сюда специально приезжают отовсюду. Вошли мужики, мухи в янтаре, стали усаживаться за стол. Прочитали молитву. Принялись за обед.
Интересный день, необычный… И тоже запомнился, но не только щами с крапивой (вкуснейшими, кстати), а лицами людей, у которых нет ни прошлого, ни настоящего, но я очень надеюсь, что у них, хотя бы у части, есть будущее.
Ницца и Ментона
Последние годы до пандемии и этого проклятого вируса мы семьей почти ежегодно ездили в Ниццу, ведь Прованс – это когда много друзей, солнца, вина, лаванды, вкусов, ароматов и всякого такого же прекрасного и необходимого для счастья. А еще море, климат, близость к Монако и Италии, один из лучших блошиных рынков юга, что для меня тоже имеет значение, в общем, Ницца – город сам по себе невероятно обаятельный и отдыхательный. Пока поездки возобновлять страшновато, но летом мыслями всегда там, в Ницце, на Английской набережной.
В Ницце главное гулять, мерить город ногами, менять направления, делать круги по понравившимся улочкам, путать, как шутил папа, африканскую разведку. Однажды, чуть ли не в первый приезд, случайно загуляла на блошиный рынок. Он хоть и на главной пешеходной улице, Кур Солея, но я-то шла издалека. И набрела. Он очень хорош, думаю, в десятке лучших в Европе, уж поверьте мне, сколько я всего навидала. Сюда в основном привозят старое добро из Италии (до Сан-Ремо всего 40 минут), да из Прованса. По понедельникам тут весь бомонд. Просто пройтись, присмотреть что-то, поторговаться, выпить кофейку, снова пройтись, купить наконец присмотренное или расстроиться, что его уже купил кто-то другой – целый ритуал!
Улица эта рядом с морем была пешеходной всегда, вся в тавернах, кофейнях и забегаловках, народ постоянно клубился, поэтому и решили именно на ней установить во времена Французской революции гильотину. Где ж, как не в самой толпе! Вот и поставили небольшую такую, аккуратненькую гильотинку для обезглавливания непослушного народа, вроде нашего лобного места на Красной площади. На ночь гильотину закатывали в пещеру в скале, чтоб никто не разобрал на части и не спёр, такое тоже могло случиться. И что интересно, эта гильотинная пещера осталась до наших времен! Сейчас в этом пещерном помещении антикварный магазин, которых тут в изобилии. Но такой точно один в своем роде! Зашла туда с друзьями, которые знают хозяина, любопытно же. Весь зал в люстрах и зеркалах. Внизу торговля идет, наверху живет сам антиквар по имени Анри.
– Пойдемте, покажу, что у меня наверху, только там бардак после потопа. Зимой такой ливень был, все вспучилось!
Верх на самом деле очень артистичный, бардачно-творческий и необычный. Большая коллекция детских деревянных машинок начала-середины прошлого века, большой портрет Брежнева, невозмутимо смотрящего на кухонный стол, набор случайных историческо-бытовых предметов и главная достопримечательность – ванная комната, вырубленная в скале, с закругленной дверью от самолета. Без всякой плитки, безо всего, просто черная скала и белая ванна.
– Как вам здесь живется, место же необычное, призраки не приходят? – спрашиваю.
– Нормально, – отвечает. – Приходят, но с ними даже и не поговоришь, они все без головы…
Интересный оказался этот Анри. Пригласил нас съездить к своим друзьям в замок недалеко от Грасса. Замок, конечно, не очень старый, извинился, всего лишь середины 19 века, но вдруг вам было бы интересно посмотреть? Еще бы! Мы с удовольствием согласились, хоть я в замках не раз бывала, но только с экскурсией по замкам Луары, скажем, в группе, организованно и многолюдно. А тут целый частный замок, любопытно же, как раньше семья в нем жила. Приехали. Все как в кино: открылись старые кованые ворота, машина зашелестела по гравию и подвезла к трехэтажному большому замку в готическом стиле, немного обветшалому, с благородной патиной и двумя рыцарями при входе. Все подробно показали, ну я и повысматривала, как она, раньше-то, жизнь в замках шла. Гулко, квадратных метров немерено, пока дойдешь после ужина до спальни, опять, наверное, проголодаешься. Даже если семья большая, такую площадь очень сложно покрыть! Но в замках, как принято, на первом этаже обычно публично-общественные помещения под названием залы. Зал-столовая, скажем, и на столовую этот стадион в нашем пролетарском понимании совершенно не похож. Резные высоченные потолки, простор, окна от самого верха до пола, стол, уходящий за горизонт, камин с фигурами. Потом бальный зал, втрое больше столовой, ну, это вы понимаете, для чего – соседи подъезжают в каретах, брильянты, декольте, парики, монокли, ливреи, танцы… Дочки на выданье, вздымающаяся грудь, милые обмороки, зорко приглядывающие мамки-няньки, а еще пиковые дамы с индюшачьими шеями и слуховыми трубками и лиловые негры, подающие манто. В таких огромных залах обычно два камина, туда можно спокойно войти (если в них не разожжен огонь, конечно) и пристально посмотреть наверх в дымоход, чтобы поздороваться с привидением. Привидения в таких замках точно должны быть, просто обязаны! Вообще, камин – самая важная часть интерьера, разумеется, в каждой комнате. Любой человеческий закуток должен быть оборудован камином, иначе просто не выжить в этом холоде и продроге. Часто камина на огромную залу в стародавние времена не хватало, и по углам комнаты еще ставили железные корзины с горящими углями. Сейчас в замке проведено отопление.
Еще очень интересная система окон. Все они открываются вверх, так исторически повелось, чтоб от сильного ветра стекла не хлопали и не бились, а то слишком уж дорого стоили. И вставляли на зиму тройные рамы, которые можно было одну за другой убирать по мере прихода теплой погоды, ну прямо как людская одежка: холодно – оделся, тепло – разделся. А свечки? Парафиновые-то – сравнительно недавнее изобретение, с 19 века, а до этого свечки варили из бараньего жира. Ну, а восковые тоже стоили порядочно, особенно если не было собственной пасеки.
Я вот только не понимаю, а был ли в замках септик, ну, выгребная яма, наверное? Или с таким количеством народа не наотсасываешься? Горшки-то куда выливали?
Большая кухня со всякими печками, котлами, медными кастрюлями, кочергами и другими коваными причиндалами, опять же камин с вертелом – это всё внизу, сколько бы этажей в замке не было. Огромный подвал с винными погребами и хранилищем овощей и всякой провизией и снедью. Надо кухарке что-то, спустилась вниз и набрала потребительскую корзину. Отдельно флигель с подсобными помещениями и комнаты для многочисленной обслуги – управляющего, горничных, писаря, всяких слуг и служанок, поварихи с поварятами, истопника, кузнеца и шорника. А сады и газоны, уходящие вдаль, а стада косуль и оленей, а фазаны и глухари – за всем нужен уход и присмотр.
В общем, поняла, что замок мне не потянуть, не наубираешься, даже и не уговаривайте. Чувствуется в этих замках некая изысканная обреченность…
А потом сели в саду с бокалом хорошего вина из старинных подвалов, с сыром, привезенным с соседней фермы, и Анри начал рассказывать. Про Прованс, про молодое божоле, про лаванду и, наконец, про самые запомнившиеся предметы, которыми когда-либо торговал за всю свою антикварную биографию. Очень любопытно. Среди них, например, модели глазных яблок начала 19 века в красивом бархатном футлярчике. Открываешь, а они на тебя смотрят. Внимательно так, пристально, хотя и немного грустно. Два удивленных выпуклых глаза на черном фоне. Но хорошо сделаны, искусно, зазывные такие, карие. Учитель какой-то из Америки купил поражать своих студенток. Две ловушки для блох еще как-то продал для какого-то музея, старые, инкрустированные снаружи, но черные внутри, с пятном от меда и прилипшими к нему ножками бывшей блохи трехсотлетней давности. Любопытные вещички. А самое запоминающееся, говорит, чем торговал, был эскиз Шагала. Для него, во всяком случае. Их-то много, конечно, но этот был связан с парижской Гранд Опера, редкость. Шагал оформлял, вернее, восстанавливал купол парижского театра в 1964 году по личной просьбе президента де Голля, и вот один из эскизов утек и каким-то манером оказался в руках нашего друга Анри. Как, я уж спрашивать не стала, у всех свои тайны и грешки, приключения и находки. И он стал вспоминать, что помнит тогдашние пересуды и настроения насчет участия Шагала в оформлении великого столичного театра – идея, что плафон французского памятника искусства будет расписывать белорусский старик-еврей, понравилась далеко не всем, да и сам Анри дал понять, что и он по молодости тоже разделял это дурацкое недальновидное мнение. А у меня свой простецкий взгляд на этот вопрос, сказала я ему – люди такого уровня, как Шагал, уже не принадлежат какому-то отдельному городу, стране или национальности, они вне конкретики, они – достояние нашей планеты и даже ближайшей галактики! И Анри, сам уже старик, намаслив глаза, со мной согласился. Видимо, возраст, опыт, мудрость, здравый смысл. И стал рассказывать, что хорошо тогда подготовился к п