Продолжая сжимать в руке нож, я возвращаюсь в гостиную в передней части дома. Мобильный телефон так и лежит на комоде из красного дерева. Новых сообщений и пропущенных звонков нет – вероятно, Дэн пока не прослушал мою просьбу. Когда я собираюсь опуститься на диван, раздается стук во входную дверь.
Я оказываюсь рядом с ней мгновение спустя. К этому времени я уже устала бояться – я просто хочу выяснить, кто шляется вокруг моего дома в такое позднее время. Какие-то дети пытаются меня напугать? Я вожусь с дверной цепочкой. Через минуту ее конец встает в нужное место, я чуть приоткрываю входную дверь и отступаю назад, чтобы посмотреть, кто стоит на крыльце.
– Миссис Рид? – Из тени появляется Ханна Гилберт. – Простите, я вас напугала. Мне не следовало подходить к окну кухни, но я стучала во входную дверь, никто не открыл, и я… Простите.
Чувствую, как замедляется пульс. Учительница не представляет никакой угрозы, и я чувствую себя немного глупо, когда закрываю дверь, снимаю цепочку и снова открываю дверь, на этот раз пошире. В это мгновение я понимаю, что все еще сжимаю в руке нож. Ханна Гилберт видит нож до того, как я успеваю его спрятать.
– О боже, я на самом деле вас напугала, – говорит она, прижимая руку к груди. – Простите.
– Не извиняйтесь, – отвечаю я, убирая нож в тумбочку, которая стоит за входной дверью. – Новый дом, фактически в сельской местности – я до сих пор не привыкла, вот и дергаюсь. Для меня привычнее жить в городе. Что-то случилось?
Ханна смотрит через мое плечо в коридор.
– Я, м-м-м… надеялась с вами поговорить. Не будете возражать, если я войду?
– Пожалуйста, проходите.
Я полностью раскрываю входную дверь и жестом приглашаю ее войти, хотя не могу не выглянуть в темноту за ее спиной – просто на всякий случай.
Уже в доме, заперев входную дверь, я вижу, как Ханна Гилберт нервничает. Она вся дерганая! Неудивительно, что ее лицо так меня напугало – она выглядит бледной даже в тусклом свете в коридоре, под глазами у нее образовались темные круги. Два дня назад я едва избежала смерти в канале. Я чуть не утонула, но Ханна выглядит так, будто и она совсем недавно чуть не померла.
– Хотите выпить чего-нибудь горяченького? – предлагаю я, пытаясь снять напряжение и неловкость. Похоже, оказавшись в доме, Ханна понятия не имеет, что сказать. – Чай? Кофе? Может, вина?
Ханна кивает.
– Было бы прекрасно выпить бокал вина. Спасибо.
Я веду ее в кухню и наливаю бокал белого вина, а себе стакан воды. Обращаю внимание на то, как дрожит ее рука, когда она берет бокал.
– Вы не будете вино? – спрашивает учительница, поднося бокал к губам и делая большой глоток.
Я качаю головой.
– Болеутоляющие, – говорю я в виде объяснения.
– Да, я слышала, что случилось у старого канала. Вы в порядке?
Я киваю, гадая, кто еще слышал про мое постыдное падение в воду.
– Да, спасибо. Глупый несчастный случай, – отвечаю я.
– Хм-м, – тянет Ханна, но подробно меня не расспрашивает.
Мы идем в гостиную, и я жестом предлагаю ей присесть.
– Вашего мужа нет дома?
– У него рабочая встреча. О чем вы хотели со мной поговорить?
Теперь, полностью завладев моим вниманием, Ханна, похоже, так смущается, что не может говорить вообще.
– На самом деле я не уверена, как об этом сказать, – начинает она.
– Давайте говорить открыто, Ханна – если вы не возражаете, чтобы я называла вас Ханной? – Она кивает. – И, пожалуйста, называйте меня Имоджен. Давайте забудем о рабочих проблемах, и вы просто расскажете, что вас так сильно беспокоит, раз вы решили прийти ко мне домой поздно вечером.
Она задумывается над моими словами, потом опять легко кивает.
– Да, хорошо. Я пришла, потому что услышала о том, что с вами приключилось. И я слышала про ваш… м-м-м… разговор с Сарой Джефферсон в кофейне всего за несколько часов до инцидента.
– М-да, новости в этом городе распространяются на самом деле очень быстро. – Я стараюсь говорить так, чтобы слова не прозвучали как колкость. Это одна из тех вещей, с которыми я так и не смогла смириться в Гонте, – твое личное дело интересует всех. В Лондоне все совсем не так – можно застрелить человека на крыльце перед его входной дверью, и если кровь не забрызгает соседские окна, то никто не обратит внимания на это.
Ханна выглядит смущенной, у нее достаточно тактичности для этого.
– У меня много знакомых.
Когда она произносит эту фразу, у меня появляется ощущение, что она таким образом не только реагирует на мое замечание. Мне едва ли нужно напоминать, что Ханна знает в этом городе больше людей, чем я, – даже те, с кем я общалась или пересекалась раньше, не в курсе, что я вернулась, а если они и знают, то им на это плевать.
– Какое отношение разговор с Сарой Джефферсон имеет к моему падению в канал?
Ханна делает глоток вина, явно готовясь к тому, что собирается сказать. После паузы, во время которой нарастает напряжение, она спрашивает:
– Вы уверены, что упали сами?
Я ожидала подобного, но все равно краснею. Я шокирована прямотой этой женщины.
– С моей стороны было глупо идти одной в темноте. Я плохо знаю местность и не осознавала, насколько близко к тропе находится канал. Он зарос травой и сорняками…
– Вы знаете, сколько людей случайно упали в этот канал за последние восемь лет? Один. Это был ребенок, который на спор пытался через него перепрыгнуть. А вы пытаетесь убедить себя, что совершенно случайно, абсолютно трезвая упали в него в тот же день, когда поругались с опекуншей Элли Аткинсон?
– Вы намекаете, что меня в канал столкнула Сара Джефферсон? Подкралась ко мне сзади так, что я ничего не увидела и не услышала, и толкнула меня, потому что я отказалась признавать находящуюся у нее под опекой девочку сумасшедшей?
– Не Сара, нет. – Тусклые карие глаза Ханны впиваются в мои. Говорит она уверенно.
– И кто тогда? – насмешливо спрашиваю я. – Элли? Она теперь может становиться невидимой в дополнение к чтению чужих мыслей?
Я ничего не говорю про голос, который слышала перед тем, как упасть, хотя могу поклясться, что слышала его. Позже, когда я восстанавливалась в больнице, а затем здесь, я поняла, что говорить о подобном смехотворно. Это сознание так подшутило надо мной. Этим незнакомым тихим голосом со мной говорил мой страх.
– Я знаю, что вам нравится Элли, – продолжает Ханна, не обращая внимания на мои насмешливые слова. – Но даже вы должны признать, что с людьми, которые делают то, что ей не нравится, случается что-то плохое. Я подумала, что после того, как вы испытали это на личном опыте, поймете…
– Пойму что? Что в нее вселяется какой-то дух? Дьявол? А вы-то понимаете, как нелепо это звучит? Элли одиннадцать лет! Что вы с ней делаете, за кого вы ее принимаете? Это бесчеловечно! – Я испытываю злость и раздражение уже много недель. Эти эмоции нарастали и нарастали во мне, а теперь они встают на дыбы и взбрыкивают. – Да, Элли нужно спасать, но не от нее самой, а ото всех вас! Я никогда не видела в жизни ничего подобного.
Ханна встает, ставит бокал на стол с излишне громким звуком, у нее горят щеки, то ли от злости, то ли от унижения, и я гадаю, не набросится ли она сейчас на меня. Пусть только попробует, и я разобью ей лицо.
– Я вижу, что ни одной из нас это не приносит пользы, – заявляет она, явно прилагая большие усилия, чтобы говорить ровным тоном. – Я надеялась, мы сможем поговорить цивилизованно. Что после пережитого вами вы будете открыты для новых идей – в достаточной мере, чтобы рассмотреть еще одну возможность: вы можете ошибаться. Вы можете ошибаться насчет этой девочки. Но нет, ничего такого не произошло. – Теперь она повышает голос, проигрывая битву с собственными эмоциями. – Вы слепы, вы слишком невежественны и слишком высокомерны, чтобы увидеть: в этом городе могут происходить вещи, которые не понять разумом и не доказать. Они находятся за пределами разумного. Их можно только почувствовать и поверить в них, если вы готовы чувствовать и верить. Должна признаться, я ожидала от вас большего, миссис Рид. К сожалению, я ошибалась.
Ханна пересекает комнату широкими шагами, продолжая говорить, и оказывается у входной двери, когда звонить, мой телефон, лежащий на комоде. Я не обращаю на него внимания и иду за ней.
– К сожалению, ошиблись? – кричу я. – Да, все правильно, черт возьми, вы очень серьезно ошиблись, если думали, что я присоединюсь к вашей охоте на ведьм, где целью является маленькая девочка, которая уже прошла через ад! Меня тошнит от людей типа вас, и я сделаю все возможное, чтобы Элли оказалась в безопасности и люди типа вас не могли ей угрожать.
Ханна Гилберт останавливается на середине подъездной дорожки, поворачивается и смотрит мне в лицо, гравий трещит у нее под каблуками. Она возвращается и останавливается только когда ее лицо оказывается всего в нескольких дюймах от моего собственного. Я отказываюсь уходить, я даже не отодвигаюсь от нее. Мое сердце судорожно колотится в груди, когда она снова начинает говорить сквозь стиснутые зубы.
– Мне жаль вас, миссис Рид. Мне жаль вас и узость вашего мировоззрения. Я пришла сюда предупредить вас, что никто не находится в безопасности, все могут пострадать от того, на что способна эта девчонка. Но я вижу, что мое беспокойство не находит отклика. Вы настолько невежественны, что не слышите меня. Вы ничего не понимаете. Позвольте сказать вам следующее: вам нужно быть очень осторожной. Вам нужно постоянно оглядываться, а самое главное – не расстраивайте Элли Аткинсон. Потому что когда вы это сделаете (именно когда, а не если), ваше невежество и ваш отказ рассматривать варианты за пределами вашего обычного мирка сыграют с вами плохую шутку. Надейтесь, что вам удастся прожить достаточно долго, чтобы пожалеть о вашем нежелании меня слушать.
И до того, как я успеваю сформулировать хоть какой-то ответ, Ханна Гилберт исчезает в ночи.