Поскольку все испытатели были на штатной должности, то и получали они постоянную зарплату – сто рублей в месяц. А самые большие деньги Роману Коцану выплатили за тяжелейший полугодовой эксперимент по гипокинезии, когда по окончании исследования его уносили на носилках. Целых четыре тысячи рублей! Их они с женой оставили на «черный день». Но не день, а многие черные дни настали, когда через десять лет такой работы на космос ему, уже изрядно подорвавшему свое здоровье, предложили «пойти на замену». Вместо него нашли другого подопытного – помоложе и посвежее, – а Роману с женой сначала пришлось освободить ведомственную квартиру в Подмосковье. Потом как-то незаметно быстро растаяли заветные четыре тысячи рублей. Начались проблемы со здоровьем, причем не только у него, но и у старшей дочери, у которой с самого детства обнаружилась сильная аллергия, а в 11 лет ей пришлось удалить желчный пузырь. Долгое время их семья из четырех человек жила в основном на зарплату жены Люции, которая работала воспитателем детского сада. Несколько лет бывший космический испытатель мотался по стране в поисках работы и, наконец, устроился лесничим во Владимирской области. А через десять лет ушел на пенсию инвалидом второй группы, перенеся к этому времени инсульт и инфаркт.
Роман Коцан думает, что эти его и дочери проблемы со здоровьем и итоговая инвалидность – результат его испытательской деятельности. Большая часть и без того скромной пенсии уходит на лекарства. Несколько лет он пытался доказать, что инвалидность эта – результат тяжелейшей работы на наш космос, а значит, и пенсию он должен получать как военный инвалид. Но свое, «космическое» дело он уже сделал, и такой пенсии ему государство не дало. Зато в конце девяностых годов прошлого века наградило «Орденом Мужества». Буднично так приехала за ним машина скорой ветеринарной помощи – и впрямь, будто за кроликом каким. Отвезли в областной центр, где в местном «Белом доме» нацепили на грудь посеребренный крест и пожали руку. Вот и все признание заслуг перед космосом, перед Родиной.А вот такого же штатного испытателя Владислава Барковского даже орденом не наградили, хотя он выдержал тяжелейший эксперимент, моделирующий восьмисуточный полет к Луне, да еще в условиях полной разгерметизации корабля после попадания в него метеорита. Впрочем, ему повезло в другом: и инвалидом не стал, и денег заработал.
Получилось так, что на срочную службу в армию он призвался в 1962 году в тот самый НИИ авиационной и космической медицины. Служба его заключалась в том, чтобы возить на служебной машине одного генерала из института. От него и узнал, что периодически здесь проводятся отборы кандидатов в космические испытатели – проходит один из тысячи, – и решил тоже попробовать. Оказалось, у Барковского прекрасное здоровье. Так он стал штатным испытателем. С гарантированной, значительно выше, чем у рядового, ежемесячной зарплатой, более частыми увольнениями в город, где патрули не имели права задерживать военнослужащих особой воинской части, коей являлся его НИИ. Ну, а главным в той его жизни стали постоянные необычные эксперименты, которые должны были помочь врачам понять, что же ждет человека во время космического полета – с непредсказуемым для испытуемого результатом. Например, сажали человека в круглый металлический шар и просто бросали на землю с разных высот. Бросили с двух метров – испытуемые выдержали, бросили с четырех – у приятеля Владислава случился перелом позвоночника. Естественно, из испытателей он ушел и на всю жизнь остался инвалидом.
На долю же Барковского выпало уникальное, поистине неземное испытание, о котором следует рассказать особо. В то время наша страна активно готовилась к полету на Луну. Вернее, полету к Луне, поскольку технической возможности долететь до спутника Земли, сесть на него и вернуться на родную планету не было. Планировали лишь облет Луны. А там, во время такой экспедиции, кто его знает, что может произойти. Вдруг метеорит пробьет обшивку корабля, и вся атмосфера из него выйдет – выдержит ли в этом случае индивидуальный скафандр условия космического вакуума и останется ли жив человек в нём до возвращения на Землю? Вот такой затеяли восьмисуточный эксперимент.
Первый испытуемый сломался на вторые сутки – взбунтовалась кровь. Его с эксперимента сняли. «Запустили» Владислава Барковского. Происходило все это в барокамере, где испытатель сидел в специальном кресле в наглухо закрытом космическом скафандре «СК-1», аналогичном тому, в котором летал Юрий Гагарин. Вокруг почти натуральная космическая пустота – атмосфера, разреженная, как на высоте 40 км. А внутри, в герметичном скафандре – нормальное давление и температура +28 градусов по Цельсию. Днем еще ничего, поскольку психологи из-за стенки постоянно подкидывали какие-то свои задачки, задавали разные вопросы. А вот ночью – с ума можно сойти. Испытатель постепенно начинал терять ощущение собственного тела, окружающего пространства…
На третьи сутки произошло реальное ЧП, не менее страшное, чем изначально моделируемая ситуация с пробитием корабля метеоритом. В левой перчатке ни с того ни с сего образовалась небольшая дырка, и воздух из скафандра Барковского начал быстро уходить. Всю его руку будто морозом схватило. Труднее и труднее становилось дышать. Хорошо, что это было на перчатке, – Владислав, как мог, заткнул ее другой рукой, а сам тут же доложил о случившемся дежурному офицеру. Тот открыл подачу в скафандр дополнительного кислорода – дышать сразу стало легче – и предупредил испытателя:
– Готовься, сейчас будем тебя спускать до высоты 4 км. Вернее, не спускать, а, дабы не тратить драгоценное для твоей жизни время, пикировать будешь со своих сорока километров почти до самой земли!
И началось! Из носа течет, в ушах стреляет, голова звенит. Весь мокрый от пота. В общем, в этих муках Владислав не заметил, как достигли запланированной высоты. После чего в барокамеру вошла спасательная группа и… оперативно заменила ему поврежденную перчатку на новую, целую. И тут же испытателя снова закинули на 40 км. В какой-то момент у него промелькнула трусоватая мысль: «Боже, зачем же я согласился на такие муки?! Спал бы сейчас на нормальной кровати, дышал бы нормальным воздухом, а тут – как жаба в этом скафандре скрючился». Самыми тяжелыми оказались последние часы перед окончанием эксперимента. Неожиданно при вдохе начались болевые удары в голове. Выдыхает – все нормально. Вдох – опять жуткие боли. Доложил, как положено, на «землю».
– Ну, ты как, – озабоченно спросили оттуда, – терпеть будешь или все экстренно прекращать?
– Буду терпеть! – ответил полуживой Барковский.
И вытерпел. Когда извлекли из скафандра, он с удивлением обнаружил, что левая рука стала какого-то зеленого цвета, а с головы клочками выпадали волосы. Из барокамеры его вынесли на руках и через весь институт пронесли на носилках. Владиславу в этот момент показалось, что все сотрудники НИИ – тысячи две человек – вышли его встречать после тяжелого эксперимента. «Ну, прямо как из настоящего полета к Луне вернулся!» – подумалось ему тогда.За тот эксперимент ордена Барковскому не дали – к тому времени американцы успели высадиться на Луну, и наши лунные потуги были уже вроде бы ни к чему. Зато заплатили поистине безумные деньги – 55 тысяч рублей. В то время в Москве за тысячу можно было купить комнату. Родителей чуть удар не хватил, когда он принес их домой – работа-то его была секретной, ничего о ней он не говорил и оставался для них простым рядовым солдатом.
А лет через пять, когда он уже ушел из НИИ и из испытателей, вдруг появились сильные боли в груди. Потом начала опухать та самая левая рука. Отец заставил Владислава пойти к врачу, и там у него обнаружили тромб. Немедленно забрали в больницу на операцию – сказали, в противном случае можно и помереть. Она длилась десять часов, и на память о ней у бывшего космического испытателя осталось несколько больших шрамов.
– Уж не на «Луне» ли своей я это подхватил? – поинтересовался он у старых знакомых врачей, когда случайно оказался в том самом НИИ авиационной и космической медицины.
– А ты что же думал? – загадочно улыбнулись ему в ответ. – В Советском Союзе просто так денег, да еще таких денег, не платят…
Вместе с упомянутым выше Романом Коцаном «Орден Мужества» получили еще 13 таких же, как и он, бывших испытателей из этого же НИИ. Некоторые – посмертно. Например, близкий друг нашего героя Александр Огурцов, у которого вскоре после работы в институте обнаружилась опухоль мозга, и его не стало в 30 лет. В доме инвалидов умер другой испытатель Сергей Гришин – у него оказалась полностью нарушена пространственная координация. И это далеко не все жертвы космических испытаний. Так почему же все-таки люди эти шли на подобные мученья, чреватые не только потерей здоровья, но и смертью?
В какой-то момент разговора с нашими инструкторами-испытателями – об их похождениях в качестве космических испытателей, но без орденов и даже без денег – в моих потугах понять-таки истинные причины, подвигнувшие людей на такие муки, Михаил Новиков вдруг, будто какой бес в нем проснулся, выпалил: «Но, в конце концов, надо же это кому-то делать!..»
Именно так. Надо же это кому-то делать! Просто у нас есть такие люди. Уникальные люди, для которых эти простые слова становятся главным ключом к открытию удивительных человеческих качеств и возможностей, которые помогают пересиливать самые тяжелые обстоятельства. И космическая романтика, и желание что-то сделать для высокой цели человечества, и потребность себя испытать – все это, конечно, тоже в них присутствует и оказывает определенное влияние на поступки и решения. Но главный экзистенциальный посыл, определяющий движение и жизни этих удивительных людей, наверное, заключен именно в этом «…надо кому-то делать». Причем, касается он не только космических испытаний. Еще, например, заделывания крыш с помощью вредного для здоровья лака. И многого другого.
Нет ничего удивительного в том, что именно один из наших космических испытателей, Виктор Рень, первым в истории отношений между NASA и РКА представлял в 1996 году Россию в США как специалист по организации испытаний, исследований и тренировок космонавтов в условиях, максимально приближенных к неземным. Там в космическом центре имени Джонсона он погружался в воду в американском «выходном» скафандре, участвовал в параболическом полете на самолете КС-135 с выполнением 45 режимов невесомости в одном полете. При этом выполнил и по объему, и по качеству куда большее количество операций из запланированных, чем его американские коллеги. К тому же в отдельных работах с американской стороны участвовали разные специалисты, а Рень во всех них – один. Многие руководители американского космического агентства были сильно поражены, увидев его неизменно классную, профессиональную работу и под водой, и в небе, и на стенде виртуальной реальности. У них таких универсалов не нашлось.