– Бедный ребенок, – шепчет Элли.
– Ты чего? – хмурится Мэри. – Этот бедный ребенок получит все, что только захочет. На твоем месте я не стала бы ее жалеть.
– Ей всю жизнь придется соответствовать ожиданиям – быть такой, как ребенок, который прожил совсем немного и поэтому считается идеальным, – говорит Элли, глядя в окно.
– Об этом я как-то не подумала, – отвечает Мэри, следуя за взглядом Элли. – Похоже, в конце концов у нас с Лили будет кое-что общее.
Глава 56
Имоджен
Я смеюсь, наблюдая за тем, как Элли засовывает в рот половину огромного мороженого с мятой и кусочками шоколада. Целую гору мороженого! Когда мороженое наконец оказывается у нее во рту, я спрашиваю:
– Как дела в школе?
Она корчит гримасу, ее рот забит сладким и липким мороженым.
– Мммм-ммм-ммммм, – с серьезным видом отвечает она и зарабатывает этим ответом мой восторженный смех. Она проглатывает мороженое и улыбается. – Вы это специально сделали, – заявляет она. Верхняя губа и кончик ее носа измазаны мороженым.
– Да неужели? – улыбаюсь я.
Мне радостно видеть эту сторону Элли. Похоже, что напряженность, которая словно жгла ее изнутри во время наших предыдущих встреч, растаяла, и мне открылась умненькая, забавная девочка, на существование которой я всегда надеялась. Она была права, сказав, что таких девочек, как она, я не встречала никогда раньше. И Ханна тоже была права, когда говорила, что Элли знает такие вещи, которые знать не должна. Но я уверена, что Ханна ошибалась, когда говорила про зло в ее сердце. Элли многое знает просто потому, что ее по большому счету игнорируют, она будто прозрачная, и люди ее не замечают. И люди раскрываются, когда рядом находятся такие дети-призраки, как она; они позволяют соскользнуть своим маскам, пусть и чуть-чуть. Добавьте к этому ее недюжинный ум – и она неизбежно заметит и поймет больше, чем обычный ребенок ее возраста.
– Но если серьезно, дела в школе идут лучше?
Элли кивает.
– Немного. После того, как мы начали с вами разговаривать, я не чувствую себя так по-дурацки, как раньше. Больше я так сильно не выделяюсь, да и, как я думаю, им надоело цепляться ко мне, в особенности теперь, когда я не выхожу из себя и не поджигаю людей. – Она смеется при виде шока на моем лице. Я упоминала ее весьма странное чувство юмора? Говоришь с ней – и думаешь, что она в два раза старше, чем есть на самом деле. – Но если серьезно, то с тех пор, как я стала сдерживаться и не срываюсь, я им больше не интересна. Не поразвлекаешься! И я смотрю те видеоролики на «Ютубе», которые вы мне показали.
Я хмурюсь.
– Я показывала их тебе не для того, чтобы ты сама использовала все то, чему там учат, – укоризненно говорю я, вспоминая, как Элли сказала мне, что хочет быть похожей на меня. Ей очень хотелось знать, как краситься и красиво одеваться. Я призналась ей, что сама ничего этого не умела, пока моя подруга Пэмми не рассказала мне, что на «Ютубе» есть видеоролики, где всему этому учат. Я провела много часов, тренируясь правильно наносить тональный крем и румяна, правильно использовать кисти. Я также узнала, какая прическа лучше подходит к форме моего лица. Я пыталась объяснить Элли, что подобные знания не приходят сами по себе, они не врожденные. Никто не бывает «крутым» по природе, даже если человек и притворяется таким. Но Элли убедила меня показать ей, чтó именно я имела в виду, а я по глупости так и сделала.
– Не беспокойтесь. Саре плевать, красимся мы или нет, если только не выглядим как клоуны. Она так занята подготовкой к появлению младенца, что не обратила бы внимания, даже если бы я выглядела как Ру Пол [21], когда уходила из дома.
Я хмыкаю.
– А откуда одиннадцатилетняя девочка знает, кто такой Ру Пол?
Элли пожимает плечами.
– Я слышала, как моя мама один раз про него говорила, поэтому я его погуглила. На самом деле тогда мама говорила про тетю Эбигейл – на ней было столько косметики, что она выглядела скорее как Ру Пол, чем как Синди Кроуфорд. И мама была права, – озорно добавляет Элли.
– А дома как дела?
Мне страшновато это спрашивать. Про мой разговор с Сарой в кофейне в городе, похоже, забыли все, кроме меня. Когда я пересказала его начальнику, он выглядел обеспокоенным, но заявил мне, что мы – не социальные службы, и вторгаться в систему опеки и усыновления – не наше дело, только если мы не подозреваем насилие и жестокое обращение. «Знаешь ли, опекунов найти не так-то просто», – добавил тогда он.
– Сара пребывает в возбужденном состоянии из-за скорого появления младенца? – спрашиваю я, когда Элли не отвечает.
Моя рука подсознательно тянется к животу и касается его. Я уверена, что на прошлой неделе живот начал расти; по ощущениям он стал более твердым, чем раньше, хотя, вероятно, для всего этого еще слишком рано, и у меня просто паранойя. Дэну я сказала, что у меня периодически бывает вздутие живота, – на тот случай, если он что-то заметил, а на работу я стала носить более свободную одежду. Каждый день я слышу, как у меня в голове тикают часы. Я знаю, что мне нужно принять решение по поводу растущей во мне жизни. Скажи это, Имоджен: «Твоего ребенка». Но каждый день я говорю себе, что приму решение завтра.
– Угу. Она только об этом и говорит. – Элли спрыгивает со спинки скамейки, на которой сидела, и выбрасывает остатки мороженого в урну. Я хлопаю по месту на скамье рядом со мной, и Элли усаживается на нее боком, лицом ко мне, подтягивает ноги на сиденье так, что колени оказываются у ее груди. Кажется, я никогда не видела ее такой расслабленной. – Мэри в ярости.
– Почему?
– Она не хочет младенца в доме, – по-деловому отвечает Элли. – Повторяет, что они только плачут, а у Сары больше не останется времени ни на кого из нас.
– Вполне понятно, почему она так к этому относится. Ей и так уже приходится делить с кем-то своих родителей, а младенец – это совсем другое дело. Тебя это тоже беспокоит?
– Нет, – качает головой Элли. – На самом деле я не хочу, чтобы Сара обращала на меня внимание. Понимаете? Я знаю, что не останусь там навсегда, хотя мне хотелось бы, чтобы Мэри осталась в каком-то роде моей сестрой. По ощущениям это не дом. Я чувствую себя там гостьей. – Элли пожимает плечами. – И, наверное, я и есть гостья.
– Как ты думаешь, может, ты просто не хочешь там обживаться? Чтобы потом не было тяжело переезжать?
Элли подозрительно смотрит на меня.
– Вы опять говорите со мной как психотерапевт.
Я улыбаюсь.
– Так ведь и предполагается, что я буду именно так с тобой разговаривать, Элли Аткинсон. Тебе не удастся соскочить с крючка и не говорить о чувствах только потому, что ты покупаешь мне мороженое.
– Это вы купили мороженое, – напоминает мне Элли. – И теперь я понимаю почему. – На лице появляется притворно суровое выражение. – Да, вы, вероятно, правы. Я не знаю. Просто я чувствую, что дом, в который я перееду навсегда, будет другим. Я мгновенно почувствую, что это он. Что там все, как и должно быть. Как я чувствую, когда провожу время с вами.
У меня внутри все сжимается. Я боялась этого. Слабенький голосок в голове предупреждал меня, что я подпускаю Элли слишком близко к себе, я слишком сильно к ней привязываюсь. Я отмахивалась от него, потому что была уверена, что поступаю хорошо. У Элли такой прогресс, но меня преследует страх, что я опять что-то испорчу.
– Но, Элли, ты же знаешь…
– О да, – перебивает меня Элли, спасая от необходимости подбирать правильные слова, чтобы мягко ей отказать. – Я знаю, что вы не можете стать моей новой мамой. У вас и без меня проблем хватает.
Я уже собираюсь спросить, что она имеет в виду, но тут вижу, как у нее напрягается лицо. Я поворачиваюсь в том направлении, куда смотрит Элли, и вижу, как к скамейке, на которой мы сидим, направляется Наоми Харпер вместе с двумя девочками. Похоже, они еще не заметили нас.
– Это та девочка, которая обвинила тебя в том, что ты столкнула ее на проезжую часть? – тихо спрашиваю я.
Элли кивает.
– Хочешь уйти? Можем пойти вон туда. – Я показываю на пересекающую парк дорожку. Если мы пойдем тем путем, то не встретимся с девочками, они могут даже не заметить, как мы ушли.
– Нет, – уверенно качает головой Элли. – Я ее не боюсь.
Я не знаю, гордиться ею или бояться за нее. Я сама не боюсь такого маленького куска дерьма, как Наоми, и очень сомневаюсь, что она попытается что-то выкинуть, когда я нахожусь рядом. Но тем не менее мое сердце начинает учащенно биться, когда я наблюдаю за приближающимися девочками.
Заметив нас, Наоми вначале искренне удивляется. Она впивается взглядом в глаза Элли, ее лицо мрачнеет.
– Здравствуйте, мисс, привет, Элли. Сегодня прекрасный день для сеанса психотерапии на свежем воздухе.
– Да, именно так, – отвечает Элли, и в ее голосе слышатся легкие нотки вызова. Судя по виду Наоми, та собирается что-то сказать, но тут замечает холщовую сумку Элли, которая лежит на скамейке рядом.
– Это «Лимитлесс»? Я не думала, что они нравятся кому-то еще. – В голосе Наоми звучит искреннее удивление и, может, еще и немного уважения? – Никто из моих знакомых о них даже не слышал.
– О, э-э… – Элли застали врасплох, словно она готовилась к едким замечаниям или даже к тому, что Наоми на нее набросится. – Да. Моя мама знала отца одного из участников, поэтому мы иногда ходили на их концерты.
– Это на самом деле круто, – говорит Наоми. У нее на губах играет легкая улыбка, но она искренняя. – Возможно, я ошибалась на твой счет. Волосы у тебя сегодня хорошо лежат. На самом деле, когда ты не в одежде на три размера больше, ты выглядишь симпатичной.
Элли пожимает плечами, выражая благодарность, ведет себя спокойно, и хотя слова Наоми были бестактными, у меня создалось впечатление, что она не хотела ими ужалить. И это все правда. Я сама обратила внимание при первой встрече с Элли, что доставшиеся ей от кого-то вещи и взъерошенные волосы выделяют ее среди других девочек. Сегодня на ней то, что ей купила я, а волосы у нее гладкие и прямые. На ней даже немного косметики, хотя, конечно, рядом с Ру Полом она и близко не стояла.