– Я пришла не за покупками, – призналась Олив.
– Чего же ты хочешь? Если ты собираешь деньги на благотворительность, продаешь домашнее печенье или школьные билетики, меня это не интересует.
– Нет. Ничего подобного. Я – дочь Лори Кисснер. – Олив посмотрела на него в надежде, что эти слова окажутся волшебным ключом, открывающим дверь молчания, что он улыбнется и скажет: «Ну конечно, ты же дочь Лори. Чем я могу тебе помочь?»
Дикки молча смотрел на нее с бесстрастным выражением лица.
– Я слышала, что вы были близкими знакомыми, – продолжала она. – Ведь она иногда приходила сюда?
Олив ненавидела себя за то, каким тихим и неуверенным был ее голос. Ситуация в целом выглядела нелепо. Только подумать, что ее мама действительно приходила сюда и проводила время с этим человеком, над которым они с отцом всегда потешались!
Дикки снова посмотрел на кобуру с револьвером.
Олив подумала о словах, которые раньше слышала от Майка: «Это вооруженный безумец».
«Пистолет – это оружие, – говорил ее отец. – Оружие заслуживает уважительного отношения. Оно требует сосредоточенности. Когда в комнате есть оружие, Олли, ты всегда должна внимательно следить за ним».
Так было и сейчас. Олив уделяла нераздельное внимание оружию и в то же время изображала, что не делает этого. Она не упускала оружие из виду, притворяясь, будто не смотрит на него.
– Конечно, я знал Лори. Все ее знают, – произнес он с лукавой улыбкой, от которой по коже Олив поползли мурашки. – Но я бы не сказал, что мы были друзьями.
– Но она приходила сюда, верно? – настаивала Олив.
Ей почудилось или он немного изменился в лице?
Дикки перевел взгляд на задрапированное зеркало, как будто ответ находился там. Возможно, зеркало могло говорить из-под плотной ткани, покрывавшей его поверхность. Оно скажет правду.
Тогда она поняла, что этот человек собирается солгать ей. Она почувствовала это по электрическому напряжению на коже, словно обладала встроенным детектором лжи. И что Олив сможет сделать с враньем взрослого мужчины с револьвером на поясе?
– Многие люди приходили сюда, – сказал Дикки.
– Поговорить с мертвыми? – спросила Олив. – Это вы им предлагали?
Он прищурился на нее как на мелкое насекомое, словно если бы он закрыл глаза, то она бы исчезла.
– Иногда люди приходят за антикварными шкафами, – сказал он. – А иногда потому, что у них остались незавершенные дела с покойниками. – Он принялся расхаживать взад-вперед, делая плавные жесты. – У них есть вопросы, на которые они хотят получить ответы. Окончательные ответы. Мы предлагаем такую возможность.
– Моя мать приходила за этим?
– Твоя мать… – Его мягкий голос вдруг стал суровым. – Твоя мать не приходила сюда. Я единственный раз встретился с Лори Кисснер, когда она покупала мои бакалейные продукты на рынке.
Она обвела комнату долгим взглядом и улыбнулась.
– Извините за беспокойство. Я вижу, что вы действительно занятой человек.
– Я провожу тебя, – сказал он и последовал за Олив по коридору и по изогнутой лестнице со сломанными перилами, через захламленный вестибюль до самого выхода, лишь бы убедиться, что она на самом деле уходит. Олив не оборачивалась, но слышала за спиной его тяжелые шаги и неровное дыхание. От него пахло застарелым сигаретным дымом и пряным одеколоном. Когда они вышли на крыльцо, Дикки достал пачку красного «Мальборо» из кармана рубашки и вытащил сигарету. Потом выудил мобильный телефон и стал смотреть на экран, а три манекена как будто заглядывали ему через плечо.
– Мистер Барнс? – Олив остановилась на подгнившей ступеньке крыльца и повернулась к Дикки.
– Что еще? – Он оторвал взгляд от телефона и раздраженно посмотрел на нее.
– Не знаю, известно ли вам, но моей мамы больше нет в городе.
Дикки кивнул. Конечно, он знал. Все знали об этом.
– Люди говорят разные гадости о моей матери. Но я просто… я просто хотела, чтобы вы знали, что это неправда.
Дикки посмотрел на сигарету, явно желая закурить, а не продолжить разговор с Олив.
– Вы сказали, что люди приходили сюда, потому что хотели поговорить с покойниками и задать им вопросы. Именно поэтому я сегодня пришла сюда. Не для разговора с духами или призраками, а чтобы спросить живого человека, может ли он помочь мне выяснить правду о моей матери.
Дикки зажег сигарету, затянулся и посмотрел на дым изо рта.
– Извини, – произнес Барнс таким тоном, словно не испытывал ни малейшего сожаления. – Я никак не могу помочь тебе.
– Ладно, – сказала Олив. – Извините за беспокойство.
Она спустилась с крыльца и зашагала к Мэйн-стрит, подумав о том, что Майк мог спрятаться и дождаться ее. Но, конечно, он давно ушел.
– Трус, – пробормотала она.
Когда Олив дошла до Скул-стрит, то снова повернула к старому отелю, пробираясь по задворкам. Она подошла к зданию с задней стороны и двинулась вбок почти до самого крыльца. Она слышала, как Дикки расхаживает по скрипучим половицам. Выглянув из-за угла, она увидела, что он говорит по телефону.
– Ее дочь только что была здесь!
Сердце Олив гулко забилось в груди.
– Не знаю. – Дикки был взволнован и едва ли не кричал в трубку. – Но она задавала вопросы. Ей что-то известно. Не знаю, с кем она говорила, но она уверена, что Лори приходила сюда.
Олив продолжала наблюдать, выглядывая из-за угла. Каблуки сапог Дикки грозили проломить половицы, пока он расхаживал взад-вперед.
– Я так не думаю. Нет. Нам нужно встретиться и составить план действий.
Он подождал, слушая собеседника.
– Я знаю, о чем мы договорились! Я не идиот, и перестань пичкать меня этим дерьмом. Или ты думаешь, что мы уже в опасности?
Он снова прислушался.
– Хорошо. Сколько времени тебе понадобится?
Он зашагал быстрее, щелкая каблуками.
– Господи! Слишком долго. Говорю тебе, девчонка что-то заподозрила, и я не знаю, с кем еще она разговаривала.
Он щелкнул зажигалкой, и вскоре до Олив донеслась струйка сигаретного дыма.
– Ладно. Хорошо, у меня нет особого выбора. Приходится доверять тебе, но лучше бы ты был прав. Я подожду, но меня это совсем не радует. Да, второе воскресенье сентября. Здесь, где же еще? Хорошо. В обычное время. Передай остальным, и пусть все соберутся здесь. Все, слышишь? И непременно принеси дневник!
Олив прижалась спиной к стене и дождалась звона колокольчиков за входной дверью.
Второе воскресенье сентября. Ей нужно быть здесь, найти способ проникнуть внутрь и как-то спрятаться. Увидеть, кто придет и что они затевают.
И что они могут сказать о ее матери.
Глава 19Элен
– Ты рассказала Нату, что у нас получилось вчера вечером? – спросила Рили, когда Элен позвонила ей на следующее утро.
– Боже мой. Нет, – ответила Элен. Она могла представить его снисходительное презрение и разговоры о бессознательных мышечных сокращениях во время спиритических сеансов. Она плотнее прижала трубку к уху. – Но я всю ночь думала об этом и решила, что хочу съездить к «Доновану и сыновьям». Это далеко?
– Примерно час пути. Фабрика закрыта уже целую вечность. Я бы не прочь присоединиться к тебе, но сегодня утром это невозможно. Двое ребят на складе сказались больными, и мне приходится оставаться здесь. Но ты обязательно съезди туда. Место легко найти: ты просто едешь по шоссе номер четыре всю дорогу до Льюисбурга и видишь здания в самом центре. – Она дала Элен краткие инструкции и продолжила: – Вчера вечером я немного поискала в интернете. На фабрике «Донован и сыновья» производили брезент и плотную холщовую ткань; у них был крупный военный контракт. В тысяча девятьсот сорок третьем году там случился ужасный пожар, погибли десять женщин и прораб. Фабрика закрылась сразу после пожара и пустовала десятилетиями, но, похоже, сейчас здание хотят превратить в многоквартирный жилой дом.
– Я съезжу туда и дам тебе знать о моих находках, – пообещала Элен. Она дала отбой и выглянула в окно посмотреть, не вернулся ли Нат. Он ушел рано утром, прихватив свой бинокль, фотоаппарат и записную книжку. Теперь Нат либо наблюдал за птицами, либо искал белую олениху.
«Это была Хетти. – Слова Рили эхом отдавались у Элен в голове. – Нату следует быть осторожнее».
Элен не могла сказать ему, что она собирается посетить старую фабрику по совету духа мертвой женщины, с которой она разговаривала через спиритическую доску. Тогда Нат организует жене встречу с ближайшим психиатром, будет говорить о стрессе, галлюцинациях и дурном влиянии Рили. Элен ощутила слабый укол вины. Она впервые солгала Нату, вернее, умолчала о правде.
Но, в принципе, это было к лучшему.
Поездка оказалась приятной и заняла меньше времени, чем ожидала Элен. По пути из города она миновала универмаг Фергюсона и пиццерию, а на окраине увидела место, где они с Натом еще не бывали, – «Дом копченостей дядюшки Фреда», на рекламной вывеске которого была изображена улыбающаяся свинья с блюдом копченого бекона, что показалось Элен немного противоестественным.
Она проезжала леса, зеленые поля со стадами черно-белых коров голштинской породы, живописные деревушки с садовыми беседками и белыми церквями. Все было красивым, как на открытке: никаких рекламных плакатов, супермаркетов, борделей и восьмиполосных автострад, к которым она привыкла в Коннектикуте. Элен думала об отце и о его неизбывном желании построить домик в лесу, где можно слышать собственные мысли. Он бы полюбил все это, особенно леса и поля, где воздух был свежим и чистым. Это было все равно что вернуться в прошлое. Элен подумала, что местный пейзаж мало изменился после смерти Хетти. Теперь появились асфальтовые дороги и высоковольтные линии, но горы, холмы и поля остались такими же. Проезжала ли Хетти в эту сторону, может быть, на стареньком «форде-т» или на поезде по заброшенной ныне железной дороге, которую Элен то и дело замечала рядом с шоссе?