– Он выглядит настоящим бродягой, – с неудовольствием объяснял мистер Эйнсворт жене. – Когда Филипп находится в обществе детей низшего класса, то кажется, что и он вышел из их среды. Удивительно, что с каждым днем в нем проявляется все больше дурных черт. Иногда я начинаю бояться, что он становится хуже!..
– Он растет, – со вздохом отвечала миссис Эйнсворт. – Детская прелесть исчезла в нем, он в переходном возрасте от детства к отрочеству. Иногда и у меня возникают опасения… Сомневаюсь, чтобы чужого ребенка можно было любить, как своего, родного.
– Слишком поздно думать об этом, Лаура. Все казалось иначе, когда мы сделали этот шаг, а теперь приходится узнать о последствиях нашего поступка. Мы не можем подавить свои чувства, но в нашей власти поступать справедливо.
В начале сентября на смену Люсиль в доме появился другой соперник Филиппа, он во многих отношениях был опаснее, чем маленькая наследница.
У миссис Эйнсворт родился мальчик, в честь отца его назвали Эдуардом, и его появление было встречено с величайшей радостью.
Мадам Эйнсворт поспешила вернуться из Ньюпорта. Была приглашена няня, немолодая француженка, и крошку поместили в комнатах Люсиль со всеми церемониями, подобающими бесценному, долгожданному наследнику Эйнсвортов.
Увидев в первый раз ребенка, Филипп побледнел, слезы показались на его глазах, когда он наклонился и, нежно поцеловав розовые щечки малютки, сказал с улыбкой:
– Какой он маленький! Я уверен, что полюблю его и буду заботиться о нем, когда он подрастет.
Миссис Эйнсворт страшно боялась этой первой встречи с малышом. Она боялась, что у Филиппа возникнет ревность, но милое отношение мальчика к ребенку успокоило и обрадовало ее.
Мадам Эйнсворт так же хлопотливо выражала свою любовь к внуку, как раньше – к Люсиль. Прежде она горевала, что у нее нет наследника по крови, к которому по праву перешло бы ее имя и состояние. Она не могла смириться с тем, что приемыш окажется единственным младшим Эйнсвортом.
Новорожденный явился на свет, чтобы наполнить счастьем и радостью ее последние годы; иной принц не был бы окружен такой пышностью, как это крохотное существо с красным личиком, безмятежно спавшее в отделанной белоснежными воздушными кружевами колыбели.
Филипп безучастно смотрел на проявления семейной радости. Правда, его голубые глаза ввалились еще больше и серьезно смотрели из глубины, а лицо все больше вытягивалось и становилось бледнее. Когда задули сырые, пронзительные ветры, он часто стал жаловаться на холод, и Бассет заметил, что мальчик сильно кашляет, но больше никто не обратил на это внимания. Добрый старик дал ему анисовых капель от кашля, но Филипп и не думал их принимать. Он только плотнее запахивал теплую шубу, радуясь наступлению зимы, когда все они должны были наверняка уехать. Миссис Эйнсворт была еще слаба и все чаще поговаривали, что к весне отправятся на юг.
«Теперь уже скоро», – думал Филипп, считая недели в покорном ожидании.
Глава XXIVРадостная встреча
Однажды в январе мадам Эйнсворт, закутанная в меха с головы до ног, сошла вниз, собираясь на прогулку. Проходя через залу, она с удивлением заметила Филиппа, сидевшего перед горящим камином. Он придвинул кресло к самой решетке и, откинувшись на спинку, лежал с закрытыми глазами, сложив на груди руки. Было что-то трогательное в беспомощной позе мальчика, в его бледном усталом лице. Мадам Эйнсворт подумала, что он спит, но тот, услыхав ее шаги, вскочил, немного конфузясь.
– Что это, Филипп, – ласково спросила она, – тебе холодно, что ты сидишь у самого огня?
– Меня знобит, но не очень, – ответил мальчик, пытаясь улыбнуться.
– Ты выходил сегодня из дому? – спросила она, внимательно глядя на него. Только сейчас она заметила, как мальчик исхудал.
– Нет, я не выходил еще. У меня сегодня не было урока, но позже я пойду гулять.
– Не хочешь ли покататься? Надевай шубу, шапку и поедем со мной.
Уже не в первый раз в течение зимы мадам Эйнсворт каталась с Филиппом. С тех пор как уехала миссис Ван Норком, чтобы не ездить одной, она иногда брала с собой мальчика. Миссис Ван Норком находила, что для ее здоровья лучше жить за границей, и решила поселиться в Париже, куда вскоре после рождения нового члена семьи Эйнсвортов забрала и Люсиль с пуделем, гувернанткой и Еленой. Мадам Эйнсворт охотно уехала бы с ними, но ее привязывал к себе маленький внук, который, конечно, был теперь для нее важнее всех на свете – важнее даже маленькой наследницы.
Филипп довольно равнодушно отнесся к предложению мадам Эйнсворт и отправился за шубой. Он не особенно любил церемонию катания. Парк был теперь скучен, деревья стояли обнаженные, местами лежали большие сугробы снега. Пруды замерзли, улетели на юг его милые пернатые друзья, куда и он охотно полетел бы вслед за ними.
Когда они проезжали по аллее, недалеко от ворот парка, его внимание привлекла толпа мальчиков, окруживших жалкого, плохо одетого негритенка. Негритенок стоял спиной к Филиппу, яростно тер кулаками глаза и во весь голос ревел. Ранее здесь была драка, и, очевидно, маленький оборвыш пострадал. Филипп обернулся, чтобы снова взглянуть на мальчишек. Вдруг он вскочил с места и закричал:
– Это… это Лилибель! Томас, остановись, я сойду. Это Лилибель, мальчишки обижают его! Остановись скорей, я сойду!
Томас остановил лошадей, и Филипп, не сказав ни слова мадам Эйнсворт, выскочил из коляски и побежал.
Когда мальчишки увидели хорошо одетого мальчика, который бежал по направлению к ним, они рассыпались по сторонам.
Старая леди ничего не поняла, пока, к своему удивлению и ужасу, не увидела Филиппа, проталкивавшегося через толпу мальчишек и раздававшего удары направо и налево, – да, самые настоящие удары! Для защиты негритенка, безобразнее которого она не видела.
– Поезжай скорее! – приказала она кучеру.
Когда мальчишки увидели красивого, хорошо одетого мальчика, который выскочил из коляски и бежал по направлению к ним, они рассыпались по сторонам, оставив Филиппа с Лилибелем среди любопытных зрителей.
Сначала негритенок не узнал Филиппа, который засыпал его градом вопросов:
– Откуда ты взялся? Как ты очутился здесь? Когда ты приехал? С тобой ли Селина?
Лилибель с трудом отвечал, продолжая хныкать и тереть глаза:
– Это вы, мастер Филипп? Я не узнал вас! Вы в этой шубе совсем как господин! Я искал вас здесь везде. Э, да какие у вас сапоги! – И Лилибель с восхищением смотрел на своего старого друга, дрожа столько же от радости и волнения, сколько и от холода.
– Как ты попал сюда? – нетерпеливо повторил Филипп. – Расскажи, как ты очутился здесь?
– Я приехал на одном из больших пароходов. Ма грозила высечь меня за то… за то… что я потратил ее деньги. Я только пошел в цирк и купил себе имбирного пряника, а она рассердилась и сказала, что будет пороть меня, пока я не свалюсь… Тогда я убежал и спрятался на большом пыхтящем пароходе, и… я был болен, я чуть не умер!.. – И Лилибель снова захныкал, вспомнив ужасы своего вынужденного морского путешествия.
– О, Лилибель, как нехорошо ты поступил, что убежал! – сказал Филипп. – Что теперь будет делать бедная Селина?
– Моя ма? Я уверен, она рада, что я умер, она думает, что я умер: ведь я оставил куртку и шляпу на берегу, чтобы она подумала, что я утонул.
– Ах, Лилибель, как это гадко! Мне очень жаль, что ты такой злой! – вскричал Филипп. – Но когда же это было? Давно? Расскажи же хорошенько!
– О, это было очень давно! Я здесь уже больше года и все время разыскиваю вас.
– Как же ты жил все это время?
– Я жил вон там, – указал Лилибель на западную часть города, – у одной чернокожей барыни, хозяйки трактира, а она ужасно злая! Она отколотила меня, когда я поднял с полу монету и не отдал ей… Я ее нашел, монета была моя. А она побила меня да еще хотела послать за полицией, так вот я и удрал от нее и все хожу – разыскиваю вас.
– Боже мой, как тяжело жилось тебе, Лилибель! – воскликнул Филипп. – Но все же деньги были не твои, хоть ты и нашел их!
– Нет, они мои, мастер Филипп, я их нашел, а не украл!
Филипп чувствовал, что бесполезно даже пытаться внушить Лилибелю понятие о разнице между своим и чужим. Он с жалостью смотрел на его нищенские лохмотья, рваные башмаки и сказал:
– Ну, ладно, пойдем со мной. Я попрошу маму дать тебе другое платье. Не плачь же, я позабочусь о тебе! Пойдем со мной.
И Филипп, наняв проезжавшего мимо извозчика, усадил Лилибеля и, вскочив сам, сказал извозчику адрес.
Через час, радостный и оживленный, Филипп вбежал в комнату миссис Эйнсворт, даже не постучавшись.
– О, мама! – вскричал он. – Лилибель здесь!
– Кто это – Лилибель? – спросила, опешив, миссис Эйнсворт. Она забыла имя смешного негритенка, принесшего когда-то вещи Филиппа.
– Как, мама, ты не помнишь Лилибеля Селины? – спросил огорченно Филипп.
– Ах, да, я вспоминаю теперь! Маленький темнокожий мальчик в Новом Орлеане?
– Да, да, он самый! Он здесь, и ему не во что одеться, он убежал из дому и приехал сюда на пароходе. Он бродил по улицам и все разыскивал меня… Мальчишки напали на него, видя, что он один и беззащитен. Они продолжали его бить, когда он уже был побежден! Не гадко ли это, мама, бить побежденного? Но когда они увидели меня, они разбежались, как трусы! Если б они не удрали, я бы им показал!
– О, Филипп, неужели ты вступил бы в драку с уличными мальчуганами? – спросила миссис Эйнсворт не без брезгливости.
– Да, мама, вступил бы, если бы увидел, что какого-нибудь мальчика, особенно Лилибеля, обижают! Но, мама, можно дать Лилибелю какой-нибудь из моих костюмов? У меня ведь много! И можно ли попросить мистера дворецкого накормить его? Можно ему остаться здесь?
– Остаться здесь, Филипп? Нет, это невозможно! Нам некуда поместить его, и если бы даже было место, мы должны спросить позволения у мадам Эйнсворт.
– Он же может жить в конюшне с Томасом. Если я попрошу Томаса, он согласится.