– Ну, теперь ты знаешь. Я не дам тебе то, чего ты хочешь, Дэн; ты вполне можешь собрать вещи и уехать.
Я прохожу мимо него в коридор, стою у нижней ступеньки лестницы и плотно зажмуриваю глаза, чтобы избавиться от оставшегося в памяти образа: отчаяние на лице моего мужа. Я жду одну, две, три секунды, но он даже не пытается последовать за мной.
Глава 75
Имоджен
Звук бегущей воды заглушает все шумы в остальной части дома, поэтому я не слышу, воспользовался Дэн моим жутким предложением или нет. Я заперла дверь в ванную, чтобы полежать в ванне, но это не имеет значения. Он не пошел меня искать, не стал легко стучать в дверь и просить, чтобы мы все обсудили, как делал обычно. На этот раз я зашла слишком далеко. Я отталкивала его и отталкивала, пока стена, которую я выстроила вокруг себя, не стала непреодолимой, а теперь я его потеряю. Так почему я не могу заставить себя просто пойти к нему и извиниться? Потому что я не могу показать свою слабость. Это расстраивает Дэна больше всего. Он всегда извиняется сам, всегда сдается первым. Я упрямая, и я всегда защищаюсь, меня в раннем возрасте научили, что признать свою неправоту, извиниться, сказать, что ты сожалеешь о сделанном, означает показать свою слабость. Даже сейчас, когда я из-за этого могу лишиться того единственного человека, без которого не могу жить, я не могу избавиться от этой привычки.
Я склоняюсь вперед, чтобы включить холодную воду, и тут мой живот пронзает невыносимая боль, она такая сильная, что я сгибаюсь пополам. В агонии хватаюсь за живот и ору, зову Дэна. Я не могу дышать; я больше не могу кричать. Я умираю, я знаю, что умираю. Я была такой дрянью, а теперь я не смогу перед ним извиниться. Боль пульсирует у меня в животе, накатывает все новыми и новыми волнами, я вытягиваю руку, чтобы за что-то ухватиться и удержаться на ногах. Моя рука задевает раковину, я пытаюсь схватиться за нее, но рука мокрая и соскальзывает по блестящей эмалированной поверхности, а я сама с грохотом падаю на пол.
Я никогда не испытывала такую боль. Что происходит? Мысль кристаллизуется у меня в голове – ребенок. Я лежу на полу в агонии и рыдаю, я слышу, как Дэн что-то кричит сквозь запертую дверь, но я едва ли могу заскулить в ответ. В моей голове снова и снова эхом повторяются слова Элли, я зацикливаюсь на этом пророчестве: «Вы не заслуживаете быть матерью, вы не заслуживаете того, кто сейчас растет внутри вас. Для него лучше умереть».
Глава 76
Имоджен
У меня так болят глаза, что я не могу их открыть, но даже не глядя я знаю, что нахожусь в больнице. Я больше не лежу на полу в ванной, но при этом кровать недостаточно удобная, а значит, не моя, рука прижимается к холодному пластику. Рука пульсирует. Катетер. Жуткой, невыносимой боли, которая мучила меня до того, как я отключилась, больше нет. Вместо нее в голове легкий теплый туман, но кроме этого, ничего нет. Оцепенение. Я медленно открываю глаза, больничные лампы ярко и неприятно светят надо мной. Я успеваю заметить Дэна, который сидит на стуле рядом с кроватью, до того, как снова зажмуриваюсь. Он – единственный человек, который мне нужен, и при этом последний человек, которого я хочу видеть, задавая волнующий меня вопрос.
– Ребенок. – Из меня вылетает хрип, горло дерет.
Пауза. Затем звучит точно так же натянутый голос моего мужа.
– Нет, ребенок не выжил, – шепчет он.
Мои плечи сжимаются на жестком матрасе. Я даже не понимала, как напряглась от страха. Ребенок не выжил. Ребенок мертв. Мой ребенок. Ребенок Дэна.
– Сколько времени ты знала?
Этот вопрос задал Дэн, но слова прозвучали так, словно вырвались не из его рта. Они прозвучали совсем по-другому. Я открываю глаза. На его лице такая боль, что мне хочется потянуться к нему и обнять. Мы должны справляться с этим вместе, не должно быть так, как есть – но тем не менее все так, и это из-за меня. Потому что я так никогда и не сказала ему про ребенка, а мой инстинктивно вырвавшийся после пробуждения вопрос не позволяет мне говорить, что я про него не знала.
– Пару недель.
Дэн морщится, словно я дала ему пощечину.
– Ты не собиралась мне говорить.
– Собиралась, – вру я. Правда? Я думала, что собираюсь, я планировала, но теперь никогда не узнаю, какое решение я приняла бы. Решение было принято за меня. Мне следовало бы чувствовать облегчение, но я его не чувствую. – Я ждала подходящего момента.
– После нашего сегодняшнего разговора, как я думаю, мы оба знаем, что это неправда. Скажи мне, Имоджен: ты уже записалась на прерывание беременности? Ты планировала абортировать моего ребенка, даже не сообщив мне о его существовании?
– Ты не понимаешь. Тебя послушать, так получается, что все неправильно.
Но он говорит все правильно, на самом деле правильно. Он говорит все именно так, как есть, как было. Из-за моего эгоизма он так и не испытал радости от новости, что станет отцом.
– Мне очень жаль.
– Правда? Ты получила именно то, что хотела, и никакого чувства вины. Ты должна быть в экстазе, черт побери. А может, ты уже радуешься – у меня ощущение, что я больше не знаю, о чем ты думаешь.
Это кажется несправедливым – муж, который поддерживал каждый мой выбор, поддерживал меня во все трудные периоды моей жизни, во время каждой проблемы в течение последнего года, так холоден теперь, когда он мне нужен больше всего. «Ты это сделала», – напоминаю себе. Я взяла любящего, терпеливого, доброго мужчину и разорвала его на мелкие кусочки, и у него остался только один способ снова собрать себя вместе – превратиться в камень.
– Мне очень жаль, – повторяю я. Я слишком измотана, слишком сильно сломлена, чтобы сказать что-то еще.
– Я позвонил Пэмми, – говорит Дэн вместо ответа. – Она приедет примерно через час. Я останусь с тобой до ее приезда, затем вернусь домой, соберу для тебя кое-какие вещи. Они хотят подержать тебя в больнице, по крайней мере, сегодняшнюю ночь. Я позвонил на работу, сказал, что у тебя аппендицит и тебя не будет пару недель. Врачи сказали, что тебе нужно отдохнуть, а после того, как тебе станет лучше, нужно сдать кое-какие анализы, пройти обследование, чтобы определить, почему… почему это случилось. Но иногда такое просто случается. Иногда нет никаких объяснений.
– Дэн… – Слово повисает в воздухе, я не знаю, что еще сказать. Дэн сидит на стуле, не глядя на меня.
– Тебе следует поспать.
Я опускаю голову на подушку, закрываю глаза и думаю про крошечное живое существо, которое всего несколько часов назад росло внутри меня. Про крошечное живое существо, которое исчезло с болью и кровью.
Глава 77
Имоджен сонно открывает глаза и на какую-то долю секунды впадает в панику из-за окружающей ее тьмы. Она ослепла? Почему так темно? Когда ее глаза приспосабливаются к темноте и начинают появляться очертания окружающих ее вещей, возвращаются и воспоминания. Она находилась в своем укрытии, в миллионный раз читала «Джейн Эйр», пока веки не стали тяжелыми, и она их закрыла, всего на минутку.
Живот крутит от паники. Сколько сейчас времени? Она всегда выбирается из своего укрытия ко времени возвращения матери домой, убирает одеяла и подушки в старую коробку из-под счетчика, книги за неиспользуемую гладильную доску, фотографию…
Из нее вылетает что-то среднее между рыданием и аханьем. Фотография мамы и папы больше не лежит у нее на коленях, где она лежала до того, как Имоджен заснула. Она уверена, что она там лежала. Имоджен ощупывает все вокруг в темноте, маленькие пальчики находят какие-то пыльные безделушки и кипы старых журналов, но фотографии нет. У нее очень тяжело на сердце, оно кажется выточенным из камня. Она встает на ноги и толкает дверь.
Мать сидит на диване и смотрит на дверь кладовки, когда из нее выходит Имоджен. Мать сжимает пальцами фотографию.
– Я иду спать, – заикаясь, говорит Имоджен. Мать не отвечает, и Имоджен поворачивается к двери в гостиную.
– Подойди сюда, – приказывает мать тихим голосом. Имоджен медленно поворачивается, зная, что у нее пепельно-серое лицо. Она с трудом ставит одну ногу перед другой, словно каждый шаг приносит ей невыносимую боль, но делает, как велели, и останавливается перед диваном.
– Сядь.
Имоджен знает, что лучше не спорить.
– Эта фотография была сделана за пару месяцев до того, как я забеременела тобой. – Мать поднимает фотографию (ту самую фотографию, которой так дорожит Имоджен) и трясет ею перед носом девочки. – Ты видишь, какие мы счастливые?
Имоджен молча кивает, пытаясь остановить слезы, которые уже появились в уголках ее глаз. Конечно, она видит; это одна из причин, объясняющих, почему она так любит эту фотографию – на ней показана та сторона ее матери, которую она ни разу не видела за всю свою короткую жизнь.
– Мы так любили друг друга, – продолжает ее мать так, словно Имоджен нет рядом. – Твой отец был прекрасным мужем, я о таком и мечтать не могла.
Теперь Имоджен напряженно слушает. Раньше мать никогда не говорила про отца, и она боится показать свое нетерпение на тот случай, если ее нетерпение и страстное желание узнать побольше заставят мать замолчать.
– Он был заботливым и внимательным, он любил меня. И больше всего на свете он хотел детей. Двух, даже трех. Я не была так уверена; мы не так долго были вместе, и я считала, что нам какое-то время следует сосредоточиться друг на друге. Но он настаивал. Он долбал и долбал меня, пока я не согласилась. Я подумала, что если он будет счастлив, то и я тоже.
Сердце у Имоджен в груди буквально крутится от радости. Ее отец хотел ее! Она была желанной! Но она знает, что эта история не может закончиться хорошо. Что сделала ее мать? Почему папа с фотографии (тот мужчина, который так ее хотел) сейчас не вместе с ней?
– Он сиял, когда я забеременела тобой, – продолжает мать. – Беременность была тяжелой; но он был рядом, массировал мне ноги, отводил волосы с лица, когда меня тошнило. – У матери блестят глаза, она смотрит куда-то вдаль. Минуту она молчит, затем качает головой и смотрит на Имоджен так, словно только что поняла, что дочь находится здесь. – Вот и все, – резким тоном заканчивает мать. – А теперь иди спать.