Похожее может испытать человек, готовящийся к первому прыжку с парашютом. Этому одновременно и опасному и очень желанному событию. Когда уже в небе стоит он перед открытой дверью самолета, настраивается, затаив дыхание, а инструктор вдруг отодвигает его в сторону и говорит: «Прыгать сегодня не будешь…». Увы, и этот эксперимент – этот его полет в космос по какой-то причине не состоялся.
…С доктором технических наук, профессором и академиком Российской Академии космонавтики Михаилом Николаевичем Бурдаевым мне довелось встретиться, когда он уже перешел из отряда в отдел, готовящий космонавтов к проведению в космосе научных исследований и экспериментов. Любимой своей баллистикой он тоже продолжал заниматься, но уже вне службы. Мы много говорили о нашей космонавтике, о ее ошибках и достижениях, прошлом, настоящем и будущем. Об экстремальных ситуациях в космосе и на Земле. Тут он вдруг вспомнил об одной из них, в которую попал однажды в небе.
Во время затяжного прыжка с парашютом вошел в сильнейшее вращение, отчаянно боролся с ним и не спешил раскрывать парашют, поскольку в такой динамике стропы его могут переплестись, и купол не раскрыться. Это за него сделал автомат, но уже на высоте 500 метров. И парашютные стропы скрутились-таки, как он и опасался. Оставалось несколько секунд, чтобы что-то сделать. За это время Бурдаев успел очень многое пережить, передумать, но страха не было. Билась в голове только отчаянная мысль: «Как же это я, такой развитый, умный, способный – и вот сейчас расшибусь в лепешку?! Думай, думай!!! Ищи выход». И он его нашел. Успел всунуть руки в переплетенные стропы, растянуть их и ускорить обратное раскручивание купола. Между ударом о воздух купола и ударом ног о землю прошла всего секунда. Начни он распутывать чуть позже, было бы наоборот.
Я не мог не задать ему вопроса, который мучил меня с тех пор, как я узнал о его необычной космической одиссее. А если бы сейчас предложили такой полет в один конец – полетел бы?
– Непременно! – не задумываясь ответил он. – И с еще большим желанием и основанием, чем раньше. Мне теперь вообще терять нечего – седьмой десяток идет. Но возвращаясь к тем годам и тому моему заявлению лететь к Марсу или Луне без возврата, я хочу повторить: то была не поза, не обреченность, эпатаж или безумие. Эта была норма военного человека и профессионала, желающего реализовать себя в самой высокой задаче.
Как-то уже после ухода из отряда космонавтов Бурдаев направлялся вечером с космонавтом Г. Береговым к нему в гараж, и тот вдруг сказал:
– Ну что ты, Миша, себя ешь из-за того, что не полетел?
Сильно удивленный такой постановкой вопроса, тот оглядел себя с ног до головы и возразил:
– Почему «ешь»? Вроде немного съел-то…
И после неловко повисшей в воздухе паузы, не вдаваясь в подтекст разговора, серьезно продолжил:
– Посмотри, сколько я уже сделал, чего достиг после того, как меня списали с должности космонавта! Стал доктором наук, профессором, действительным членом Академии космонавтики – в ней ведь нет не летавших космонавтов, а я попал в первый же набор. Это за четыре-то года! А если бы эту энергию, эту силу удалось обратить на пользу нашему космосу для созидательной работы там?!
Береговой тогда замолчал. Сказать на это было нечего.
– Самая страшная, невыносимая ситуация, с которой мне пришлось столкнуться, – воскликнул вдруг Бурдаев в разговоре со мной, – это все пребывание в нашем отряде космонавтов. Нет, не бесконечное ожидание желанного полета и даже не сводящая с ума неопределенность в твоем положении. А то, что летят в космос люди, хуже тебя подготовленные, менее знающие и умеющие! Это оскорбительно и унизительно, когда ты отлично знаешь, чего стоишь, (а я знаю это дело, я – специалист, ученый, организатор, творец!), но сидишь, сидишь, сидишь…
Он снова помолчал, а потом продолжил явно больную для него тему о своем восприятии отряда космонавтов, но уже несколько в ином ракурсе:
– Десятилетиями наблюдать эту необъективность, терпеть оскорбления, а потом видеть, как те, кто мало заслуживает полета, становятся героями. У них – деньги, дача, машины, книжки, слава. Это все игрушки, конечно, но это ведь все кому-то надо! Кто-то ради них готов на любые подлости. И, самое главное, наше основное дело от этого очень много теряет…
Он опять задумался и снова заговорил на живую для него и после стольких лет тему опять в ином, на этот раз каком-то особом, человеческом измерении. Заговорил, как будто сам с собой:
– Возможно, они полетели потому, что понимали: если не полетят, то останутся никем, а я… все равно реализуюсь в жизни. Что и произошло в итоге…
– Но я и сейчас полетел бы! – вдруг вырвалось у него снова. – А перед этим использовал бы все средства, чтобы вернуться. И если бы их не было – все равно пошел бы на это! Поверьте, то не очередной жест отчаянья или жажда славы – это осознанное желание человека, стоящее на накопленном профессиональном опыте…
В августе 2002 года Михаил Николаевич Бурдаев отметил свое семидесятилетие. Несмотря на пенсионный возраст, он ведет активнейшую жизнь: работает в Звездном городке, готовит молодых космонавтов к полетам, пишет книги, выступает с докладами на конференциях. В общем, продолжает трудиться на наши космические программы. И… готов к полету.
В истории нет сослагательного наклонения, и мы не можем точно сказать, что было бы, если бы Бурдаев и впрямь полетел бы в космос. Как пишущий человек, могу предположить только, что наверняка получилась бы интересная история, надеюсь, не трагическая. Но вот что могло случиться с ним в безысходном ожидании полета, не оставь он себе свою любимую науку, не окажись его нервы достаточно прочными, можно, как ни странно, предположить.
За два года до Михаила Бурдаева в отряд космонавтов пришел Владимир Преображенский – тоже весьма неординарный, очень способный человек. Выпускник МАИ, отличный специалист по летательным аппаратам, музыкант, писал стихи… В общем, очень нестандартный, не такой, как большинство других членов отряда космонавтов, человек. После многих лет, проведенных в Звездном городке в подготовке к полету, после окончательного осознания того, что в космос он не полетит, начал пить. В какой-то момент оказался в психиатрической больнице на лечении. Бурдаев прорвался к нему в палату – у Преображенского тогда как раз был светлый период болезни, – попытался образумить по-своему:
– Володька, как ты мог довести себя до такого?! Ты же – космонавт! Ты должен пробивать стены на своем пути! А ты…
– Наверное, я оказался не готов ждать полета 17 лет, – со странной для этого заведения грустью и глубиной ответил его товарищ.
После увольнения из отряда космонавтов в 1980 году он работал инженером-испытателем в ЦПК. Затем участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. В 1993 году трагически погиб под колесами автомобиля.
Между двумя этими явно крайними примерами – десятки более или менее удачных судеб военных и гражданских специалистов, в разные годы (в том числе и вместе с Гагариным) пришедших в космонавты, но так и не побывавших в своем полете. Все они тренировались и готовились к нему рядом с теми, кому потом повезло, кто стал героями СССР и России, которым рукоплескала страна и все восхищённое человечество. А они, хотя и были готовы к полету по меньшей мере не хуже слетавших товарищей, так и не полетели, остались невостребованы и практически никому не известны. Что поделать: такая была страна, такие нравы…
Только в 2001 году отчасти была восстановлена эта несправедливость: информационно-издательский дом «Новости космонавтики» при содействии Импэксбанка выпустил в свет большой и подробный справочник «Советские и российские космонавты 1960–2000 годов». В нем подробно рассказано обо всех, кто прошел за эти сорок лет через отряд космонавтов, не взирая на их звания, должности, партийность и звездность. Теперь любой желающий, открыв эту книгу, может прочитать истории жизни этих людей, узнать об их так и не завершившихся дорогах к заветному полету. И благодаря помещенным в ней фотографиям вглядеться в лица тех, кто готов был рискнуть самым дорогим ради освоения человеком космоса.Глава 2. Полет, которого не было
…Шел 12-й час полета космического корабля с экипажем из двух человек: командиром Юрием Шкуратовым и бортинженером Михаилом Новиковым. Старт и выведение на орбиту прошли нормально. Их ждала стыковка со станцией, а затем напряженная двухмесячная работа на ее борту. Но прежде людям надо было перейти из спускаемого аппарата в бытовой отсек корабля, чтобы выполнить насущные физиологические операции – сходить в туалет, попить воды, подкрепиться, если кто-то сильно проголодался. И уже после этого готовиться к стыковке.
Все действия в полете строго регламентированы, и обязанности каждого члена экипажа расписаны в бортовой документации. По ней люк в БО должен открывать бортинженер. Поэтому Михаил взялся за свое дело. После 12 часов полета – нахождение в скафандре да еще в очень маленьком пространстве космического корабля – было довольно жарко. Он изрядно взмок, пот буквально заливал глаза, и бортинженер снял с головы шлемофон, чтобы хоть немного проветриться. Люк, однако, на поддался его первым усилиям. Он попытался снова – опять не идет. Новиков доложил о ситуации командиру и, устроившись поудобней в тесном пространстве, дернул неподдающийся люк на себя, приложив всю силу. Дальнейшее не укладывалось ни в какую бортовую документацию. Вместо плавного отхода от переходного створа металлическая махина резко соскочила со своего места и с огромной силой ударила бортинженера по голове. Видимо, между атмосферами корабля и бытового отсека образовался некоторый перепад – излишек давления в последнем. Он и выбросил люк после освобождения всех креплений. Сильный и внезапный, как выстрел, удар люка не только прилично оглушил человека, но и рассек ему кожу на ничем не защищенной голове. Моментально пошла кровь, и уже она, а не пот, начала заливать глаза, лицо.