– Дело не в пистолете, а в безумце, который носит пистолет, – заметил Майк. Олив сделала глубокий вдох, гадая, есть ли в доме хотя бы одна живая душа. Дикки жил на верхнем этаже отеля. Люди говорили, что он устроил себе квартиру на месте старого бального зала. Олив казалось странным, что в Хартсборо вообще когда-то был отель с бальным залом. Но это было в те времена, когда здесь останавливались пассажирские поезда. Когда вовсю развернулась деревообрабатывающая промышленность. Иными словами, во времена Хетти. Старое здание вокзала оставалось на месте, но теперь оно называлось «Депо Пицца» и было единственным рестораном в городе.
Олив толчком распахнула дверь старого отеля. Прозвенел колокольчик. Они остановились в бывшем вестибюле, который теперь был наполнен всевозможным хламом: сломанная лошадь-качалка без одного полоза, безобразные лампы без абажуров, неопределенные объекты из ржавого металла. Никто не станет платить за такое барахло. Справа находилась длинная деревянная стойка, где принимали посетителей, когда отель находился в рабочем состоянии. На ней были свалены кучи почтовых конвертов и папки с вываливающимися бумагами. На задней стене висели ряды ключей с ромбическими номерками. Какие-то ключи отсутствовали. Олив подумала о том, что сейчас творится в этих комнатах.
«Там призраки», – раздался шепот в ее голове. Ну да, идеальное место для призрачного клуба.
Олив показалось, что она слышит отдаленное шарканье и слабый звон.
– Эй, – робко позвала она, и ее голос поглотила темнота. – Мистер Барнс?
Олив представила, как он смотрит на нее из глубокой тени и целится из пистолета.
– Кажется, нам не стоило приходить сюда, – сказал Майк, державшийся вплотную за ней. Олив ощутила его дыхание на затылке и нетерпеливо отмахнулась.
– Это магазин, Майк. Мы имеем полное право находиться здесь.
Сверху донесся другой звук, как будто там что-то волокли по полу. Майк вцепился в ее руку теплыми и потными пальцами.
– Пожалуйста, Олив, давай уйдем отсюда!
Олив высвободила руку и прошла по узким проходам между пыльными столами со старыми открытками и башнями из пластиковых горшков для растений, остановившись перед массивной изогнутой лестницей слева. Перила расшатались и свисали с одной стороны под нелепым углом, как сломанная конечность.
Ее мать действительно приходила сюда? Поднималась по этой лестнице, держась подальше от сломанных перил?
– Эй! – снова позвала Олив, теперь немного громче. Сверху опять послышался шум, как будто что-то волокли по полу. Возможно, там двигали мебель… или тащили чье-то тело.
«Иногда живое воображение – это настоящее проклятие», – говорила ее мама.
– Правда, давай уберемся отсюда! – тихо умолял Майк.
Олив начала подниматься по лестнице, держась левой стороны, поближе к стене и подальше от расшатанных перил.
– Не надо! – прошипел Майк, который оставался внизу. – Что ты делаешь?
Но Олив продолжила подъем. Тут наверху раздался громкий стук упавшего предмета.
Майк рванулся к выходу, и Олив услышала, как звякнули колокольчики у парадной двери.
– Трусливый засранец, – пробормотала Олив.
Она надеялась, что ступени не сгнили так же, как половицы на крыльце. Ей было очень жаль видеть замечательную плотницкую работу в таком плачевном состоянии. Если бы она жила здесь, то занялась бы ремонтом и превратила бы дом в нечто особенное. Может быть, здесь открылся бы модный отель, привлекающий туристов в Хартсборо. А тетя Рили помогла бы ей с ремонтом и нашла бы всевозможные старинные материалы. У отца было бы чем заняться, кроме бесконечной реконструкции их маленького дома. И мама бы определенно вернулась обратно, если бы узнала, что у Олив есть собственный отель…
Иногда живое воображение на самом деле было ее проклятием.
Олив поднялась на второй этаж. Темно-красное ковровое покрытие было запятнано и местами протерто до половиц. Она замерла и прислушалась.
– Мистер Барнс, вы здесь? – позвала она.
Возможно, это была плохая мысль и Майк был прав, когда сбежал. Но если ее мать бывала здесь и если Дикки знал что-то полезное, Олив должна была это выяснить.
Она двинулась по коридору, проходя мимо безмолвных комнат справа и слева. Некоторые двери были закрыты. Открытые комнаты были наполнены мебелью, картинами и старой одеждой на вешалках. Коробки и сундуки. Старое фортепиано с белыми водяными потеками на крышке и облезлыми клавишами. Через витражные окна проникал свет, тени на полу казались пальцами, хищно протянутыми к незваной гостье.
Коридор заканчивался массивной двойной дверью; одна створка была распахнута, как разинутый рот, открывая темноту внутри, отдававшую плесенью. Старая выцветшая табличка над дверью гласила: «Бар первого класса».
Олив вошла внутрь. Она думала снова позвать Дикки, но опасалась поднимать шум в таком месте. У нее возникло четкое ощущение, что рядом кто-то есть и это существо наблюдает за ней.
Свет был выключен, но солнечные лучи, пробивавшиеся через пыльные окна, наполняли комнату сумрачным блеском. Вдоль дальней стены тянулась длинная стойка бара из темного дерева, покрытого пылью и бурыми потеками, выдававшими отсутствие всякого ухода. За стойкой бара висели полки с беспорядочным набором разных вещей: бейсбольная бита, рождественские украшения, коробки из-под сигар, полупустая бутылка текилы. Бутылка показалась Олив особенно грустным зрелищем, словно бар тосковал по минувшим дням и мечтал хотя бы об одном посетителе, который зайдет пропустить рюмку.
Олив отвернулась от бара и пошла к другой стене, где господствовал большой старинный камин с раскрошенным очагом, обложенным кирпичами. На каминной полке выстроились подсвечники с оплывшими свечами и маленькие латунные чашки, наполненные пеплом. Стена над каминной полкой была задрапирована черной тканью, скрывавшей некий предмет. Может быть, зеркало? Кажется, люди закрывают зеркала, когда в доме умирает человек. Олив однажды видела это в кино.
Но почему?
«Возможно, для того, чтобы вы не увидели мертвеца, который смотрит на вас».
От этой мысли, появившейся из ниоткуда, ее пробрал озноб. Олив отвернулась от закрытого зеркала, потом повернулась и посмотрела еще раз. Ей показалось или ткань зашевелилась и пошла рябью, как будто что-то толкалось изнутри?
Это место по-настоящему пугало Олив. Ей была ненавистна мысль о матери, расхаживавшей здесь с разными чудиками и, возможно, ищущей мертвецов в зеркалах.
Перед камином стояло полдюжины стульев, расставленных полукругом. Они находились в плохом состоянии: ножки разболтаны, набивка местами вылезла наружу. Олив подумала, что села бы на такой стул лишь в том случае, если бы не могла удержаться на ногах.
Потом она посмотрела на пол. Бордовое ковровое покрытие в этой части комнаты было вырезано и снято, открывая половицы: старые сосновые доски, прибитые ржавыми гвоздями. На полу перед камином находился рисунок, сделанный желтым мелком. Олив видела толстый мелок, лежавший на каминной полке рядом со свечами; такими пользуются дети в начальной школе, чтобы рисовать площадку для игры в классики.
Но этот рисунок был сделан не ребенком. На полу был нарисован круг с равносторонним треугольником внутри. В центре треугольника находился квадрат с другим кругом внутри. А в центре этого последнего круга – человеческий глаз.
Тот же рисунок, что и на мамином ожерелье!
«Я все вижу».
Это было доказательством, что мама приходила сюда. Может быть, этот рисунок сделала она?
Олив пошла туда, но потом попятилась. У нее возникло дурное предчувствие, что, если она войдет в круг, произойдет нечто ужасное.
Возможно, это была дверь. Проход в зеркальный мир.
«Проклятие, – подумала Олив. – Достаточно безумных мыслей!»
– Что ты здесь делаешь? – рявкнул голос у нее за спиной. Олив вздрогнула всем телом, как полная дура, словно пугливая девчонка из кинофильма. Она едва не наступила на рисунок, но вовремя остановилась.
Потом она повернулась на голос.
В дверях стоял мужчина с небольшим брюшком, нависавшим над слишком узкими джинсами, заправленными в блестящие ковбойские сапоги с такими острыми носками, что они казались опасными. Жидкие волосы с проседью были собраны в засаленный конский хвост. На мужчине была джинсовая рубашка с серебристыми кнопками, плотно облегавшая выпиравший живот. Угловатое, рубленое лицо украшали усы в ковбойском стиле, с закрученными вверх концами. А на ремне висела кожаная кобура ручной работы с револьвером без самовзводного механизма. Человек держал пальцы на кобуре, как будто для того, чтобы убедиться, что оружие на месте и Олив знает об этом.
Это был печально знаменитый Дикки Барнс.
Глава 17Элен
– Что ты собираешься делать? – спросил Нат.
– Рили хочет привезти доску для спиритических сеансов. Мы принесем ее в дом и попробуем связаться с Хетти.
Нат склонился над своим ноутбуком, читая про оленей и про генетику альбинизма. За последние две с половиной недели он еще дважды видел белую олениху, но так и не смог сфотографировать ее. Его журнал наблюдений за природой был раскрыт на странице, где он сделал зарисовку оленя-альбиноса и снабдил ее пометками. Блестящие, нарисованные карандашом оленьи глаза смотрели на Элен.
Нат уставился на нее:
– Это что, шутка?
Элен рассмеялась:
– Знаю, это выглядит немного безумно. Предложение исходило от Рили; ты же знаешь, как она интересуется оккультизмом.
Хотя Нат продолжал видеть белую олениху, призрак больше не появлялся. Элен почти каждую ночь ходила в дом и садилась под балкой, глядя в угол, где когда-то стояла Хетти. Но ничего не происходило. Сегодня, когда она поделилась своим расстройством с Рили, та предложила испытать доску для спиритических сеансов. Кроме того, Рили помогала им с водопроводными работами. Все окна и двери находились на месте, ветрозащитная пленка была растянута по внешнему периметру, а крыша временно покрыта рубероидом. На прошлой неделе Рили поговорила с Элен и Натом о привлечении специалиста для установки пропановой топки и бойлера,