– Имоджен, все в порядке?
– Нет, не в порядке. – Я прорываюсь мимо нее в кабинет, не дожидаясь приглашения. Она идет следом за мной.
– В чем дело? Что я могу для вас сделать? Что случилось?
– Вчера вечером мне пришлось доставить бьющуюся в истерике девочку к ее приемным родителям, – сообщаю я ей, с каждым словом во мне все больше и больше нарастает ярость. Эта ярость бурлила во мне весь вечер, она же заставила меня написать СМС Люси и попросить прикрыть меня утром, чтобы я могла прямо поехать в школу.
– Элли? – уточняет Флоренс и жестом предлагает мне присаживаться, но я продолжаю стоять, потому что таким образом лучше контролирую ситуацию. Хотя должна сказать, что контроль в настоящий момент нельзя назвать моей сильной стороной. Я в такой ярости, черт побери, что возникает ощущение, будто все кровеносные сосуды в моем теле вот-вот взорвутся, и на том месте, где я сейчас стою, останется куча кожи и река крови. – Что с ней случилось?
– Группа учеников вашей школы привязала эту девочку к дереву и притворилась, будто собирается заживо сжечь ее на костре, потому что она ведьма.
– О боже. – Флоренс бледнеет. – С ней все в порядке?
– А как вы думаете? – Я тычу пальцем на директрису, и она отступает назад. – Конечно, с ней не все в порядке! Она пережила сильную психологическую травму. К счастью, никаких физических повреждений нет: они ее не подожгли, только несколько прутиков в футе от нее. Они хотели, чтобы она думала, что ее сожгут заживо. Какие злые маленькие ублюдки! Они обвинили ее в том, что она изуродовала Наоми и убила Ханну Гилберт.
Флоренс качает головой, она явно очень взволнована.
– Могу заверить вас…
– В чем вы можете меня заверить? – перебиваю я ее. – Вы не можете заверить меня в том, что это не повторится. Вы не можете заверить меня в том, что с ними разберутся и накажут. Элли в жутком состоянии, она отказывается говорить, кто все это затеял. Она говорит, что не знает.
– Я поговорю с ними со всеми. Я вызову их к себе сюда по одному… Я проведу собрание… Я…
Она понятия не имеет, что будет делать. Флоренс Максвелл на самом деле не может решить этот вопрос, а все теплые чувства, которые я к ней испытывала, испаряются. А мне ведь нравилась ее неуверенность и неумелость, я даже считала их очаровательными.
– Вам повезло, что сюда не приезжала полиция. Вам повезло, что они сейчас не рыскают по всей вашей школе, – говорю я. – Вчера вечером Сара Джефферсон хотела вызвать полицию. Элли упросила ее этого не делать: она сказала, что из-за этого ей будет еще хуже. Она дико боится этих детей. Это совершенно точно можно квалифицировать как угрозу действием, а то и нападение с применением насилия. Совершенно точно здесь есть состав преступления.
Флоренс издает стон.
– Как до этого дошло, черт побери? Что я должна сделать?
– Что бы вы ни сделали, действовать нужно быстро. Потому что если случится что-то еще, если кто-то еще просто скажет что-то не то этой девочке, я сама пойду в полицию. Мне плевать на то, что говорит Элли.
– Конечно, конечно, – кивает Флоренс. – Я поговорю с учителями. Я прикажу им получше присматривать за Элли. Посмотрим, может, нам удастся выяснить, что происходит и кто в этом участвовал.
– Мэри сообщила, что несколько недель назад к дому Джефферсонов приходила группа девочек. Они орали под окном Элли, называли ее ведьмой. Это продолжается уже какое-то время. Я думаю, что вы знаете, как это все началось.
– Ханна? – Флоренс проводит рукой по лицу. – Но Ханна мертва.
– Я не утверждаю, что она имела какое-то отношение к случившемуся вчера вечером, очевидно, что нет. Но ясно, что ее отношение к Элли передалось и другим. Весь город об этом говорит. О том, что Элли другая, она несет зло – все то, что Ханна Гилберт говорила мне за несколько дней до своей смерти.
У Флоренс от шока округляются глаза.
– Когда она это говорила? Я понятия не имела, что все так плохо…
– Она приходила ко мне домой, утверждала, что с людьми, которые расстроили Элли, случается что-то плохое. И очевидно, что ее мнение не умерло вместе с ней. Теперь эстафетную палочку подхватили дети и целой бандой выступают против несчастной девочки, пытаясь превратить ее жизнь в ад.
– А вы не думаете…?
– Не думаю что? – рявкаю я, бросая ей вызов: пусть скажет то, что, как я знаю, должно последовать.
– Вы не думаете, что слова Ханны могли на чем-то основываться? Может, в них что-то есть?
Я в отчаянии качаю головой.
– Семья Элли погибла в огне. – Я делаю ударение на каждом слове и смотрю, как Флоренс дергается. – А теперь люди, которые вроде должны о ней заботиться, люди, которые должны обеспечивать ее безопасность, заставляют ее чувствовать себя чудовищем. Скажите мне, Флоренс: вы сами не вели бы себя немного странно, если бы это происходило с вами?
Флоренс пожимая плечами.
– Я не могу это объяснить.
– Нет, вы не можете это объяснить, потому что это нелепо, черт побери. Если вы не найдете способа все это остановить, я отправлю подробный и честный отчет совету школы с заявлением о том, что Элли находится в опасности, пока остается у вас.
Я не жду ее ответа. Я не хочу больше ничего слышать про то, что Элли сама виновата, или о том, что она отличается от других, или что она странная. Я не хочу видеть, как взрослые люди ведут себя, словно маленькие дети, и поддаются массовой истерии. То, как они себя ведут, предосудительно. А мне уже всего этого хватило по горло.
Глава 70
Имоджен
Когда я на следующее утро захожу в офис, то сразу же понимаю, что что-то не так. Там слишком тихо, словно люди только что разговаривали и прекратили в ту секунду, когда появилась я. Когда я здороваюсь, мне отвечают, но все напряженно смотрят в свои мониторы, словно там только что появились выигрышные номера еженедельной лотереи. По утрам у нас обычно шумно, – целая какофония звуков, которые превращаются в тихий гул только после того, как все заварили утренний кофе и полностью обсудили то, что вчера вечером показывали по телевизору. Иногда относительная тишина наступает только без пятнадцати десять, когда сотрудники начинают расходиться по совещаниям и отправляться в семьи, которые должны посетить. Мне потребовалось какое-то время, чтобы к этому приспособиться – на моей старой работе я тратила не больше десяти минут на то, чтобы поздороваться с коллегами в кухне перед тем, как закрыть дверь в свой кабинет, где стояла полная тишина. Но теперь мне больше нравится это оживленное место, где много общения и шумная обстановка.
Мне становится не по себе от резкого контраста между обычным оживлением и напряженной, вызывающей дискомфорт тишиной. Включая компьютер и просматривая письма, пришедшие на электронную почту, я словно ощущаю надвигающиеся неприятности, и меня охватывает ужас. Я быстро просматриваю входящие и не нахожу в них подсказки – что же могло стать причиной такой напряженной атмосферы? Не пришло никаких писем из отдела кадров с уведомлением о лишних работниках или урезании бюджета. Может, стоит посмотреть новости – местная газета часто знает о сокращении рабочих мест до того, как об этом узнают сотрудники. Я поднимаю глаза от экрана. Люси, которая обычно последней берется за работу, очень сосредоточенно смотрит в свой монитор.
– Люси, – шиплю я. Она не могла меня не услышать, даже Тим, который сидит через несколько столов от нас, поднимает голову. Но она упрямо пялится в монитор. – Люси! – снова шиплю я, на этот раз громче. Я уверена, что она морщится. Люси медленно поворачивает ко мне голову, и я спрашиваю одними губами: – Что происходит?
Люси легко качает головой и снова смотрит в экран. Однако через несколько секунд мне приходит письмо:
«Вчера во второй половине дня Тед вызывал нас всех к себе по одному. Не могу говорить об этом здесь. Он хотел поговорить о тебе».
Я чувствую, как внутри все сжимается. Что Эдвард спрашивал обо мне? И, самое важное, что ему сказали люди? Одну ужасную секунду мне кажется, что он знает про ребенка. Я думаю только об этом.
Но это нелепо. Для начала, подобное было бы очень серьезным процессуальным нарушением – это же очень личная тема, которую не обсуждают с коллегами по работе, а Эдвард не похож на человека, который стал бы это делать. Ему не нужны такие проблемы. Во-вторых, мои коллеги ничего не знают про мою беременность – мне хорошо удается скрывать тошноту, а изменений в фигуре никто из них заметить не мог, потому что еще слишком рано, да и знают они меня совсем недолго. Нет, что бы это ни было, это точно не касается ребенка.
В таком случае он знает о случившемся в Лондоне. О боже!
Я пишу ответ: «Что именно обо мне????» и морщусь, когда компьютер Люси издает сигнал, оповещая о приходе письма по электронной почте. Я не сомневаюсь: все поймут, что мы обмениваемся сообщениями. Я нервничаю, как подросток, который ждет, когда его любовь напишет ему ответное сообщение, и кликаю по иконке, чтобы приглушить звук на моем компьютере. Когда на экране появляется ответ от Люси, я судорожно два раза кликаю по нему, и мне все равно кажется, что делаю это слишком медленно.
«Он интересовался, не просила ли ты прикрывать тебя и заменять на каких-то встречах. Мне пришлось сказать ему про вчера. Похоже, он уже про это знал и просто проверял меня. ПРОСТИ:-(»
У меня к лицу приливает кровь от смущения и страха. Очевидно, что Эдварда интересует, как я работаю в мои первые несколько недель в организации. Они все думают, что меня уволят? Я отправляю ответ Люси: «Не беспокойся об этом. Надеюсь, что у тебя из-за меня не будет проблем». После этого я откидываюсь на спинку стула. Когда у меня на экране появляется следующее письмо по электронной почте, оно уже не от Люси, оно от самого Эдварда.
Я кликаю по сообщению, почти желая, чтобы мне не пришлось этого делать, но лучше знать, чтó происходит на самом деле, чем видеть, как все обсуждают происходящее у меня за спиной. Это официальное приглашение Эдварда к нему в кабинет, когда у меня появится минутка. Судя по письму Люси, очевидно, он знает, как она меня вчера прикрыла и ходила на встречу, когда я отправилась к Флоренс, но неужел