Где она? Элли прижимается спиной к чему-то грубому и дрожит от холода. Она шевелит пальцами, пытается их размять. Внезапно они хватаются за мокрую траву, соскальзывают во влажную грязь. Она находится на улице, и когда Элли заставляет себя открыть глаза во второй раз, никаких образов больше нет, их сменил ряд огней из светящихся окон домов. Глаза приспосабливаются к темноте, и Элли понимает, что находится во дворе позади дома своих опекунов. Только она понятия не имеет, как тут оказалась. На ней штаны от спортивного костюма и топик, поверх него не подходящий по размеру худи – все это было на ней, когда она заснула чуть ранее вечером, лежа поверх покрывала. У нее в кармане мобильный телефон. Когда она в последний раз выглядывала из окна своей комнаты, еще только-только начинало темнеть. Вероятно, это было несколько часов назад, но она ничего не помнит о том, что происходило между выглядыванием из окна и этой минутой. В голове чернота. Она с кем-то разговаривала? Элли почти помнит звук своего голоса.
Ей нужно встать и вернуться в дом, где тепло и безопасно, но ноги у нее так замерзли, что ей не собраться с силами, чтобы встать, и, если честно, мотивации спасать себя у нее нет. Элли думает о том, чтобы остаться здесь и позволить себе проскользнуть в ничто. Может, никто не найдет ее, пока не будет слишком поздно, пока ее тело не погрузится в грязь, а душа покинет его. Как раз когда она думает, что хочет именно этого, хочет, чтобы ее существование прекратилось и чтобы уход из этого мира был легким, и собирается лежать здесь, пока все не закончится, она слышит тихий щелчок двери черного хода.
– Элли? – Голос Мэри прорезает тишину, но Элли не отвечает. Ей не спрятаться, Мэри вскоре ее найдет, но, может, этого времени окажется достаточно, чтобы у нее остановилось сердце. Может, Мэри вернется назад в дом, если она ей не ответит. – Элли, что ты здесь делаешь? – Голос Мэри теперь приближается к ней, в нем слышится паника. Она опускается на корточки рядом с Элли и кладет теплую кисть ей на руку. Элли поворачивает голову и смотрит на Мэри. – Что происходит? Что случилось?
– Не знаю, – шепчет Элли, у нее дерет горло от усилий, которых требует речь. – Не знаю, Мэри. – Из горла вырывается всхлип. – Я не знаю, почему пришла сюда. Я не помню. Мне страшно.
Мэри обнимает ее обеими руками и притягивает к себе.
– Пойдем со мной? Нужно вернуться в дом, пока ты не подхватила воспаление легких.
– Я хочу остаться здесь. За мной придут мои мама и папа. Они сказали мне, чтобы я ждала их здесь. Если я уйду, они могут и не найти меня.
Даже в темноте Элли видит, что Мэри в тупике. Она не понимает, и Элли ее не винит. Как она может понять, если ее родители здесь, в жизни у нее все идет так, как надо, все там, где и должно быть.
– Послушай, тебе нужно вернуться в дом. Твои мама и папа… – Мэри запинается. – Они все равно будут знать, где ты. Помнишь? Они теперь постоянно могут тебя видеть. А если ты останешься здесь, мне придется сходить за моей мамой, а она, вероятно, отвезет тебя в больницу. Ты же не хочешь этого, Элли? Не хочешь в больницу?
Элли качает головой. Она провела достаточно времени в больнице после пожара, чтобы постараться больше никогда в жизни, до самой смерти не попадать ни в какие больницы.
– Не нужно говорить твоей маме, – шепчет Элли. – Возвращайся в кровать и забудь, что ты меня видела. Оставь меня здесь, Мэри. Я не боюсь. И тебе не нужно чувствовать себя виноватой – я хочу этого.
Мэри встает, и на секунду душа Элли ликует. Мэри понимает! Элли закрывает глаза и снова сползает вниз, прижимаясь спиной к стволу дерева, пока не слышит, как Мэри говорит:
– Я иду за мамой.
– Нет! – Глаза у Элли резко раскрываются, а Мэри поворачивается к ней.
– Значит, ты сейчас встанешь и пойдешь со мной. Я отведу тебя в свою комнату, там ты переоденешься, согреешься и будешь сегодня спать у меня вместе со мной. А если я услышу от тебя хоть одно возражение, то позову маму, а она отвезет тебя прямо в больницу.
Элли вздыхает и кивает. Она устала и испугана, она потерпела поражение, но у нее на сердце стало теплее от того, какую заботу о ней демонстрирует Мэри. Элли вытягивает руку, и Мэри берет ее в свою. Ладонь Мэри чуть крупнее, чем у самой Элли, но рука кажется сильной, когда Мэри поднимает Элли на ноги. Ноги держат ее, и они вместе возвращаются в дом.
Глава 51
Имоджен
Мы едем по петляющим сельским дорогам в напряженной тишине, впереди видно всего несколько метров, освещаемых фарами. Я вижу, как Дэн раздражен из-за того, что его вытянули из нашего милого теплого дома так поздно вечером, потому что, как он пробурчал себе под нос, «какой-то ребенок решил над тобой подшутить». Но он не будет долго держать в душе обиду – вероятно, он оттает до того, как мы вернемся домой, потому что он и подумать не мог, чтобы отпустить меня одну.
Одна из черт мужа, которая меня раздражает, – это уход от конфликтов, словно он переговорщик, пытающийся спасти заложников. Я в отличие от него время от времени люблю поспорить. Но Дэн – один из самых сдержанных людей, которых я когда-либо встречала. Когда мы только сошлись, меня поражало, как успокаивающе он на меня действует. Практически невозможно спорить с человеком, который отказывается с тобой спорить. И вместо того, чтобы проверять, как далеко я могу с ним зайти, как я делала в предыдущих отношениях, я начала под него подстраиваться, и горящий во мне огонь был не столько потушен, сколько перенаправлен. Я направила свою страстность и эмоциональность в работу – я не кричу дома, никого не обзываю, не произношу колкие резкие слова, которые нельзя забрать назад после того, как они были произнесены. По правде говоря, хоть муж совсем не понимает, зачем мне нужно спасать Элли Аткинсон, он и не осуждает меня, и не пытается остановить. Дэн даже не скажет: «А я тебя предупреждал», если все пойдет наперекосяк. Как не сделал этого в прошлый раз.
«Но здесь нет ничего подобного прошлому разу, – говорю сама себе. – Это совсем не похоже на прошлый раз». Мне позвонила Элли, попросила о помощи. С моей стороны было бы преступной халатностью не отреагировать на этот телефонный звонок. Даже повторяя эти слова, я задумываюсь, не пытаюсь ли убедить себя, или тренируюсь – как я буду убеждать Эдварда, если об этом ночном путешествии когда-то станет известно на работе.
– Здесь налево, – показываю я на приближающийся поворот, и через пять минут по обеим сторонам дороги уже горят фонари, освещая Акация-авеню. – И снова налево.
– А здесь не так уж плохо. – Судя по голосу, Дэн удивлен, словно ожидал, что Элли с приемными родителями должны жить в каком-то разрушенном районе, типичном для неблагополучных семей.
– Элли – хорошая девочка, – говорю я немного тверже, чем собиралась. Я все еще не отошла от замечания Дэна про Кэрри Уайт. Я не рассказывала ему про то, как Ханна Гилберт заявилась к нам домой, про ее дикие заявления насчет Элли. Когда Дэн спросил меня про паническое сообщение, оставленное на голосовой почте, я сказала, что слышала звуки в саду позади дома, а это оказалась кошка. Интересно, повез бы он меня к дому Джефферсонов, если б я сказала ему правду? – Последний дом, вон тот.
Когда мы останавливаемся в конце подъездной дорожки, я поднимаю голову и смотрю на окно маленькой комнаты в фасадной части дома, в которой, как я знаю, живет Элли. Джефферсоны расширили свой дом, сделав надстройку над гаражом. Как я понимаю, во всех остальных домах на этой улице по три спальни, а у них четыре. У Элли задернуты занавески, свет выключен, но в комнате Мэри над гаражом сквозь занавески пробивается свет небольшой лампы. Во рту такое ощущение, будто бы я долго держала в нем рис, и он полностью пересох, поэтому я сглатываю и пытаюсь дождаться слюноотделения. Теперь, оказавшись здесь, я понятия не имею, что сказать. Вероятно, Сара все еще злится на меня после нашей встречи в кофейне. У Элли возникнут проблемы, если я постучу во входную дверь и скажу, что она мне звонила? Сара позвонит моему начальнику, обвинит меня в непрофессионализме?
– С тобой все в порядке? – спрашивает Дэн, и, несмотря на раздражение, причиной которого являюсь я, он протягивает руку и сжимает мое плечо. – Решай сама. Я могу развернуться, и мы уедем…
– Нет. – Я отстегиваю ремень безопасности. – Если что-то случилось с Элли, как я могу…
Я не заканчиваю фразу, мгновение молчу, потом толкаю дверцу машины. Что бы это ни означало для моей невероятно короткой карьеры в «Добром помощнике», Элли решила мне позвонить, потянуться ко мне. Я не могу ее подвести.
Выйдя из машины, я чувствую, сколько влаги в воздухе, и надеюсь, что Элли находится дома, в безопасности, лежит в кровати, а ее недавний кошмар сменился мыслями о мальчиках из ее класса или бойз-бэндах, постеры с изображением которых девочки развешивают на стенах в своих спальнях.
Коридор за входной дверью погружен во тьму; свет не пробивается из-за занавесок в гостиной. Кроме небольшого светового пятна от лампы в комнате Мэри, никаких признаков жизни нигде нет. Я достаю телефон и включаю экран: двадцать пять минут одиннадцатого. Все спят? Девочки точно должны быть в кроватях, но, может, Сара с Марком тоже спят. Это не имеет значения. Я приехала так далеко и не собираюсь возвращаться домой, не проверив, все ли в порядке с Элли.
Я собираюсь с силами, делаю глубокий вдох, стучу во входную дверь и жду. Ничего не происходит. Что мне делать теперь? Дом остается погруженным во тьму, но я стучу снова, на этот раз сильнее и более настойчиво. После недолгой паузы в верхней части лестнице зажигается свет, и я слышу звук шагов в глубине дома. Они становятся громче по мере приближения человека к двери.
Включается свет внизу, и сквозь матовое стекло виднеются очертания фигуры.
– Имоджен. – Сара приветствует меня с фальшивой радостью – не сомневаюсь, что радость напускная. Как кто-то может испытывать положительные эмоции при виде кого-то из группы психиатров у себя на пороге после десяти вечера? В особенности после скандала, которым закончился наш последний разговор. Я только молюсь, чтобы она на самом деле желала Элли только всего самого лучшего. – Что-то случилось?