Тот самый мальчик?.. – Мне просто требовалась чья-то помощь…
– Имоджен!
Сильные руки хватают меня за плечи и крепко сжимают. Я снова кашляю. Мои пальцы протягиваются к рукам, которые держат меня. Я хватаюсь за них, чтобы меня не затянуло вниз, в мерзкие глубины неиспользуемого канала.
Только я больше не мокрая. Мои глаза не залеплены грязью. Легкие все еще горят, но они не наполнены водой, они наполнены воздухом, свежим воздухом.
– Имоджен, ты меня слышишь?
Я открываю глаза, затем снова резко закрываю, когда яркий белый свет ударяет по сетчатке. Я прячу голову на груди у Дэна и позволяю ему нежно меня укачивать, пока пульсирование за глазами не смягчается, а дыхание не замедляется. Через несколько минут говорит другой голос, на этот раз женский.
– Имоджен? Меня зовут доктор Хардинг. Вы меня слышите? Вы можете открыть глаза, Имоджен?
Глава 42
Имоджен
Я ворочаюсь в кровати, пытаясь устроиться поудобнее. Взбиваю подушку, бью ее кулаком посередине, затем погружаю голову в эту ямку. Закрываю глаза и пытаюсь абстрагироваться, расфокусировать сознание, чтобы мысли не находились так близко к его поверхности. Но как только они начинают погружаться вниз, растворяясь и растекаясь, и превращаются в унылый гул, слова проскальзывают сквозь сознание: «Мне просто требовалась чья-то помощь…» Я не сплю, я снова в напряжении, я слышу их так отчетливо, как если бы кто-то прошептал их мне в ухо. Но в комнате нет никого, кроме меня, я знаю это; и также знаю, что эти слова впечатались мне в подсознание вместе с другим ощущением – как густая грязная вода забивает горло. Вода – это просто воспоминание. Но тем не менее я готова поклясться: я чувствую холодную мокрую грязь и водоросли, чувствую, как они змеями пробираются в мое горло, оборачиваются вокруг моих легких, пока я не задыхаюсь.
Выбрасываю ноги из-под теплого одеяла, встаю и надеваю халат. Я чувствую, как моя грудь немного расслабляется, а дыхание возвращается в норму. Я шлепаю по коридору, по пути включая свет.
Часы внизу показывают пятнадцать минут десятого – значит, мне удалось поспать пару часов, но я понятия не имею, что же заставило меня так резко проснуться. Дэн ушел в семь вечера, чтобы встретиться с редактором местной газеты и пропустить по стаканчику в пабе. Дэн связался с ним, чтобы обсудить то, о чем давно думал, – он хотел бы вести колонку в газете, регулярно рассказывая о гламурной жизни писателя. Оказалось, что редактор прочитал пару книг Дэна и считает себя его поклонником.
– Я думала, нам не нужно беспокоиться о деньгах, раз я опять работаю, – заметила я, когда Дэн чуть раньше упомянул об этом. Я не возражаю, чтобы он работал над другими проектами – отлично, если есть что-то еще, на чем он может сосредоточиться, да и это может открыть перед ним новые двери, но у меня все холодеет внутри при мысли, что придется остаться одной дома после того, как я свалилась в канал.
– Дело не в деньгах, малыш, просто… Ну, мне здесь немного скучно, когда я весь день в одиночестве сижу дома, а ты в это время ходишь на работу. – Он выглядел робко и сконфуженно, словно признание в том, что ему хочется общаться с людьми, говорит о глупой слабости. – Я подумал, что таким образом время от времени у меня получится общаться с живыми людьми.
Я почувствовала себя отвратительно, почувствовала себя эгоисткой, когда Дэн быстро добавил, что если я хочу, чтобы он остался дома, то он, конечно, останется. Статья не так важна, как я, – может подождать до следующего раза. Однако я достаточно знаю про мир журналистики, чтобы понимать: «до следующего раза» может означать «когда-нибудь» или «в неопределенном будущем».
– Конечно, ты должен пойти, – ответила я с улыбкой, которая, надеюсь, не выглядела такой фальшивой, как мои чувства. – Со мной все в порядке. Через пару дней я вернусь на работу, а когда меня не будет дома и суетиться вокруг меня не придется, тебе нужно будет на чем-то сосредоточиться.
Должна признать, из моего мужа получилась бы великолепная медсестра. Он неустанно заботился обо мне после того, как меня выписали из больницы наутро после падения в канал. Они продержали меня ночь – сказали, нужно понаблюдать, но я знала, что дело, скорее, было в том, что в ночное время некому подписать свидетельство о выписке. На следующее утро врачи объявили, что мое состояние позволяет мне вернуться домой, если там есть кому обо мне позаботиться. Дэн взялся за это дело так, словно подписал клятву кровью, и чуть не задушил меня своей заботой. Слава богу, он вышел из палаты, чтобы позвонить, когда мне сообщили, что с ребенком все в порядке.
Включаю свет в кухне, затем оглядываюсь и моргаю. Все нормально, все вещи стоят на тех же местах, где я их оставила, когда отправилась наверх вздремнуть. Так почему же мне не по себе? Я не нахожу здесь ничего, что могло меня разбудить, ничего очевидного – ни одна тарелка не соскользнула в мойку, пакет с отходами, приготовленными на переработку, не свалился. Мне некомфортно думать, что меня, вероятно, разбудили собственные кошмарные сны.
Я стоически игнорирую кромешную тьму за кухонным окном и молча напоминаю себе, что при первой же возможности нужно купить шторы. Открываю дверцу холодильника и достаю коробку апельсинового сока, которую Дэн специально для меня купил в магазине. «В нем много витамина С», – с гордостью заявил он. Я делаю глоток прямо из коробки и хихикаю из-за того, что не подчиняюсь указаниям мужа – Дэн бы содрогнулся даже при мысли о том, что так можно пить. Если я собираюсь отдыхать наверху, нужно налить сок в стакан, чтобы меня потом не отчитали.
Я закрываю дверцу холодильника локтем и поднимаю глаза. Коробка выпадает у меня из руки. Холодный липкий апельсиновый сок расплескивается по полу, разливается по моим ступням, но я едва ли это чувствую. У меня из горла вылетает душераздирающий крик – я вижу бледное лицо, прижатое к кухонному окну.
Глава 43
Имоджен
Лицо исчезает и направляется к большим дверям, ведущим во дворик позади дома. Я опять ору и хватаюсь за ручку двери черного хода в задней части дома – заперта. Бегу в столовую, где находятся двойные стеклянные двери. Они закрыты занавесками. Понятия не имею, запер Дэн эти двери, когда уходил, или нет, но я не могу заставить себя раздвинуть занавески и посмотреть, кто стоит с другой стороны. Хватаю сумку, в которой лежит мобильный телефон, с обеденного стола в столовой, и закрываю за собой дверь в эту комнату. Теперь я стою в гостиной в передней части дома и осматриваюсь в поисках того, чем можно было бы забаррикадировать дверь в столовую. Даже если стеклянные двери, ведущие во внутренний двор, открыты, я не могу позволить этому человеку разгуливать по дому. Я могу его остановить!
Кто там? Я пытаюсь воспроизвести в своем сознании лицо, которое видела в окне, – бледное, обескровленное, с впалыми темными глазами, хотя этот образ вполне могло создать мое воображение, или это могло быть отражение в стекле. Я подпрыгиваю, когда слышу стук в ведущую во дворик дверь. Сердце бешено колотится в груди, когда я пытаюсь подтащить огромный комод из красного дерева к двери в столовую, но он не поддается, потому что забит старыми бабушкиными безделушками. По крайней мере, если в те двери стучат, это означает, что они заперты. Когда стук прекращается, я проверяю входную дверь – она тоже заперта.
Снаружи тишина, а это хуже, чем стук по стеклу. Не слыша никаких звуков, я не знаю, где находится человек, вторгшийся на мою территорию, а поэтому не знаю, где должна быть я. Достаю из сумки мобильный телефон, просматриваю недавние вызовы, пока не нахожу Дэна, и запускаю набор номера. У меня внутри все опускается, когда включается автоответчик и женский голос предлагает оставить сообщение после сигнала.
– Дэн, это я. Не пугайся, но, пожалуйста, позвони мне, как только услышишь это сообщение.
Я отключаюсь и тупо смотрю на телефон в руке. Мне позвонить в полицию?
И что я им скажу? Кто-то стучит мне в дверь? Могу себе представить унижение, если полиция подъедет к главному входу в дом и увидит там Дэна, который забыл ключи и стоит с севшим аккумулятором телефона. Или Пэмми, или Люси с работы, которая возвращает мою сумочку или мой кардиган, или что-то такое, не менее безобидное. Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, зная, что мне придется выяснить, кто же находится перед домом, перед тем как просить о помощи. Теперь я чувствую себя дурой даже из-за звонка Дэну. Я вела себя, как беспомощный подросток в фильме ужасов. Собираю волю в кулак и толкаю дверь в столовую, в какой-то степени ожидая застать кого-то с другой стороны с большим кухонным ножом.
«Ты посмотрела слишком много страшных фильмов, идиотка».
Да, если б я сейчас смотрела фильм с моим собственным участием, то кричала бы сама себе, чтобы звонила в полицию, а не открывала гребаные занавески.
Но это не фильм ужасов, и даже я должна признать, что шансы быть разрезанной на куски в собственном доме очень малы.
В столовой никого нет. Перед тем, как отдернуть занавески и посмотреть на того, кто находится снаружи, я осторожно возвращаюсь в кухню (избегая смотреть в не закрытое шторами окно) и вынимаю нож из подставки. Я рискую взглянуть в сторону окна, но не вижу ничего, кроме чернильного квадрата и отражения собственного лица, которое смотрит на меня в ответ. Возвращаюсь с ножом в столовую, по пути выключаю везде свет. Не вижу смысла показывать себя тому, кто заглядывал в дом – если он все еще там.
Делаю еще пару глубоких вдохов, затем, держа перед собой нож, резко отдергиваю занавески, закрывающие двойные стеклянные двери, ведущие во внутренний дворик.
Сад позади дома пуст. Снаружи никого нет – вообще никаких признаков чьего-либо присутствия. Прижимаюсь к стеклу и осматриваю тьму, пытаясь уловить хоть какое-то движение, но ничего нет. Я выдыхаю воздух, потому что все это время задерживала дыхание, и опускаю занавеску. Тот, кто там находился, ушел.