– Мне очень жаль.
Я возвращаю фотографию назад как можно быстрее – насколько позволяют приличия, чтобы не показаться грубой и равнодушной. Еще одна семья, потерявшая то, от чего я добровольно подумываю отказаться. Называй вещи своими именами, Имоджен. Абортировать. Моя рука автоматически опускается на живот, а как только я это понимаю, резко убираю ее, надеясь, что Сара не обратила внимания на это движение.
– Сейчас ей было бы столько же, сколько Элли, – продолжает Сара грустным голосом. – Поэтому вы, возможно, поймете, почему я надеялась, что Элли станет мне второй дочерью. Но она с самого начала была такой холодной, такой отстраненной.
– Ей пришлось многое пережить, – тихо напоминаю я.
– Конечно. Я не ожидала, что это случится сразу же, – соглашается Сара. – Я просто думала, что через некоторое время… – Она вздыхает, подносит чашку к губам, чтобы допить остатки чая. – Она совсем не похожа на ту девочку, которую я представляла – я думала, Миа будет другой. Элли такая тихая, а временами странная. Иногда мне хотелось бы услышать, что она думает, но затем выражение ее лица внезапно меняется, и я рада, что не могу узнать, о чем она думает.
– Что вы имеете в виду?
Сара наклоняется вперед.
– Я имею в виду, что она меня пугает. Иногда, – быстро смягчает она сказанное. – Только иногда. У нас тут жило много детей, – повторяет Сара. – Некоторые из них были очень проблемными. Были запущенные, неполноценные, вы меня понимаете? – Она стучит по голове. – Были жестокие, со вспышками ярости, как у Билли, некоторые были озорными и немного зловредными. Их так воспитали, а большинство из них вообще не воспитывали. Сами должны были о себе заботиться, полагаться на себя самих или старших братьев и сестер – чтобы накормили и отвели в школу. Они попадают сюда и не знают, что делать в нормальном доме с нормальными родителями. Но Элли другая. Она точно знает, какой нужно быть снаружи, но внутри нет ничего. Будто она совсем пустая. А то, что она выдает… Иногда мне кажется, что она гораздо старше своих лет.
Я ободряюще киваю, но, к своему ужасу, чувствую, как мой рот наполняется слюной, а к горлу подступает тошнота. О боже, пожалуйста, сделай так, чтобы меня здесь не стошнило.
– И ее мучают ужасные кошмары, – продолжает Сара, совершенно не замечая мой дискомфорт. – Она кричит и кричит, и даже когда мы ее будим, она продолжает кричать, слово все еще видит то, что ей приснилось во сне. А затем, после этих кошмаров, все и случается.
– Что случается?
Я сглатываю, отчаянно борюсь с собой, чтобы меня не стошнило прямо здесь. Я пришла услышать именно это: не ту «линию партии», которую выставляли напоказ моей предшественнице, но то, что по сути происходит в этом доме и в школе.
– Плохие вещи. Каждый раз это что-то новое. Мертвая птица на крыльце у черного хода, иногда что-то происходит с электричеством, техника взрывается, портится. Мой фен, блендер… – Она кивает на блендер, который стоит на разделочном столе. – На прошлой неделе Билли пошел к кухонному шкафу, чтобы достать мне сковородку, а когда он ее достал, в ней оказались дождевые черви. Черви! – Сара склоняется поближе ко мне и начинает говорить тише. – Ради всего святого, как черви могли попасть в сковородку? Они не заползают в дом, чтобы устроиться у вас в шкафу, правда?
– Почему вы думаете, что Элли имела к этому отношение? Я имею в виду: если их нашел Билли… – Я пытаюсь не представлять скользких, извивающихся червей, которые спутываются в клубок друг с другом. – Простите, я… я… Можно мне воспользоваться вашей ванной комнатой?
– Наверх по лестнице.
Сара выглядит удивленной при такой внезапной перемене темы, но возможности что-то объяснить у меня нет. Я быстро отодвигаю стул и вылетаю из кухни.
Глава 32
Имоджен
Я сижу на пятках и вытираю рот рукавом. Отвожу челку с глаз, плотно зажмуриваюсь, чтобы не полились слезы. Это кошмар. Я всегда ненавидела болеть, но теперь еще и выгляжу непрофессионально, и также я, вероятно, лишилась возможности узнать, что же происходит с Элли. Саре потребовалось достаточно много времени, чтобы начать винить одиннадцатилетнюю девочку во всем, что идет не так в доме – дольше, чем потребовалось Ханне Гилберт, которая сразу же выдала свои дикие теории, но в конце концов и Сара до этого дошла. Я четко понимаю, в чем проблема, и это не Элли Аткинсон.
Встаю и проверяю, как выгляжу, в зеркале. Я пытаюсь как можно быстрее определиться со своим следующим шагом. Мне нужно, чтобы эта женщина была на моей стороне, если я хочу, чтобы меня и дальше допускали к Элли, а это означает, что нужно ее немного развеселить, заставить посмеяться, при этом пытаясь не выражать неверие, когда она заявляет, будто из-за ночных кошмаров Элли взрывается блендер. Я улыбаюсь при мысли об этом, но на самом деле это совсем не смешно. Именно такие вещи (когда люди умножают два на два и получают пять) ведут к долгосрочным проблемам, приносят вред, иногда даже приводят к насилию. Они, вероятно, решили винить Элли во всем, что пошло не так в доме, упуская тот факт, что здесь живут еще двое детей и они точно так же способны взорвать блендеры силой своего разума. Хотя я готова поставить собственные деньги на то, что дождевые черви – дело рук Билли. Обычно дети хотят оказаться рядом, чтобы видеть результаты своей напряженной работы.
Я толкаю дверь ванной и заглядываю в соседнюю с ней комнату, надеясь увидеть Элли. Вместо нее я вижу девочку, которая открыла мне дверь, – Мэри. Она сидит за письменным столом, заваленным забавными канцелярскими принадлежностями, и что-то пишет на самоклеющихся листочках в форме яблока.
– Привет, – говорю я, бросая взгляд вниз по лестнице, чтобы проверить, не идет ли Сара меня искать. – Не возражаешь, если я зайду?
Мэри поднимает голову и качает головой.
– Вы здесь из-за Элли?
– Да, – киваю я. – Твои учителя считают, что у нее проблемы с адаптацией. Похоже, ты хорошо ее знаешь. Как ты думаешь?
Мгновение Мэри выглядит шокированной из-за того, что кто-то поинтересовался ее мнением.
– Я думаю, что, если б ее оставили в покое и прекратили винить во всем, что идет не так в мире, может, она бы и стала с ними чуть побольше разговаривать.
Мне грустно, но я не удивлена, что лучше всего ситуацию понимает пятнадцатилетняя девочка. Именно она говорит по-взрослому.
– Значит, ты не думаешь, что Элли нужно винить во всем случившемся? В появлении пауков в ящике письменного стола ее учительницы? Во взрыве блендера? В червях?
Мэри фыркает.
– Если Элли и хотела отомстить Гилберт за то, что та раскритиковала ее доклад, неужели вы думаете, что она такая дура и выбрала именно тех, кому был посвящен доклад? Она совсем маленькая, но она умная. И мы все знаем, что червей принес Билли, но мы с Элли слишком хорошие, чтобы на него доносить. Мы видели его испачканным грязью в предыдущий день перед тем, как он их «нашел» в сковородке.
– А блендер?
Мэри смотрит на меня с жалостью.
– Только не говорите мне, что вы тоже считаете Элли способной взрывать электроприборы силой своего разума. Да, у нас тут сгорело несколько предохранителей, но поверьте мне: это произошло не из-за того, что Элли видела кошмарный сон. На самом деле от этого становится тошно: от всего этого перешептывания и испуганных взглядов, которыми люди провожают ее на улице. Предполагается, что они взрослые. А теперь я вижу, как к этому хору присоединилась и моя мама – рассказала вам про все проблемы с электрикой, которые у нас были на протяжении прошлого года. Ей нужно звонить психотерапевту и записываться на прием к нему, а не к социальным работникам.
Я улыбаюсь и касаюсь ее руки.
– Спасибо тебе за то, что уделила мне время. Ты очень хорошая подруга Элли, я это вижу. Ей повезло, что на ее стороне есть человек типа тебя.
Я поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты, как Мэри задает мне вопрос:
– А вы? – Ее голос звучит жалобно. – Вы на ее стороне? Вы ее не бросите?
Я поворачиваюсь и смотрю на Мэри. Она в свою очередь умоляюще смотрит на меня и молчит – эта девочка видела слишком много социальных работников, слишком много государственных чиновников, которые приходили и уходили, ни разу не обернувшись.
– Нет, я никуда не денусь, – отвечаю я, надеясь, что не пожалею об этих словах.
Глава 33
Элли
Элли бежит по коридору на пределе возможностей, работает руками, школьный рюкзак мешает и бьется ей в бок. Она все еще их слышит. Смех и издевки… затем крики.
Она до сих пор не уверена, что именно случилось. Вроде только минуту назад ее дразнил Том Харрис – издевался над ее поношенной обувью со сбитыми носками и рюкзаком из секонд-хенда. В следующую минуту он оказался на полу, извиваясь в агонии. В коридоре стояла большая картина на холсте, ее прислонили к недавно окрашенной стене, чтобы повесить туда, где она висела раньше. Затем, после того, как в Элли вскипела злость и обожгла ее изнутри, картина упала на Тома. Это могла сделать она? Элли до сих пор слышит его голос: издевки, насмешки. Она вышла из себя, когда он спросил, не была ли она цыганкой до смерти мамы и папы. Она начала кричать, непрерывно кричать, получился какой-то завывающий звук, напоминающий сирену, он эхом отражался от всех стен в коридоре. Затем Элли поняла, что это не эхо ее криков – все вокруг тоже кричали.
Открыв глаза и увидев, что она наделала, Элли бросилась вон из коридора и бежала, и бежала. Теперь она врезается в стеклянные двери в конце коридора, вылетает на свежий воздух и наклоняется, положив руки на колени. Она жадно хватает воздух большими глотками. Теперь ей конец.
Элли не знает, сколько времени она сидела, сжавшись на холодной, мокрой траве под деревом. После того как она остановилась и успокоилась, она совершенно четко поняла, что идти ей некуда, от этого ей стало тошно. В конце концов она оказалась на небольшом участке земли, где ученики начальной школы собирают насекомых и древесный сок. Участок неухоженный, сильно заросший травой, но это единственное место на территории школы, где Элли чувствует себя спокойно, хотя им строго запрещается сюда ходить. Об этом ей сейчас нужно беспокоиться меньше всего.