пускается на пол.
Но есть и то, к чему Ханна так и не смогла приспособиться во время этих ночных встреч, – это абсолютная темнота, которая встречает ее в заброшенной квартире. Если Эван приходит раньше нее, то обычно включает светодиодные свечи на батарейках, которые расставлены так, чтобы осветить путь. Но если первой приходит она, то включает фонарик. Она приносит с собой самый яркий из имеющихся дома. Сегодня как раз такая ночь, и она включает фонарик и обводит им помещение в поисках светодиодных свечей. Ханна включает их одну за другой и с любовью вспоминает, как подшучивала над разумным подходом Эвана к освещению с соблюдением требований пожарной безопасности. Но когда Эван их включил и они замерцали, как настоящие свечи, она признала, что получилось романтично. Однако теперь, к ее большому раздражению, работали только три из десяти.
– Черт, – бормочет она себе под нос, вся сентиментальность испарилась. Ну, в любом случае Эван придет с фонариком, а если освещение наверху работает, то Ханне без разницы, освещен путь здесь или нет.
Когда Эван впервые показал ей заброшенный многоквартирный дом, на Ханну произвела впечатление его смелость, да еще и немного удивила. Она едва ли ожидала чего-то настолько нестандартного от робкого неуклюжего учителя математики. Его глаза горели, когда он рассказывал ей, как этому дому вынесли приговор и всех жильцов выселили за одну ночь. Большинству было некуда идти и, соответственно, невозможно перевезти куда-то или отправить на хранение свои вещи. И теперь здесь стоит эта «Мария Целеста» [18], мрачное и зловещее напоминание о жизни, которую люди вели в этом маленьком, похожем на трущобы здании.
Ханна идет к двери комнаты, ругаясь себе под нос, когда задевает ногой кружку, оставленную на полу рядом с диваном. Кружка катится по покрытому ламинатом полу. В тишине звук кажется грохотом.
Ханна подпрыгивает, услышав какой-то глухой удар в коридоре.
– Эван? – Ханна стоит в дверном проеме квартиры. Ей не хочется выходить на холодную пустую лестницу. Она смотрит вверх. – Эй, привет!
По лестничному пролету эхом проносится звук еще одного, более тихого глухого удара, вроде бы так закрывается дверь. Значит, он здесь. Ханна хмурится. Эван никогда не казался ей человеком, любящим играть в игры, но, с другой стороны, она также никогда не думала, что он занимается обследованием заброшенных зданий.
– Идиот, – бормочет она себе под нос, но быстро улыбается и направляется к лестнице.
Большинство дверей в другие квартиры все еще заперты, хотя одна или две открыты – замки выбила местная молодежь, чтобы устраивать вечеринки, а судя по тому, что валяется на полу, тут балуются всякими веществами. Именно поэтому они с Эваном используют одну из квартир на верхнем этаже – никто больше просто не станет так высоко подниматься. Однажды, когда они находились в квартире, услышали, как группа детей лезет в дом через то же окно, которым они сами воспользовались час назад. Они замерли на местах от страха – если б их тут обнаружили, на кон было бы поставлено не только чувство собственного достоинства. Мисс Гилберт и мистер Эван прячутся в заброшенном многоквартирном доме? Ханна содрогнулась при мысли о городской сплетне, которая тут же возникла бы в таком небольшом и сплоченном сообществе, как их город. Они оба потеряли бы работу, и, вероятно, их супруги развелись бы с ними. Им тогда пришлось ждать два часа, пока дети (она узнала многие голоса) шумели все больше, а в один момент отправились исследовать квартиру прямо под той, в которой находились они. Эван не исключал, что придется выброситься из окна – для него это было предпочтительнее обнаружения.
Выход на лестницу по ощущениям напоминает проход сквозь стену льда. Как так может быть, что внутри холоднее, чем снаружи? Здесь не такая густая тьма – проникает лунный свет, и в этих полосках на стене виднеется пыль. Ханна поднимается по лестнице, и тьма становится гуще с каждым пролетом.
У нее перехватывает дыхание, когда она слышит звук шагов на ступенях прямо над собой.
– Хватит дурить, Эван, – кричит она в тишину. – Я уже готова развернуться и идти домой.
Она надеется, что говорит уверенно, словно именно это и имеет в виду, даже если это не так. Ханна слышит звук, напоминающий хихиканье или фырканье, может, даже покашливание, и останавливается впервые после того, как залезла в окно. А если наверху не Эван? Что, если такое поведение кажется ей непохожим на него, потому что это не он? В конце-то концов, светодиодные свечи не горели, и теперь, на самом деле задумавшись о происходящем, она понимает, что не хватает и другого. Запаха Эвана. В этих пыльных, заплесневевших и затхлых коридорах запах Эвана, когда он здесь находится, заполняет каждый дюйм, указывает на путь, которым он прошел. Словно след из хлебных крошек. Сегодня вечером Ханна вообще не улавливает его запах.
– Эван? – Ее голос напоминает скорее громкий шепот, чем крик. Ответом ей служит тишина, и она ощупью находит перила, чтобы спуститься, но как только она поворачивается, сверху слышится четкий голос, который повторяет эхом:
– Ханна.
Она замирает на месте. Вот ведь свинья! Ханна улыбается и, посмеиваясь над своей трусостью, продолжает путь наверх, где ждет он. Как же она испугалась всего несколько секунд назад! О чем она думала? Больше никто не знает, что она сегодня ночью находится здесь, а если б квартиры заняли сквоттеры [19], то скорее разместились бы на одном из нижних этажей. Кто же видел сквоттеров, которые любят подниматься по лестнице?
На верхнем этаже тихо, как в могиле, ничто не двигается. Семнадцатая квартира ждет ее: дверь приоткрыта наполовину, точно так же, как в первый раз, когда Эван показывал ей здание. Он рассказал ей, что ему пришлось сюда вломиться, хотя мысль о том, что ее любовник выбил плечом дверь, вызывает такой же смех, как мысль о группе сквоттеров, одетых в эластан и бегающих по лестнице, чтобы согреться.
– Ладно, теперь можешь выходить.
Ханна готовится к тому, что Эван сейчас выпрыгнет и сильно ее удивит. Было бы стыдно, если б он увидел, как она подпрыгивает, испугавшись тени. Она секунду стоит перед дверью в квартиру, затем делает глубокий вдох и толкает ее.
– Ха! – кричит она в пустой коридор. – О, ради всего святого, Эван, – произносит она гораздо тише. К этому времени игра ей страшно надоела. У нее всего несколько часов, потом Сэм начнет задаваться вопросом, где она была, и Эвану это прекрасно известно. Зачем терять драгоценное время, играя в прятки? Она уверена, что Эмма ее прикроет, если Сэм о чем-то спросит, хотя ей не хотелось бы проверять на практике эту теорию.
Ханна резко дергается при звуке голосов из гостиной. Нет, это не голоса, а музыка. Это радио, которое Эван принес сюда, когда электричество наконец отключили во время их второго посещения дома. До тех пор встречи здесь напоминали свидания в грязном хостеле. По крайней мере, тут включался свет, но не было телевизора, но они приходили сюда не для того, чтобы смотреть сериалы. Музыка, вылетающая из маленького радио, звучит тихо, к звукам добавляется какой-то металлический отзвук, но это лучше, чем тишина. Ханна направляется к гостиной, но когда заходит в нее, комната оказывается пустой. Только радио проигрывает протяжную песню. Ханна пересекает комнату и выключает радио. Поворачиваясь, чтобы покинуть квартиру, она сопротивляется желанию оглянуться. Она возвращается домой – сегодня вечером Эван может снимать излишки напряжения без нее. Она уже собирается закрыть за собой дверь, как вдруг слышит, что музыка внезапно включается вновь.
Глава 47
Имоджен
Я вытираю уголки рта и убираю волосы с глаз. Опускаю руки под холодную воду и умываю лицо, затем вытираю его теплым полотенцем, которое висит на полотенцесушителе с подогревом. Прислоняюсь к стене в ванной. Мне нужна эта минута, чтобы собраться с силами перед тем, как я снова присоединюсь к Дэну в гостиной. Огонь ярко пылает – Дэн быстро приспосабливается к жизни в сельской местности. Но от этого жара у меня перехватывает дыхание.
– Ты в порядке? – спрашивает Дэн, когда я устраиваюсь на диване рядом с ним и стараюсь выглядеть нормально.
– Да, здесь просто слишком жарко. Я привыкла носить одежду в несколько слоев в нашей старой квартире.
– Я знаю, – с гордостью улыбается он. – Но в этом году наш счет за отопление будет совсем маленьким. Хотя я могу привыкнуть к этой жизни, а ты?
– Придется, – с отсутствующим видом отвечаю я. – Теперь я работаю здесь. И нам придется пригласить оценщика, выяснить, на какую сумму потянет этот дом.
«Может, именно это и не так со мной», – думаю я, глядя на Дэна, который берет в руку пульт и переключает каналы. Может, я просто в стрессе из-за того, что думаю о продаже дома, и от постоянных переездов. Я вижу, как Дэн прекрасно приспособился к жизни тут, и мне придется принять, что это больше не пробный опыт. Ему здесь нравится, и он хочет здесь остаться. Может, я в стрессе из-за беременности, о которой не могу рассказать мужу. Может, именно поэтому слышу голоса и падаю в каналы.
Мы оба подпрыгиваем, когда слышим звонок где-то в глубине дома.
– Это наш телефон? Немного поздновато для кол-центров, ты не находишь? Ты давала этот номер коллегам на работе?
– Я даже не помню номер, – отвечаю я, вставая с дивана. – Я не знаю, где стоит этот гребаный телефон. Где он звонит?
– Похоже, что в коридоре.
Я распахиваю дверь в коридор и вспоминаю, что телефонная розетка находится в кладовке под лестницей. У меня портится настроение.
У меня в доме есть кладовка под лестницей. Туда проведено электричество, но лампочка маломощная и покрыта толстым слоем пыли, поэтому от нее исходит лишь тусклое свечение. Также там есть две потрепанные подушки, которые я нашла в мусорном контейнере, стоящем через один дом от нашего, четыре книги и толстое вязаное одеяло, которое мне дала мама. Но самая лучшая вещь в моем любимом укромном местечке – это фотография.