Думай, Гэй, думай что есть силы!
Итак, главный козырь вырван у нас. Автоматы заведомо выносливее. В лучшем случае мы сравняемся с ними, не отстанем. Борьбу за скорость мы проиграли в результате или — не будем прибедняться — не выиграли. Но впереди возможна еще борьба за потолок — за окончательную, наивысшую, экстремальную скорость.
Потолок же всех возможных скоростей в природе — с — скорость света.
С — идеал, к нему можно только стремиться, никогда не достигая. Для с надо затратить бесконечную энергию — бесконечную в математическом смысле, не в поэтическом: бесконечное количество тонн топлива на каждый килограмм груза.
Бесконечных запасов, конечно, нет ни на “Паломнике”, ни у нас.
И “Паломник”, и наша “Справедливость” рассчитаны примерно на 0,95, как предел — на 0,96 с.
Однако для фотонной ракеты все — топливо: стенки, перегородки, мебель, аппараты, одежда, консервы, мы сами.
Снова пустим в ход излюбленные и привычные наши козыри: выносливость, невзыскательность, долготерпение, самоотречение. Отправим в топку все лишнее, не самое необходимое. Спалим даже нужное, даже нужное, но не ежечасно, но не каждую минуту: перегородки, полы, столы и кресла, запасные инструменты, запасы пищи, теплую одежду… Спящие спят, им наряды не нужны. Что мы получим в идеале?
В идеале — 0,98 с.
Все равно крохоборство! Беда в том, что при околосветовых скоростях топливо тратится не только на разгон. Заметная часть его — все более заметная — идет на ненужное приращение массы. С чем это сравнить? Проще всего с обжорой: лишь часть пищи он сжигает в работе, а из прочего наращивает жир, ему же, обжоре, мешающий двигаться, дышать, жить. Но в отличие от толстяка, который может, попостившись, за счет своего жира прожить недельку–другую, наш субсветовой жир бесполезен, он накапливается с большими затратами, а потом сам собой исчезает при торможении, не производя никакой работы. Но именно он, этот бесполезный жир, определяет предельную скорость ракеты. Для скорости 0,96 с масса ее вырастает в три раза с половиной, для скорости 0,98 с — в пять раз. В семь раз надо увеличить массу для 0,99, а для 0,999 с — в 23 раза.
Но нет у нас 23–кратной массы и нет даже семикратной. 0,98 с — наш потолок, практически даже недостижимый.
Снова строю в уме идеальную машину “Допустим”. Допустим, получилось все задуманное. Допустим, мы спалили все и даже самих себя. Скорость у нас 0,98 с — на самом‑то деле меньше, но допустим. За четыре года пути — четыре года у нас до торможения — мы выигрываем 8 процентов от светового года, то есть один световой месяц.
А “Паломник” опережает нас на полтора месяца сейчас.
Кроме того, и на “Паломнике”, увидя, что мы догоняем, тоже кинут в топку какие‑нибудь перегородки. И если они выжмут 0,97 с, нам уже не обогнать их, тогда и при скорости света мы выйдем к цели одновременно.
Но это же невозможно — достичь скорости света. Это и означает вечный двигатель — бесконечные запасы энергии неведомо откуда, идеальная машина без трения, без потерь.
— Пэй, а Пэй! Пэй, ты не спишь? Ты знаешь, Пэй, что мы проигрываем?
Зашевелился в своем баке.
— Я рад, что твоя неуемная наивность выдохлась наконец. Я‑то давным–давно знаю, что мы проиграли.
— Вот как? С каких пор ты знаешь это?
— С тех самых пор, когда паломники заметили нас. У Джэя лучшие умы мира. Смешно было думать, что они не найдут способ, как превзойти нас — дилетантов.
— Вот тебе на! Оказывается, все это время я сижу рядом с унылым пораженцем. Для чего мучается, задыхается, хватается за сердце, высунув язык, предлагает увеличить перегрузку на две десятых?
— Так зачем же нам терзаться, Пэй? Давай повернем домой!
Нет, он не согласен поворачивать. Он считает, что долг надо выполнить до конца. Если нас послали, мы обязаны отдать все силы, всю кровь до последней капли.
Что это означает практически? По мнению Пэя, мы должны высадиться на планете Фей и пробиваться в пещеру с оружием в руках. Но ведь Джэй дремать не будет, он закажет сколько угодно солдат и выставит охрану, нас перестреляют, как зайцев. Пэй не сомневается, что перестреляют, но считает, что мы обязаны отдать свою кровь до последней капли.
Никогда я не мог представить себе психологию мучеников, добровольно всходящих на костер. Мне кажется, я бы боролся до последней секунды, лягался, кусался, хоть бы стукнул своего палача. Не мог понять, что это за существа — мученики: герои, энтузиасты, увлекающиеся натуры, рабы минутного порыва или же тупые фанатики, упрямо отказавшиеся рассуждать. И вдруг в соседнем баке оказался подвижник, мой же давнишний товарищ, и он собирается взойти на костер… из‑за унылой добросовестности, из‑за серой беспомощности. Нет, это поразительно! Вникните во всю глубину переживаний Пэя. Годы и годы заточения в душном баке, долготерпение, разлука с милой женой — и все это без надежды, без цели, только в ожидании того дня, когда придет срок отдать жизнь просто так, чтобы долг выполнить.
Но самое смешное в том, что подвиг Пэя никому не нужен. Он может взойти на свой костер с гордо поднятой головой или с трусливыми слезами, умоляя о пощаде, — для йийитов это безразлично. Они послали нас не на смерть, нас послали обогнать и занять пещеру Фей. Пещера им нужна — не безрадостный подвиг Пэя.
Осудим безнадежное уныние пораженца. Осудим. А как победить?
Неужели уповать только на случайность, на аварию “Паломника”, на встречный метеорит, на перегоревшие автоматы, на то, что испортятся и основные, и дублирующие, страхующие одновременно, на ошибку чужих локаторов, на перегрев чужого двигателя? Выйти на — старт в надежде, что у лидера вдруг соскочит колесо, а мы, целые и свежие, обгоним его на вираже.
А если колесо соскочит у нас?
И разве за тем нас послали, чтобы мы пассивно следовали в хвосте, уповая только на аварию в ракете убегающих? Да нет же, нас обгонять посылали, а не следовать. Но как‑то не доходило до меня раньше, что погоня за преступником не спорт. Тут неуместны равные шансы, туфли одинакового образца, вес не свыше нормы, объем бака в пределах… Преступник должен быть пойман, даже если он бегает лучше. Бегущего преследуют на автомобиле, автомобилиста на самолете, вслед самолету летят радиограммы… На чем же догонять фотонную ракету, развивающую скорость света, предел всех возможных скоростей?
Бак. Мутно–сизая жижа. Словно потревоженные пузырьки, неторопливо всплывают мысли. Неуклюжие. Несобранные. Неоформленные. Но времени достаточно. Четыре года для размышлений. Все? можно додумать до конца.
До конца и с самого начала. Ошибку мы допустили еще на Йийит, еще до старта, решив на ракете преследовать ракету. Впрочем, нет, не ошибку, я неточно выразился. Мы проявили инертность мышления, мы рассуждали пассивно и потому выбрали самый ненадежный вариант. Бегуну трудно догонять бегуна, автомашине — автомашину, ракете — ракету. Обгон — иное качество. Обгонять лучше по другой дороге и лучше бы на другой машине. Не на ракете, у которой скорость света — предел.
Но считается же, что скорость света вообще предел всех возможных скоростей. Предел! Не кажется ли вам, что странноватый это закон природы? Как это скорость может быть предельной? Скорость — понятие относительное. Кто ограничит скорость моего движения по отношению к дальней галактике, к которой я никакого отношения не имею? А если та галактика разгоняется?
Еще такое рассуждение: я зажег фонарик. Одни фотоны полетели со скоростью света направо, другие — налево. Какова скорость удаления правых фотонов от левых?
Задаю этот вопрос соседу.
— Гэй, ты сходишь с ума от безделья. Фи? жа давно ответила на эти детские “почемучки”. Скорость света — это предел скорости взаимодействия, предел движения вещества и предел скорости передачи энергии в вакууме. Между твоими разлетающимися фотонами нет передачи энергии и не может быть взаимодействия. Нет физического смысла в вопросе об их взаимной скорости.
Пэй прав, как всегда. Есть такая формулировка в учебнике для первого курса.
Но сейчас я замечаю: в этой уточненной формулировке по крайней мере две лазейки. Вот что значит искать лазейки настойчиво.
Скорость света — предел для движения в вакууме. Но что такое физический вакуум? Нельзя ли его уничтожить? Или хотя бы переделать вакуум, видоизменить его свойства? Или найти его пределы и вырваться за пределы?
Будь я дома, на Йийит, я бы занялся этим — изучением свойств физического вакуума, воздействием на вакуум.
Но здесь у меня нет хорошо оснащенной лаборатории, в моем распоряжении мысли и бак.
Я нахожу вторую лазейку.
Скорость света — предел скорости движения вещества.
А если не вещество?
Вспоминается фантастическое: передача человека по радио. В романах это делается так: человек развертывается атом за атомом, как изображение в телевидении, каждый атом превращается в лучи; где‑то в другом месте, в приемнике, лучи превращаются обратно в атомы, атомы выстраиваются ряд за рядом, возникает тот же человек, но на другой планете.
Заманчивая фантазия. Но и она требует своей техники: на нашей планете — передатчик, в пещере Фей — приемник…
Стойте! Кажется, идея? Минуточку! Соберу мысли!
“Хочу пить!” — подумал Тэй, и стакан с водой появился рядом. Именно такой, какой был у него в воображении: граненый, запотевший, с толстым мутноватым стеклом…
Значит, пещера Фей — приемник воображаемых образов, приемник мыслей, природный, естественный или оборудованный кем‑то.
С какого расстояния принимаются мысли?
В популярных книгах пишут о бабочках, чуящих друг друга за десять километров. Да что бабочки? Сколько есть преданий о чувствительных женах и матерях, ощутивших гибель любимого на фронте за тысячи километров.
Тысяча километров — маловато, тысячи километров для нас — ничто. Триллионы бы…
И тут всплывает в памяти:
“Гэй, я тебе одному скажу, только не насмехайся. Я действительно видел сон, три раза подряд одно и то же. Джэтту тащут куда‑то, она отбивается и кричит: “Рэй, Рэй, спаси!” И потом она лежит в гробу. Гроб странный какой‑то, стеклянный…”