П.-Г. ВудхаузПРИЕЗЖАЕТ ДЯДЯ ФРЕД
Рис. Б. Семенова
Чтобы ничто не помешало им насладиться чашкой послеобеденного кофе, Крампет предложил своему гостю проследовать в меньшую, не столь посещаемую гостиную.
— В главном зале клуба, — пояснил он, — ведутся бесспорно интеллектуальные беседы, но при этом по комнате летает слишком много кусков сахара.
Гость сказал, что понимает.
— Молодая кровь, а?
— Вот именно. Молодая кровь.
— И жизнерадостность.
— Жизнерадостность, — подтвердил Крампет. — Этого добра тут хватает.
— Не всем, однако, как видно?
Гость указал собеседнику на открытую дверь, в которой только что появился молодой человек в плотно облегающем фигуру костюме из твида. Облик этого человека был жалок. Глаза его блуждали, он жадно сосал пустой мундштук. Какая-то тяжкая дума, судя по всему, смущала его ум и сердце. Крампет окликнул его и предложил присесть к их столику, но тот только рассеянно тряхнул головой и исчез, как преследуемый роком персонаж греческой трагедии. Крампет вздохнул.
— Бедняга Понго!
— Понго?
— Его имя Понго, Понго Туистлтон. Он просто помешался от горя из-за своего дяди Фреда.
— Тот умер?
— Что вы, это было бы счастьем. Он завтра прибывает в Лондон. Понго только что получил телеграмму от него.
— И это так его огорчает?
— Еще бы. После того, что произошло в прошлый раз…
— Что же произошло в прошлый раз?
«Бедняга Понго, — начал Крампет, — не раз говорил со мной о дядюшке, и будь я проклят, если каждый раз при этом в глазах его не начинали блестеть слезы. Дело в том, что, хотя этот почтенный лорд большую часть года живет в своем родовом поместье Икенхэм, у него есть пренеприятнейшая манера время от времени срываться с поводка и сваливаться на голову Понго. И всякий раз, как дядя Фред появляется в Лондоне, злосчастному парню приходится терпеть адские муки, потому что дядюшка, которому, заметьте, уже стукнуло шестьдесят, ведет себя в столице, как двадцатилетний буян. Не знаю, достаточно ли ясно представляете вы себе смысл слова «эксцессы», но то, чем ознаменовываются каждый раз визиты сельского дядюшки в метрополию, может быть охарактеризовано только этим словом.
Если бы дядя Фред развлекался на территории клуба, беда была бы невелика. Люди у нас в общем широко смотрят на вещи, и если вы станете вдруг разбивать в щепки пианино, никто из клубных завсегдатаев бровью не поведет. Но старый плут норовит как назло вытащить Понго куда-нибудь в город, и там, на людях, он выкидывает номера, поражающие невольных свидетелей его развлечений изобретательностью и размахом.
Как-то раз в один из своих визитов в Лондон дядя Фред, который, казалось, благодушно и мирно грелся у камина в квартире Понго после обильного завтрака, данного ему племянником, сказал:
— Ну-с, а теперь, мой мальчик, пришло время совершить что-либо поучительное.
Понго замер. Злосчастный малый уставился на любимого дядюшку так, как он, видимо, посмотрел бы на динамитную шашку, неожиданно загоревшуюся у него под носом.
— Совершить что? — переспросил Понго, чувствуя, что колени у него подгибаются, а лицо бледнеет под слоем загара.
— Что-либо поучительное и забавное, — с готовностью повторил лорд Икенхэм, наслаждаясь звуками произносимых им слов. — Успокойся, друг мой, и не заботься ни о чем — программу дня я полностью беру на себя.
Надо сказать, что конкретные обстоятельства жизни Понго таковы, что ему время от времени приходится обращаться к почтенному родичу на предмет выколачивания из него мелких сумм на непредвиденные расходы. Поэтому он не чувствовал себя обычно вправе разговаривать с дядюшкой так, как тот заслуживал. Однако в данном случае он попытался проявить твердость.
— Не думайте, что вам удастся еще раз затащить меня на собачьи бега. Надеюсь, вы не забыли, чем кончилось дело в прошлом году.
— Не забыл, — признался лорд Икенхэм, — не забыл. Я и сейчас считаю, что, будь судья поумнее, он ограничился бы выговором.
— И я не стану…
— Конечно, нет, дорогой, — прервал его дядя. — Ничего похожего. Я хотел бы посетить вместе с тобой дом наших предков.
Понго был озадачен.
— Я считал, что дом наших предков находится в графстве Икенхэм.
— Это всего лишь один из их домов. Кое-кто из предков жил гораздо ближе к сердцу страны — в маленьком и глухом местечке по имени Митчинг Хилл.
— На окраине Лондона?
— Сейчас Митчинг Хилл действительно приблизился к городу, и луга, где я бегал ребенком, застроены. А раньше Митчинг Хилл был поместьем твоего внучатого дядюшки, герцога Мармадюка. Человек этот обладал столь причудливым нравом, что тебе с твоей младенчески чистой душой он показался бы, наверное, существом фантастическим и нереальным. Я давно уже испытываю сентиментальную потребность посмотреть, во что превратилось это место, будь оно проклято. Скорей всего, в помойку. Но все-таки нам следовало бы совершить это паломничество.
Понго согласился, и на душе его стало легко и радостно. Понго решил, что даже мало чем отличающийся от буйного сумасшедшего дядюшка Фред не сумеет натворить много бед в таком месте, как лондонская окраина. Вы ведь знаете, что представляют собой эти места — они действительно как-то не очень располагают к размаху. Так что можно понять беднягу Понго.
— Хорошо, — сказал он. — Прекрасно! Восхитительно!
— Тогда, мой мальчик, надевай шапочку и штанишки — и в путь. Вероятно, в те края надо будет добираться омнибусом или чем-либо в этом роде.
Поскольку Понго не рассчитывал на то, что его охватит сладкое умиление при виде куска земли, именуемой Митчинг Хилл, ему не грозило, как он считал, разочарование. Едва сойдя с омнибуса, они увидели перед собой ряды небольших домиков. По мере того как паломники продвигались вперед, количество домиков увеличивалось, но характер их не менялся. Понго не сожалел о проделанном пути. Стоял один из тех ранних весенних дней, когда зима отнюдь еще не полностью покинула землю. Понго вышел из дома без пальто, а дождь медленно и упорно собирался над головами путников — он мог пойти в любую минуту. У Понго не было с собой даже зонта, но он пребывал в блаженном состоянии. Час шел за часом, а дядюшке еще не удалось привлечь к себе ничьего внимания; на собачьих бегах достопочтенный лорд был в руках констебля уже через десять минут после появления на площадке.
Понго начал всерьез надеяться, что, может быть, ему повезет и, поводив старого озорника до вечера по пустынному Митчинг Хиллу, он сумеет отвезти его домой, накормить обедом и уложить спать. Учитывая многочисленные упоминания лордом Икенхзмом того обстоятельства, что его супруга (приходившаяся тетушкой бедняге Понго) обещала собственноручно скальпировать мужа тупым ножом, если он не вернется к утреннему завтраку, можно было, пожалуй, рассчитывать, что на сей раз визит дяди Фреда пройдет без особо ощутимых пощечин обществу. Стоит, пожалуй, отметить, что, подумав об этом, Понго улыбнулся — и это была последняя его улыбка в тот день.
Гуляя по Митчинг Хиллу, лорд Икенхэм время от времени останавливался и торжественно сообщал, что именно тут он выстрелил как-то из лука (и попал!) в нижнюю часть спины садовника, а здесь, как он припоминает, его вырвало после перкой выкуренной тайком сигареты. Наконец, он остановился перед небольшой дачкой, которая по непонятным причинам гордо именовалась «Кедры». Лицо дядюшки приобрело нежное и задумчивое выражение.
— На этом самом месте, — сказал он с неким подобием меланхолического вздоха, — на этом самом месте пятьдесят лет назад я… О, дьявольщина!
Последнее восклицание было вызвано тем, что дождь, который все это время висел над ними, обрушился наконец на землю, подобно холодному душу, включенному чьей-то решительной рукой. Путники поспешили подняться на крыльцо чужого дома, где, укрывшись от потоков воды, молча обменивались взглядами с серым попугаем, клетка которого висела перед самым окном.
Крыльцо «Кедров» представляло собой далеко не идеальное укрытие. Оно, правда, защищало их от ливня, но дождевые струи очень скоро образовали некое подобие водяной карусели и, заливая путников с боков, причиняли им массу неприятностей. В момент, когда Понго, втянув голову в плечи и подняв воротник пиджака, старался теснее прижаться к двери, вышеупомянутая дверь внезапно отворилась. Женщина, очевидно прислуга, молча смотрела на них с порога, и Понго догадался, что дядюшка воспользовался дверным звонком, оказавшимся у него перед глазами. На женщине был длинный дождевой плащ, и лорд Икенхэм улыбался ей с благожелательностью настоящего английского джентльмена.
— Добрый день, — сказал он.
Женщина ответила:
— Добрый день.
— Разрешите узнать, не «Кедры» ли это?
Женщина подтвердила, что это именно «Кедры».
— А что, милые хозяева «Кедров» — дома?
Женщина сказала, что дома никого нет.
— Нет? Впрочем, это не так уж и важно. Я пришел, — продолжал лорд Икенхэм, протискиваясь в дверь, — подстричь когти попугаю. Это мой ассистент, мистер Уокиншоу; он — анестезиолог, — добавил дядюшка, указав на Понго.
— Вы из птичьего магазина?
— Совершенно верно.
— Мне не сообщили о вашем приходе.
— Они, видимо, не очень-то откровенны с вами, а? — произнес лорд Икенхэм голосом, исполненным сочувствия. — Это так неприятно.
Беседуя, Икенхэм продвигался все глубже и глубже, пока не очутился в гостиной. Понго, как завороженный, шел за ним. Следом за Понго двигалась женщина в плаще.
— Ну ладно, входите, — промолвила она неуверенно. — Я-то уже собиралась уходить — мой рабочий день закончился.
— Идите, — любезнейшим образом откликнулся лорд Икенхэм. — Ради бога, идите и ни о чем не волнуйтесь. Все будет в порядке.
Хотя сомнения, судя по всему, не полностью ее покинули, женщина наконец удалилась, а лорд Икенхэм спокойно зажег газ и пододвинул кресло поближе к печке.
— Вот видишь, малыш, — сказал он, — немного такта в разговоре — и мы спасены. Нам не угрожает простуда, мы в тепле и уюте. В общем, если будешь полагаться на меня, то не ошибешься.