– Так и есть, и я буду держаться от нее подальше, – обещаю я. – Просто… Я хочу поговорить о том, что вы сказали в кофейне.
Она качает головой.
– Забудьте об этом. Я тогда плохо соображала, – быстро заверяет она меня. – Я разозлилась и испугалась. Я просто вела себя как дура.
– Тогда вы казались очень уверенной, – напоминаю я ей. – Не сбитой с толку, не смущенной, а именно уверенной.
Сара выглядит так, словно ей больно.
– Пожалуйста, не повторяйте никому то, что я тогда говорила. Просто забудьте это. Я не могу допустить… – Она замолкает, словно понимая, что уже сказала слишком много.
– Что? Что вы не можете допустить? – спрашиваю я.
Она смотрит сквозь дверной проем, ведущий из кухни в коридор, словно ожидает появления кого-то в любую минуту. Затем она оглядывается и смотрит в окно на двух девочек в саду.
– Я не могу допустить, чтобы кто-то решил, будто у нас тут были проблемы. Что я могла что-то сделать или сказать во вред Элли.
– Вы до сих пор ее боитесь?
Сара качает головой.
– Нет, дело не в этом. Просто… С Элли все в порядке, пока… пока с ней все в порядке. Если мы ее не расстраиваем, не злим. И положение дел немного изменилось…
– Вы слышали, что со мной произошло? – Я чувствую себя отвратительно из-за того, что таким образом использую своего ребенка.
– Да, – кивает Сара. – И мне очень жаль. Но неужели вы думаете, что Элли…
– Все, как вы и сказали, – отвечаю я. – Все идет нормально, пока мы ее не злим. Вы, вероятно, слышали, что она мне сказала в тот день, когда мы расстались?
– Нет, я ничего не слышала, – качает головой она. – К тому времени, как Элли открыла дверь, вы уже замолчали. Что она сказала?
Я сглатываю. Хотя эти слова уже звучат у меня в голове целую неделю, снова и снова, мне все равно трудно произнести их вслух. Но если я хочу убедить Сару Джефферсон, что Элли опасна, она должна знать правду. Всю правду.
– Она заявила мне, что я не заслуживаю своего ребенка. Для него лучше умереть.
Сара ахает.
– Но откуда она узнала? Вы ей говорили? Неужели вы на самом деле думаете…
Я молчу.
– Это безумие, – говорит Сара. – Как она смогла бы…
– А как она смогла сделать все то, в чем ее обвиняли? Вы знаете, что она другая, Сара, она отличается от других детей. Именно поэтому вы и пришли ко мне в тот день.
– Нет, то есть да, – отвечает Сара. – Я думала, что она имеет отношение к случившемуся с Билли. И были и другие вещи… Но не то, о чем вы говорите. Не такое. Она никак не могла… – Сара запинается, словно не может это даже сказать. «Убить вашего ребенка».
– А что если она это сделала? – Я отворачиваюсь и смотрю в окно на двух девочек, играющих с жестяными банками. – Я знаю, что звучит это безумно, Сара, но есть один человек, его зовут доктор Бенсон… Я с ним встречалась… Он специализируется как раз по таким вещам. Психокинезу.
Я решаю не сообщать Саре про предупреждение, которое доктор Бенсон дал мне в конце разговора, и про то, что он больше не практикующий врач.
Сара опять ахает.
– Вы сошли с ума!
– А Ханна Гилберт тоже была сумасшедшей? Она ведь думала то же самое. Она приходила ко мне незадолго до своей смерти, а я ей сказала примерно то, что вы говорите мне сейчас. Я больше никогда ее не видела. Ее убили.
Сара отступает от меня на пару шагов, у нее на лице написан ужас.
– Неужели вы предполагаете…
– Элли звонила мне в тот вечер, когда умерла Ханна, – продолжаю я. – Говорила, что слышит крики у себя в голове. А если они звучали не у нее в голове? А что если она слышала крики, потому что на самом деле кричали. Ханна Гилберт кричала.
Сара идет к двери в кухню и открывает ее пошире.
– Вам лучше уйти.
Я не шевелюсь.
– Именно это сделала я, – сообщаю я. – Я разозлилась на Ханну и велела ей уйти. Сказала ей, что она сумасшедшая. Я… – Меня перебивает крик младенца из соседней комнаты. У меня округляются глаза. – Что это было? Ребенок уже здесь?
Сара быстро выходит в коридор.
– Это временно, пробный визит, пока она еще сюда не переехала. Я это и имела в виду, когда говорила, что положение дел изменилось. Мы с Марком с самого начала хотели взять младенца. Именно поэтому мы и стали брать детей под опеку. А теперь я не могу допустить, чтобы что-то из того, что я делала или говорила, восприняли неправильно.
– Но это же…
– Вам на самом деле пора. – Сара тянет меня за руку. – Если Элли вас услышит, она расстроится, а мне нужно заняться Лили.
– Но это же все меняет! – кричу я. – Неужели вы не понимаете? Теперь в опасности не только вы. У вас в доме теперь еще находится маленький ребенок.
– Ничто из этого не должно вас волновать, – уверенно заявляет Сара. – Неужели вы думаете, что я допущу, чтобы что-то случилось с Лили? И неужели вы на самом деле думаете, что Элли, девочка, которую вы столько времени защищали, принесет зло беспомощному шестимесячному ребенку?
Очень сильное нехорошее предчувствие омывает меня, словно волной. Что мне теперь делать? Если раньше я могла уйти, если раньше я могла позволить Саре Джефферсон самой управлять ситуацией, то теперь я точно не могу это сделать. Не тогда, когда в доме появился невинный младенец. Мне придется самой остановить Элли.
Глава 85
Имоджен
– Ты знаешь, что говоришь, как полная идиотка? – Пэмми облизывает мороженое со всех сторон и корчит гримасу. – Ты в ступоре. Знаешь, как будто мозг замерз. Но не беспокойся, с тобой все будет в порядке. С теми, у кого нет мозгов, обычно все в порядке.
Я издаю стон.
– Пожалуйста, Пэм, не надо. Ты – буквально единственный человек, с которым я могу об этом говорить. Я чувствую себя, как героиня дерьмовых фильмов ужасов, которые мы когда-то смотрели в твоей комнате. Героиня отчаянно пытается убедить своих друзей, что она не сумасшедшая, а потом злой дух разрывает их всех на части, отрывая конечности одну за другой.
Пэмми содрогается.
– Хорошо, я не хочу, чтобы мне отрывали конечности. Спасибо, что выразилась так образно.
– Пожалуйста, представь, что все, что я тебе сказала, так и есть. Можешь? Просто для того, чтобы мы могли продолжить этот разговор. А потом ты можешь снова смотреть на меня так, словно у меня выросла вторая голова.
Пэмми показывает на меня своей трубочкой мороженого.
– Ты путаешься в своих метафорах. Ты только что угрожала мне потерей конечностей; теперь ты говоришь про отращивание новых частей тела. Ты уж как-то определись.
Я хмурюсь.
– Это не смешно. Даже отдаленно не смешно.
Когда я позвонила Пэмми и напросилась на разговор, я была практически уверена, что она не ожидала услышать то, что я ей только что рассказала. Я начала с самого начала, с моего первого дня в городе, когда Наоми Харпер упала на проезжую часть без видимой причины; тогда я впервые увидела Элли Аткинсон, которая выглядела испуганной и сконфуженной. Тогда Элли понимала, какой силой обладает? Или тогда все получилось случайно, и в ней только проснулась сила, которую она не может контролировать? Судя по тому, что говорили в школе и сообщала Сара Джефферсон, и раньше случались подобные инциденты. Но как давно это началось? Сколько времени Элли уже творит ужасы? Она имела отношение к смерти родителей? Или все началось еще раньше?
Пэмми ничего не сказала, только купила мороженое в передвижной лавке, стоящей у парка, в который мы забрели. Она молча слушала, пока я не закончила рассказ потерей ребенка, и тогда она и выдала свой суровый вердикт. Я – полная идиотка.
– Я не смеюсь, серьезно, Имоджен. Тебя послушать – и кажется, что ты потеряла связь с реальностью. Ты встречаешься с какими-то парапсихологами, черт побери, говоришь про одиннадцатилетнюю девочку с экстрасенсорными способностями, которая убивает своих учителей и мстит своим одноклассникам. Ты меня беспокоишь. И беспокоишь потому, что, как я понимаю, ты это все говоришь серьезно. Ты на самом деле веришь, что у тебя случился выкидыш из-за того, что ты поссорилась с каким-то ребенком. Я думаю, что тебе требуется психотерапия, дорогая. Ты страдаешь, а я была бы дерьмовой подругой, если бы со всем этим согласилась, чтобы просто тебя порадовать.
Я вздыхаю, смотрю вдаль, обводя глазами парк. Я вижу, как молодая мать одной рукой строчит в телефоне, а другой толкает коляску с сидящим в ней карапузом. Не стоило сюда приходить – мы не планировали оказаться в месте, где собираются дети. Нас просто притянуло сюда, как когда нам было по пятнадцать лет.
– Может, ты и права. И разумно считать, что права. Я точно так же думала, когда только начинала с ней работать. Я приходила в ярость, когда люди относились к ней со страхом и подозрительностью. Я думала, что Ханна Гилберт – сумасшедшая сука, которая несправедливо имеет зуб на маленькую девочку, в силу возраста неспособную заслужить к себе такое отношение. Я защищала Элли, но я все время знала, что что-то идет не так, по ощущениям не так. Затем…
– Затем что-то с тобой случилось, и ты в таком горе, что не можешь четко мыслить, – перебивает Пэмми, говорит добрым голосом. – Тебе нужно кого-то обвинить. И вместо того, чтобы принять случившееся, пусть ужасное, но совершенно естественное, ты направляешь злость и раздражение на уязвимого проблемного ребенка. Тебе требуется помощь, Имоджен. И я говорю тебе это как подруга, потому что я знаю тебя с тех пор, как ты сама была уязвимым проблемным ребенком.
– А что если я права? Я знаю, что права.
– Как в случае мальчика на твоей старой работе? Ты была тогда так уверена в своей правоте, что это стоило тебе работы. А что если то же самое случится здесь? Ты сможешь все это пережить во второй раз?
– Это несправедливо, – спорю я. – Там была совершенно другая ситуация.
– Правда? Ты на самом деле можешь сказать, что это не два примера одного и того же? Случившееся с тем маленьким мальчиком и твоя вовлеченность в дело этой девочки? Речь идет о твоей попытке спасти потерянного ребенка, которым ты сама была двадцать лет назад, и если ты этого не осознаешь, то я не понимаю, как ты вообще получила диплом психолога.