Звенигород
Была недавно в Звенигороде в гостях, такой славный городок! Воздух удивительно свежий – ножом режь, да в рот клади, такая редкость для нашей засиженной широты-долготы. У подъезда – сосновый бор с белками, да с редкими птицами крикливыми. На главной улице приятные частные магазинчики, не слипшиеся в гигантские подтухшие конгломераты типа «пятерок» и «перекрёстков», а мелкие, частные, не безучастные. В них такой радостный набор продуктов для глаза и живота, который в усредненных московских магазинах-заводах и не встретишь – милые сочники (слово-то какое забытое – сочник!), язычки с сахаром из слоеного теста (помните, такие в школьном буфете были?), монастырский хлеб и творог (монастырь тут рядом совсем), домашний яблочный сок (а точно домашний, спрашиваю? да, из красных яблочек, с неземным вкусом и без химии), сыры самоварные, тоже местные, ну и всякое такое настоящее и «диковинное», от чего давно отвыкли. Выпечка прекрасная, прям как у сестры моей.
Могу, кстати, поделиться одним простым и вкусным рецептом для тех, кто не любит слово «диета». Покупаете любое слоеное тесто (можно, кстати, не в Звенигороде), раскатываете пласт и раскладываете сверху начинку, основа которой пачка брынзы, две-три столовые ложки сметаны, мелко порубленная зелень, любимые специи и сырое яйцо, всё хорошенько вымешанное.
А дальше можете изгаляться как хотите – припущенного цветного перца нарезать меленько в массу для красы, оливок накидать, травы какой-то любимой, шпината, чеснока, помидоров – что хотите!
Всю эту прекрасность, выложенную на тесто, свернуть в рулет и аккуратненько порезать как колбасу, на толстые куски. Разложить кругляшки на противне на бумагу, но не плечом к плечу, а с воздухом, чтоб было куда расти в процессе запекания. Смазать «иичком», как говорила моя бабушка, и ждать, поглядывая. У каждого своя печь, смотрите по готовности. У меня на 180 градусов мин 25–30 занимает.
Приятного, вам понравится!
Ну это так, к слову, но таких кренделей я там, в Звенигороде, не видела.
Везде в городе, особенно во дворах, как-то нетронуто и уютно, словно ты немножечко не в нашем времени, а на полвека раньше: парки, просторы, аллеи со старыми деревьями, шуршание листьев под ногами и даже крик из окна: «Ваняяя, пора домой!»…
А как поехали обратно, увидела, яблочки у дороги продаются, прямо на выезде, у звенигородских дач, время-то яблочное. Красный мичуринский пепин шафранный, штрифель полосатый, антон – захотелось. Мужичок-продавец обрадовался, бутерброд отложил, давайте, говорит, я вам сладчайших наберу, так и сказал – сладчайших! Сам высокий, с седой бородой, в невероятном каком-то треухе, глаз горит, на месте не сидит, весь на шарнирах, но радостью пышет. Я-то не своими торгую, говорит, а бабушкам и дедам местным помогаю, они продавать не умеют, а я еврей, у меня торговля в крови – прям бурлит всё! Себе денег не беру, яблочной натурой оставляю немного. Вот этих яблочек возьмите, штрифеля, они мне больше всего нравятся, смотрите, какие разные, как детишки в семье – мамка одна, а каждый ребёнок с индивидуальностью! И сама яблоня хороша, огромная, старая, пока налазишь по ней, насобираешь, корзины перетаскаешь, разберешь, уже и день проходит, дерево-гигант! Да у меня все яблочки хороши, с четырех дворов беру, старикам подспорье большое к пенсии. Видите, как жизнь повернулась, всегда хулиганом слыл, а сейчас за местными стариками хожу, еще и радость от этого получаю. Выходит, добрый я хулиган…
Лос-Анджелес и Нью-Йорк
Улетела за моря-окияны, за тридевять земель, в тридесятое царство, на чужой берег. В самый, что ни на есть, Лос-Анджелес! Людей посмотреть, себя, естественно, показать, да и рассказать о заморском житье-бытье честно и непредвзято.
Летели, надо сказать, с большой нервотрепкой: в середине полета чьей-то бабушке стало плохо, сначала у нее резко, до одури, заболела голова, потом вырвало, потом потеряла сознание, – тяжелый гипертонический криз. Пилот попросил помощи у пассажиров, есть ли среди нас врачи, спросил. Нашелся гинеколог, лор и два хирурга. И стоматологов немерено. Все, видимо, не только опытные в своих узких специальностях, но и отважные, вместе бросились бабушку спасать. Положили на пол, захлопотали вокруг. Тут пилот объявил, что велика вероятность того, что мы экстренно сядем где-нибудь в Гренландии… Ну, не при такой ситуации я мечтала о Гренландии, конечно… Врачи борются, ползают, бьют по щекам, отпаивают ее, я одним глазам подглядываю, а мысленно, конечно, читаю «Отче наш», чтобы хоть чем-то бабушке помочь. Целый час хотели садиться, стюардесса все бегала к пилоту с последними известиями. Прибежит, мы начинаем снижаться, потом еще раз через пять минут сбегает, мы снова выравниваемся. Нервная была обстановка, все за бабушку переживали, но сидели молча, не шевелясь и прислушиваясь к переговорам врачей.
Но вот бабушку наконец откачали, привели в сознание, она удивленно заморгала, завертела головой, и ее унесли в хвост салона, чтобы положить повыше и поудобней, на кресла.
Обошлось, слава богу.
Как только сели в Лос-Анджелесе, ее первым делом под бурные аплодисменты унесли из салона, а она всем улыбалась и махала слабой рукой.
А потом началось обычное лос-анджелесское безобразие в аэропорту. Бываю здесь почти каждый год и постоянно убеждаюсь, что отношение к понаехавшим, мягко говоря, наплевательское. Двенадцать часов лета, добро пожаловать, гости дорогие, и нате вам, сразу на три часа в очередь к погранцу в такой живой змейке, которая вьется до горизонта и обратно, потом снова до горизонта и снова обратно, и так много раз, а под конец третьего часа лица пассажиров уже становятся знакомыми, у кого-то появляются клички, завязываются разговоры, а то и романы. Хорошо хоть, что дети не успевают родиться. А очередь-то из людей, которые летели, как и мы, минимум по 12–13 часов из Европы, а многие из Японии, из Китая, оттуда вообще не представляю, сколько времени добираться через Тихий океан, в общем, ближних рейсов в этом международном зале нету. А тут дети, груднички, бабушки, которым, как выяснилось, в самолете не всегда хорошо…
Ну вот и welcome прямо из самолета в очередь на три часа! А после прохождения границы еще таможня на час-другой, хотя куда теперь уж торопиться-то…
В общем, прилетела и слава богу!
А в Москве еще за месяц, как запланировала поездку, я ткнула пальцем в карту Лос-Анджелеса и таким методом тыка выбрала гостиницу! Обожаю так делать, хотя бывают, конечно, всякие косяки! Но не в этот раз! Гостиничка маленькая, уютнейшая и, что интересно, с двуглавыми орлами повсюду – на фасаде, на лестнице, даже на гостиничных тапках. Хотя безо всякой русской подоплеки. Скорее, с каким-то цыганским привкусом. Очень необычная. А двуглавый орел, наверное, как символ вольной цыганской жизни! Видимо, кому-то из хозяев понравилась такая странная живучая птичка о двух головах, которая смотрит в разные стороны и все порывается разорваться, чтобы как можно больше всего увидеть, и они ну ее рисовать повсюду, надо-не надо! Очень смешно на входе в лифт получилось – двери открываются и развозят птичьи бошки в разные стороны, потом закрываются, и птичка снова как новая. Интерьеры оформлены достаточно необычно и с большой дизайнерской выдумкой. Черная лестница, например, действительно черная, но с прекрасными граффити – иди рассматривай с первого по пятый этаж, делай невозможно жгучие селфи и радуйся.
Номер прекрасный, зонированный, с балконом и видом на зелень, прямо перед глазами дерево большое, раскидистое. Вышла на балкон вздохнуть. Присмотрелась. Я после житья в Индии к букашкам отношусь вполне терпимо, там все насекомые, как мне кажется, в период муссонов становятся летающими или пикирующими, как бомбардировщики. Ну практически все – тараканы, муравьи, есть, почти уверена, даже крылатые гусеницы! И если до этого они тихо ползали и медленно шебуршали по земле, то в период гона, то есть вёснами, у них, как в сказке, начинают прорастать крылья. Ведь есть же выражение «на крыльях любви», так это именно про них. Так вот, вижу, летает у меня перед носом приличный такой насекомый товарищ, крупный, серенький, но в общем-то невзрачный и ничем не выдающийся. Хоботок длиннющий, крылами трепещет и создает ультразвук. И все присаживается на какую-то определенную веточку напротив балкона. День летает, другой, третий… Уже прямо знакомым стал. И именно в одно и то же место садится, где ему как медом намазано! Решила рассмотреть поближе. Сфотографировала и увеличила точку, куда мотыль прилетает. Пригляделась и обомлела, оказалось-то, мама дорогая, что это не насекомое, а самая настоящая колибри, а прилетает к себе в гнездо с колибрятами! В гнездо, размером с чайное ситечко! Редкость и радость такое увидеть!
Оказалось, что гостиница, которую я выбрала методом тыка – широко известная в узких кругах, народ сюда со всего города специально приходит на вечеринки, заказывает праздники и справляет дни рождения. Постояльцам это не мешает – все происходит на крыше, где высажен целый сад, украшенный разноцветными гирляндами и индийскими божками. В этом же саду и завтрак. Но сначала-то мы с сыном ничего не знали о такой большой известности нашего отельчика, и вот ранним утром в первый же день после прилета отправились перекусить. Идем по коридору мимо сонных и чуть слышно похрапывающих номеров, еще не убранных тарелок на полу с подсохшей едой, по тихой сказочной живописной черной лестнице туда, наверх, на крышу, на завтрак и утренний кофе.
Открываем дверь – и попадаем в ночь! В красные шелковые пижамы, в декольте на шесть персон, туфли на шпильках у мужчин, роскошно-безвкусные шубы в блестках, в гремящую музыку и невидящие глаза тех, у кого еще ночь… Всё как в каком-то замедленном кино, где главные герои уже совсем не главные, их подруги уже и не их подруги, речь у всех невнятная, движения слишком плавные, как у умирающих лебедей, все до невозможности обессилены, расслаблены и добры. Утренние и вечерние жители ведь совсем разные, правда? И есть, за чем и за кем понаблюдать, особенно когда видишь этих жителей вместе…