Осмотрелся. Небольшая комната со столом, пишущей машинкой, сбоку запертая дверь в кабинет, обитая коленкором, с металлической ручкой. Шагнув к двери, Володя уловил за ней подозрительный шорох и раскроил ее крест-накрест, чтобы лишний раз не испытывать судьбу.
Плечом вперед он влетел в просторное помещение и чуть не ослеп от света, бьющего из широких оконных простенков. У его ног дергался в предсмертной агонии эсэсовец в офицерском мундире, прижимая к груди бесполезный уже "шмайсер". Володя нагнулся, вырвал из его коченеющих пальцев оружие. Отжав затвор, убедился: патронник пуст. Это объясняло, почему ему повезло остаться живым — у гитлеровца просто не хватила боезапаса на последний выстрел.
— Довоевался! — угрюмо бросил мальчик, подражая бывалым солдатам.
Кипа матрасов, сложенная кое-как, вповалку, внезапно привлекла его внимание. Ему показалось, что она шевельнулась. Нет, не показалось, через секунду подумал он. Матрасы и впрямь чуть-чуть сдвинулись.
— Хенде хох! — выкрикнул Володя с угрозой. — Выходи без оружия!
И для пущей острастки резанул из автомата с небольшим превышением. Глянцевые капли засверкали на стене в пяти сантиметрах от верхнего матраса.
Речь ППШ не нуждалась в переводе. Сразу же после красноречивых выстрелов полосатая пирамида заходила ходуном и развалилась. И двое гитлеровцев на четвереньках выползли из своего убежища.
— Встать! Хенде хох!
Пока пленники поднимались, Володя успел рассмотреть их как следует. У него перехватило дыхание, и он искренне пожалел, что стрелял поверх кипы матрасов. Перед ним были его ненавистные знакомцы: унтерштурмфюрер Гадлер и Колченогий, оба грязные, испуганные, со струйками пота на лицах.
— Шнель! Шнель! К двери марш!
Володя боялся и желал одного: чтобы Колченогий признал в нем бывшего соседа, сына Марии Прокофьевны, выданной им гестаповцам. И наблюдая за ним, упустил из поля зрения немецкого офицера. А тот, зайдя сбоку, бросился на мальчика. Секунда промедления чуть ли не стоила жизни, но Володя успел нажать на спусковой крючок. Автомат плеснул огнем и осекся — кончились патроны. Фашист, схватившись за живот, ничком свалился на пол.
Володя лихорадочно вцепился в запасной диск, висевший на поясном ремне, в чехле, у бедра. Но опоздал. Колченогий не позволил ему перезарядить оружие. С той же быстротой, как некогда, когда бежал по лестницам вниз, увидев направленный на него Марией Прокофьевной наган, он набросился на юного солдата, повалил его, вцепился пальцами в горло.
Мыча что-то неразборчивое, лежа под тяжелым телом, Володя дотянулся до Колькиного "вальтера", спустил предохранитель, и раз за разом всадил три пули в грудь Колченогому.
Тот дернулся и затих.
От Советского информбюро
17 февраля 1943 года на Украине наши войска в результате упорных боев овладели городом и железнодорожным узлом Славянском, а также заняли города Ровеньки, Богодухов, Змиев, районные центры Алексеевское, Славяносербск.
(Это было первое освобождение Славянска. Вторично, после начавшегося вскоре отступления, его освобождали осенью 1943 года.)
Сон, сумасшедший сон, который может привидеться только в концлагере…
…Ноздреватый снег хрустел под ногами. Соловьи, чуждые зимнему лесу, пели заливисто и громко.
Невдалеке от Васи, следя за каждым его движением, шмыгала между деревьев рыжая лиса. Он шел неторопливо, смотрел на странные, красноватого оттенка, кустики черники. Искал ягоды. Вот одна, вот вторая. Но стоило нагнуться, как ягода выпархивала из-под пальцев и растворялась в воздухе. Васька подпрыгивал за ними. Но напрасно. Не ухватить. Правда, один раз он сумел коснуться ягоды, разросшейся по размеру с футбольный мяч. Коснулся, и она тотчас лопнула, обдав лицо горьковатым миндальным запахом.
В погоне за "вкусненьким" Вася углубился в лес. И там решил применить другую тактику для поимки ягод. Под ловушку он приспособил глубокую яму, выкопанную руками. И стал приманивать ягоду: "Кис-кис-кис". Ягода поплыла по воздуху к нему навстречу, и улыбалась так обольстительно, что у него закружилась голова, он оступился и свалился вниз.
Когда же он поднял голову со дна вырытой им ямы, то увидел над собой уже не ягоду-чернику, а рыжую лису, которая осторожно, передними лапами, ссыпала на него землю, чтобы похоронить заживо.
— Что ты делаешь, гадина? — вспылил Вася.
— Погребаю.
— Кого? Меня?
— Ты очень догадлив, мальчик.
— Но я ведь еще живой.
— Это тебе только кажется. Ты мертвый.
— Потрогай меня. Я живой! — не унимался Вася.
— Нужно мне тебя трогать. Пусть тебя трогают лесные черви.
— Нет-нет, не закапывай меня! Я тебе еще пригожусь!
— А на что ты мне сдался, мальчик?
— Я буду охотиться на дичь и приносить тебе добычу. А ты будешь лакомиться куропатками и зайцами.
— Но у тебя нет ружья.
— Добуду!
— Где?
— Вырежу его из толстой ветки.
— Кривое у тебя получится ружье, мальчик.
— Нет, не кривое. А волшебное. В любую цель попадет — пожелай только!
— Почему же ты тогда гоняешься за черникой, а не убьешь коменданта концлагеря?
— До него далеко.
— А до зайцев и куропаток близко?
— И до них далеко.
— А до черники близко?
— Просто без черники мне нельзя возвращаться в барак, — признался Вася.
— Знаю, знаю. Я все про тебя знаю, — захихикала лиса. — И про сказочку вашу, сочиненную за колючей проволокой, знаю.
— Откуда ты знаешь о сказочке? — удивился Вася. — Она секретная!
— Для меня секретов нет, как и для лесного ветра. Он залетел в ваш барак и вынес оттуда секретную сказочку. Теперь о ней наслышаны все лесные звери.
— Не может быть…
— Наслышаны! Наслышаны! — раздалось со всех сторон.
И вмиг перед Васей предстали лесные обитатели: медведь, енот, рысь, барсук, еж и ворон.
— Нет таких секретов, которые не разгласит пролетный ветер, — сказала лиса. — Не согласен? Сейчас мы поведем твою секретную сказку по кругу, и ты убедишься, мальчик, все ее знают.
Первым начал медведь.
— Если выйти за пределы концлагеря и вступить в свободный лес, то…
— На одном из кустов черники, — продолжил енот, — можно обнаружить огромную ягоду, которая…
— При соприкосновении с пальцами, — подхватила эстафету рысь, — сразу же превратится в несокрушимого богатыря. А он…
Наступила очередь барсука.
— А он двинется со своим маленьким спутником на выручку всех остальных ребятишек. И…
— И разгромит весь концлагерь! — добавил еж.
— Но это всего лишь сказочка! — прокаркал с вызовом ворон.
— Понимаю, вы против меня… — пробормотал сбитый с толку мальчик.
— И ничего ты не понимаешь, — тявкнула лиса. — Понимать будешь потом. А сейчас слушай. Ты пошел в лес зимой, когда никакая черника не родится. И потому охотился всего лишь за ягодами собственного воображения.
— У меня чужого воображения нет! — сгоряча ответил Вася.
— Поэтому мы, дети Свободного леса, здесь и собрались. Мы поможем тебе.
— Помогите! Помогите! — закричал мальчик.
И внезапно проснулся: он лежал под самым потолком барака на жестких нарах, холодный пот тек по лбу…
— Никак Володя объявился!
Первой приметила появление Володи Гарновского во дворе дворничиха Пелагея Даниловна. В широченном, сшитом явно не по росту тулупе, огромных валенках она приближалась к мальчику с нехарактерной для нее медлительностью. Маленький солдат с болью в душе смотрел на изможденное лицо старушки, прежде очень бойкой и сварливой, а теперь какой-то снулой, точно за время оккупации истощившей весь запас жизненной энергии.
— Во-ло-дя! — выводила она по складам.
— Он самый, артиллерист-разведчик!
— Ох ты, господи, артиллерист…
— Бог войны!
Пелагея Даниловна порывисто обняла Володю, прижалась щекой к грубому воротнику его шинели. И Володе на мгновение вспомнилось, как она гонялась за ним и Колькой с метлой, когда они разбили футбольным мячом окно на втором этаже.
— Бог мой! Жив! А мы-то думали… И тебя, думали, замели…
— Я не дался.
— А вот корешок твой Колька пропал совсем. И Клавочку увезли немцы. Куда? А кто их знает? Анне Петровне обещали доложить, как прознают, да…
— Что? Что с Анной Петровной?
— Замели ее.
— Как так, "замели"? Расстреляли?
— Замели, говорю. Наши. За сотрудничество с врагом. Как пришли, так сразу и замели. Она переводчицей работала в госпитале для красноармейцев. Немцы их не трогали, давали долечиться. А наши пришли — провели аресты. И ее взяли, вроде как пособница.
— Какая она пособница, Пелагея Даниловна? Наша она, хоть и немка по паспорту.
— Это по паспорту, Володя, она наша — советская. А по нации — вражеская она женщина. Так они говорят, из органов.
— Много они понимают! — возмутился мальчик. — Борис Симонович появится, сразу всем мозги повы-шибает.
— Он уже появился, пришел навестить жену, — тихо прошелестела старушка.
— Так что же вы меня держите? Не пускаете в квартиру? Мы с ним договорились встретиться здесь!. — рванул Володя к двери.
— Тебе туда нельзя! — еще крепче схватила его Пелагея Даниловна. — Нельзя! Нельзя! Его сейчас там арестовывают…
— Как?
— А так… Недоглядел за женой.
— Он же на фронте был!
— Где бы ни был, а муж врага народа. Теперь и ему прямая дорога в тюрьму. А ты беги скорей назад, в армию, чтобы тебя никто лишний не заприметил.
Из воспоминаний очевидца
В октябре 1941 года из Славянска не был эвакуирован госпиталь, в котором находились раненые солдаты РККА. После того как в город вошли немцы, госпиталь продолжал работать как больница зарытого типа, находящаяся под охраной фельджандармерии и самоохраны (местной полиции). Медицинским работникам госпиталя была назначена заработная плата и выдавался хлебный паек.
Вот эти медработники:
Главврач госпиталя Есипов Владимир Сергеевич, 1919 года рождения. Осенью 1943 года военным трибуналом он был приговорен к смертной казни за измену Родине. По ходатайству спасенных раненых смертная казнь была заменена на 15 лет.