Однако, какой смысл разбираться по прошествии многих лет, кто там больше или меньше виноват, что-то сделал не так или не совсем так. Главное – то, что крайне опасная ситуация все-таки благополучно разрешилась, люди остались живы, техника цела. Значит, и экипаж, и ЦУП, и техника российская в той экстремальной ситуации сработали надежно. А все необходимые выводы и поправки на будущее сделали в самом полном объеме. Но все это было потом. А тогда…
Тогда – последний раз возвращаемся к первым минутам экстремальной ситуации в космосе – у командира экипажа Владимира Ляхова было состояние, способное кого угодно просто парализовать: двигатель недоработал уйму времени, и вот-вот произойдет разделение отсеков, после чего мучительная смерть.
Что могло случиться с двигателем? Что будет с ними? Вопросы бешено прыгали в голове у командира, учащая дыхание и сердцебиение. Но главной мыслью оставалась одна: «Не допустить разделения, пока не отработан нужный тормозной импульс! Тогда – смерть!». И, инстинктивно включая двигатель на 6 секунд, по крохам набирая, таким образом, нужное тормозное ускорение, Ляхов не только сам помнил о недопустимости разделения, но и заставлял Моманда всякий раз подключать термодатчики. Дополнительно подстраховывался, чтобы за 14 секунд до разделения включилась еще и сирена, возвещающая об этом необратимом событии. Страшное напряжение немного спало, только когда Ляхов, наконец, понял, что угроза несанкционированного разделения отсеков миновала. Понял, что они сядут, и это лишь вопрос времени. Любопытно, что в те мгновения командир совершенно не подумал еще об одной проблеме – кислорода в корабле оставалось лишь на двое суток полета. Об этом он вспомнил только через сутки после приземления.
Когда через какое-то время после доклада командира экипажа из ЦУПа лаконично и многозначительно спросили: «Что ты сделал?», он столь же лаконично, явно не по инструкции и, насколько это было возможно в подобной ситуации, ехидно и зло ответил: «Сохранил жизнь себе и Ахаду!». Потом он все же донес до руководства сложившуюся ситуацию и оттуда, просчитав, наконец, всю дальнейшую перспективу «Протонов» (космические имена этого экипажа), предложили:
– Давай искать запасной полигон для приземления, поскольку на свой мы в приемлемые сроки уже не попадаем.
«А куда получается?» – заинтересовался Ляхов. И когда отчетливо понял, что на ближайших витках это будет Франция или Канада, то решительно сообщил в ЦУП:
– Э, нет, ребята, – домой! И только домой!
– Ну, тогда… еще сутки на орбите…
– Согласен!
И Ляхов с Момандом еще на одни внеплановые сутки остались летать в маленьком спускаемом аппарате вокруг Земли. Без воды, без еды, без туалета – облаченные в скафандры, поскольку тесное пространство аппарата не позволяло их снять и потом одеть.
Наиболее запомнившейся в эти долгие часы проблемой для командира экипажа был решительный отказ афганца… мочиться прямо под себя, в скафандр. А что делать: бытовой отсек корабля, где есть необходимая для этих целей автономная санитарная установка (АСУ), в те времена отстреливался от спускаемого аппарата сразу же после отстыковки от станции и никто не рассчитывал, что космонавты после этого могут задержаться в космосе на целые сутки? Кстати, после этого случая в конструкцию были внесены изменения, и бытовой отсек стал отстреливаться от спускаемого вместе с приборно-агрегатным… Так вот, Ляхов, прекрасно понимавший, что если пойти на спуск, где и в штатном-то варианте обязательны четырехкратные перегрузки, с полным мочевым пузырем, то он может просто разорваться, настаивал на этой физиологической процедуре. А Моманд, стеснительный и религиозный человек, – ни в какую:
– Мне, – говорит, – Аллах этого не позволяет. На небе потом не простят такой грех!
– Миленький, родненький, – умолял его командир, – да ты мне на Земле нужен живым! Слышишь, как булькает у нас внутри. Давай, не стесняйся. Перед Аллахом я, командир, отвечу, если что будет не так. Да никто и не узнает об этом «грехе» – клянусь, как только приземлимся, нас в молоке искупают!
Все же уговорил. И потом, на Земле, целый и невредимый афганец после помытия в душе лишь с улыбкой спросил:
– Где же обещанное молоко?..
А вслед очень серьезно добавил:
– Командир, четвертый раз не летай – Аллах не простит!Но это было лишним напоминанием. Потому что, вернувшись из того экстремального полета живым, только-только приземлившись и ступив первые шаги по твердой земле, его командир открыл остекление скафандра, снял шлемофон, выдернул разъемы связи. Шлемофон – шварк об землю и воскликнул в сердцах:
– Все! Космический дед Владимир Афанасьевич Ляхов свою космическую одиссею закончил…
И действительно, пришедший в отряд космонавтов в 1967 году, ставший в нем летчиком-испытателем и закончивший заочно Военно-воздушную академию, бывший двенадцать раз (как никто другой!) дублером космонавтов и сам трижды побывавший в космосе, Владимир Ляхов больше туда не летал, уйдя в 1994 году на заслуженную пенсию.Глава 2. На половине пути к смерти
Если в списке великих деяний человечества по освоению незнакомого для нас космического пространства под первым номером стоит полет Юрия Гагарина, то второе место в нем, несомненно, занимает выход в открытый космос Алексея Леонова, происшедший в марте 1965 года.
Об этом замечательном событии в истории космонавтики написано очень много, но мало кто знает, что тот короткий – всего-то 26 часов – исторический полет может войти в книгу рекордов Гиннесса по количеству нештатных, по-настоящему аварийных ситуаций. Их было семь, а три из них – сверхэкстремальные, заставившие оказавшихся в них двух космонавтов действовать на грани жизни и смерти, а подчас – и в неведомых большинству физических и моральных рамках. Особенно это касается выхода Леонова за пределы корабля. Вернее – его возвращения назад!
К первому выходу человека в открытый космос в Советском Союзе готовились в условиях жесткой нехватки времени – американцы вот-вот должны были осуществить нечто подобное, и чтобы опередить их, мы сильно спешили. Но, несмотря на это, предпринимались все необходимые меры для обеспечения безопасности принципиально нового полета. Как и положено в такой ситуации, прежде всего в космос был послан аналогичный корабль-разведчик в автоматическом режиме. В определенное время орбитального полета у него открывалась шлюзовая камера, из которой в открытый космос выдвигалась платформа с установленными на ней образцами всех технических материалов, планируемых к использованию человеком, и образцами биологических тканей. Это делалось для изучения того воздействия, которое должно будет оказать на живые и неживые материалы в планируемом выходе человека «нечто» из космоса, о котором пока еще мало было известно. В это «нечто» входил уровень солнечной радиации, температуры, частиц с высокой энергией и все остальное.
Корабль отлично отработал в космосе, собрал все запланированные сведения, а далее произошло совершенно непредвиденное: при возвращении на Землю он по нелепой случайности был взорван, и все эти бесценные накопленные данные погибли. Все автоматические объекты имели тогда систему АПО (автоматического подрыва объекта) на случай серьезного отказа при посадке, чтобы многотонная махина не рухнула на головы людей целиком, а разлетелась на мелкие части. Так вот при заходе этого беспилотного «Восхода» на посадку конец одной команды и начало следующей неожиданно сформировали третью – на подрыв объекта, и он был уничтожен. Совершенно дикий случай, но как тут не вспомнить ситуацию, сложившуюся в космосе много позже с экипажем Владимира Ляхова?! Тогда на орбите тоже возникла трудно прогнозируемая ситуация, связанная с формированием бортовым компьютером неадекватной команды на работу двигателя во время торможения, и только своевременное вмешательство человека позволило предотвратить катастрофу и благополучно закончить полет.
В результате за полтора месяца до намеченной экспедиции Павла Беляева и Алексея Леонова, когда должен был состояться первый выход человека в открытый космос, его устроители остались без каких бы то ни было сведений о том, что там ждет человека и всего с одним подходящим для этой цели кораблем. Главный конструктор Сергей Павлович Королев честно обо всем этом рассказал экипажу и стал советоваться:
– Что будем делать? Пойдем на запланированный эксперимент с большой неопределенностью или будем ждать новый корабль – а это месяцев 6–8, – чтобы снова запустить его в беспилотном режиме для сбора всех утерянных данных и только потом лететь самим? Ваши мнения?..
Оба космонавта прекрасно знали, что американцы тоже готовят похожий эксперимент – их астронавт на корабле «Джемини» должен будет полностью его разгерметизировать, высунуть руку наружу, и это будет зафиксировано, как первый выход человека в космос. Они прекрасно понимали, что это такое – конкуренция между США и СССР в космической сфере. Ответ их был прост и ясен:
– Мы находимся сейчас в прекрасной форме. Прошли для этого полета все, что необходимо, и психологически готовы выполнить задание. Конечно, понимаем, что там все будет по-другому, чем планируется и продумано на Земле. В общем, мы готовы и надо лететь…
А почему ж не лететь? На Земле, во время полетов на невесомость, неоднократно был отработан даже вариант потери сознания выходящего в космос и действия командира по разгерметизации всего корабля и затаскиванию в него бесчувственного человека в скафандре. Корабль проверялся на герметичность – все отлично. Шлюзовая камера – в порядке. Выходной скафандр «Ястреб» – сложная многослойная термостатическая система с автономным жизнеобеспечением примерно на час работы в космосе – тоже был проверен, как только можно. Зачем же откладывать?
И они полетели. Королев потом им признался, что очень волновался и сомневался в этом полете. Когда «Алмазы» (космические позывные Беляева и Леонова) ушли в небо, он долго стоял на стартовой площадке, охваченный нервозностью и какой-то духовной пустотой, думая, что ошибся и плохо поступил – на что же послал ребят? Ведь он был человеком, привыкшим перед каждым новым экспериментом иметь максимальное количество ответов на все возникающие вопросы. А тут совсем без разведки пошли на такое дело!