– Я сейчас бросаю, – подтверждает Том и машинально тянется к пустому карману джинсов. – Это должно помочь лечению.
В повисшей тишине Майя делает большой глоток и вдруг в сердцах громко стучит бутылкой о столешницу:
– Какого хера ты молчишь? Кто в офисе знает?
– Никто. Теперь ты в курсе, но я надеюсь, что на этом список закончится. – Том отводит взгляд в сторону: он не готов видеть осуждение Кэтрин или злость Майи. – Я пока не хочу рассказывать, потому что ничего толком непонятно.
– В смысле? Это может быть не рак?
– Нет, – качает головой он, – это точно рак, но я едва начал лечение, мне пока даже не дают прогнозов.
Майя резко разворачивается к Кэтрин: та только кивает. Внутри растет хрупкая уверенность: он вполне может пережить этот разговор.
– У меня все будет хорошо, – обещает Том так же, как уговаривает сам себя уже месяц. – Врач говорит, что и не такое побеждали.
Жасмин подобного не говорила, но Майе об этом знать не обязательно.
– Кстати, повезло, – добавляет Том, – крупноклеточный рак подвержен таргетной терапии.
– Что это вообще, нахер, значит? – морщится та.
– Что я могу уйти в ремиссию. Шансы есть, нужно бороться. И я борюсь, правда: принимаю лекарства, все, какие пропишут, почти не курю, даже слушаюсь Кэтрин во всем, что касается питания. Заметила, как я начал есть?
– А ты – врач? – бросает Майя назад.
– Онколог, – подтверждает та со своего места.
– Охереть новости.
Спрыгнув на пол, Майя начинает наворачивать круги по гостиной.
– Не понимаю, почему это такой секрет, – произносит она. – Окей, ты заболел. Окей, ты лечишься. Так наоборот – скажи нам, мы хоть будем понимать, где подхватить, помочь. Какого хера ты молчишь? Что, и Леон не знает?
– Никто не знает, – повторяет Том. – И мне нахер не упало, чтобы это обсуждалось в офисе. Майя… Я просто хочу быть обычным собой. Не стоит обращаться со мной как с больным, не нужно помогать и тем более подхватывать. Пока сам справляюсь, перестану – приду к тебе. Договорились?
– Ты такой долбоеб, Тыковка, – горько вздыхает Майя.
– Это да, – невольно улыбается он. – За это ты меня и любишь.
Кэтрин вздрагивает на этих словах. Том переводит взгляд с одной на другую, чувствуя подвох. Что-то здесь не так.
Манчестер, январь 2012
От молчания Леона в их маленькой комнате становится не по себе. Воздух густеет, будто наполняясь его невеселыми мыслями, материализуя их в густой туман. Том уже час пытается уснуть, но это невозможно: с каждой минутой дышать все сложнее.
– Можешь подумать о чем-нибудь хорошем? – не выдерживает он. – Я уснуть не могу.
– Ты нормальный? – слышится со стороны кровати ровный безэмоциональный голос. – Как связаны мои мысли и твой сон?
– Считай это своей ебучей аурой, – переворачивается на бок Том, подпирая рукой голову. – Каждый раз, когда ты о чем-то тревожишься, рядом с тобой невозможно находиться.
Локоть продавливает надувной матрас, почти упираясь в пол. Том спит здесь уже полгода, хотя планировал пару месяцев. Правда, его никто не выгоняет, наоборот: жить вместе оказывается даже удобнее. И потом, раз они собираются переезжать в Штаты, им нужны все деньги, которые можно скопить. То есть все, которых у Тома нет.
– Открой окно, – предлагает Леон. – Раз тебе от меня душно.
– Там снег идет, – сообщает он. – В холоде я тоже не усну. Вот что тебя радует? Лошади? Гребля? Закрывай глазки и представляй, как гребешь.
В темной комнате слышно тяжелый вздох, и Том тут же представляет, как Леон кривит губы:
– Напомни, почему мы дружим?
– Потому что маленького виконта пиздили в школе, – услужливо откликается Том.
– Тебя тоже.
– Вот поэтому я был твоим единственным вариантом. И, если память тебя подводит, когда ты решил, что пиздить тачки – отличная идея, это я подогнал тебе Зверюгу с Факбоем.
– Точно. Спасибо, что не даешь мне забыть, – в голосе Леона сквозит горькая ирония.
– Не за что, родной. Ну так что, гребля? Или ты наконец расскажешь, что случилось, и я хотя бы буду в курсе, почему не сплю?
– Это только моя проблема.
– Ага, значит, дело в Бароне, – догадывается Том.
Ничего нового. Лондонский синдикат, к которому странным образом принадлежит их небольшая группа, стал основной проблемой с того момента, как они угнали проклятую «Альфа-Ромео». Ни Гэри, ни Джек до сих пор не в курсе о том, на кого они работали все эти годы, да и Том предпочел бы не знать, но он живет с Леоном. Странно было бы делать вид, что он не слышит этих разговоров.
– Он нас не отпустит, – признается Леон. – Раньше он затягивал переговоры, а теперь предлагает новые дела. Сколько бы я ни говорил, что мы лежим тихо после Абердина, не помогает.
– А мы не можем просто дать по съебам? Что Барон сделает нам в Штатах?
– Хоть в Африку. Нас достанут, я все выяснил. Синдикат работает дальше, чем Британия, так что без договоренности сбежать не получится.
– И какие у нас варианты?
– Не знаю. Если бы ты меня не отвлек, я бы дальше пытался найти выход.
– Ладно. – Том снова ложится на спину, упираясь взглядом в темный потолок. – Давай искать вместе.
– Нахера оно тебе? Говорю же, это моя проблема.
– Не визжи, я же не отнимаю. Просто вместе может получиться лучше.
Леон замолкает на пару минут, словно обдумывая его предложение, а потом снова нарушает тишину:
– Ладно. Только остальные не должны знать.
– Я – могила, – обещает Том.
Глава 24. Зануда
Бредфорд, штат Нью-Йорк, июнь 2018
Том все еще спит, хотя обычно в восемь они уже завтракают. Кэтрин не знает, что именно благодарить за это – свежий лесной воздух или вчерашнюю четырехчасовую дорогу. В любом случае это хорошо: ему нужно больше спать, особенно сейчас.
Когда он рассказывал о дрянном характере «Индиго», не врал: эта машина ненавидит долгие переезды. Вчера на заправке она решила, что проехала достаточно, и отказалась заводиться. Раньше Кэтрин думала, что Том фантазирует, но теперь, когда ей пришлось присоединиться к этому сюрреалистичному процессу и уговаривать «Индиго» вместе с ним, все кажется правдой.
Зато потом они добрались до отеля в лесу без приключений. Ночью огромные деревья и горящие окна ожидавшего их коттеджа казались одновременно пугающими и торжественными, но у них уже не было сил восхищаться, лишь упасть на гигантскую кровать, найти друг друга и уснуть.
Выбравшись из теплых объятий, Кэтрин растягивает затекшие мышцы и замирает: от вида, который открывается за панорамными окнами, перехватывает дыхание. Рядом с коттеджем – небольшое озеро, окруженное зелеными кустами и высокими стволами буков. Даже жаль, что уже наступило лето: сейчас бы затопить камин, который находится здесь же, и провести этот день под треск поленьев.
Кэтрин только теперь понимает, насколько устала: эта неделя ее окончательно добила. Забравшись в душ, она включает теплую воду и закрывает глаза. Нужно сделать что-то с собой, чтобы перестать все время тревожиться. В конце концов, Том уже замечает, и становится сложно ему врать.
Она оказалась в отвратительной ситуации. Для начала онколог Кэтрин Ким допустила возможность отношений с пациентом. Она же дала ему препараты, о которых он не сообщил лечащему врачу, это было продолжением. Потом оказалось, что единственные, с кем он может поговорить о своем раке, – одноногий диабетик, религиозная девочка со склеродермией и она сама. А теперь Кэтрин знает, что Том ни разу не был влюблен ни в одну девушку. Возможно – даже наиболее вероятно, – включая ее саму.
И вот сейчас, в душе посреди штата Нью-Йорк, на полпути к Ниагарскому водопаду, она совершенно не представляет, что с этим делать.
Слова Майи все еще крутятся в голове на повторе, их невозможно забыть. Рассказ о том, как та влюбилась в Тома, но тот не отвечал ей взаимностью и был способен только предложить нечастый секс, и то после выпивки, стал для Кэтрин откровением. Как будто они знают двух разных Томов.
Один пропадает в мастерской, забывает о своих обещаниях и не представляет, что делать с людьми. Второй ни разу не опоздал без предупреждения и строит совместные планы на ближайшее будущее. Какой из них настоящий?
Кэтрин думает об этом по утрам, когда готовит им завтрак, и по вечерам, перед тем как провалиться в сон. Она пока не находит ответа на свой вопрос, а в это время на задворках сознания появляется новый, еще страшнее.
Все знают: рак может изменить человека. Он словно напоминает о приоритетах, смертности и утекающем сквозь пальцы времени. Сколько раз она видела, как после диагноза люди составляют списки того, что не успели, начинают наполнять жизнь событиями или вообще пускаются во все тяжкие. И теперь Кэтрин боится, что она – тоже одно из таких изменений.
Если бы у Тома не было рака и они встретились в том баре, он подошел бы? Были бы они вместе? Или он заказал бы выпить и скользнул взглядом по ее телу, как это делали большинство мужчин до него?
Страх сковывает волю. Кэтрин перебирает в голове то, что Том говорил в самом начале, еще до их первого свидания.
«Я не готов все время жалеть о том, чего не сделал».
Хрестоматийность ситуации одновременно пугает и забавляет: поздно пить таблетки. Она сама по уши в этих отношениях, и полтора месяца счастья… От них не хочется отказываться. Кэтрин не готова.
Самое обидное, что за такое короткое время она успела не только привязаться к своим неожиданным отношениям, но и почувствовать что-то давно забытое внутри. Что-то, чему страшно давать название.
Ошибка за ошибкой, доктор Ким.
Когда она выбирается из душа, кожа уже покрыта морщинками от воды, а любимая пижама немного прилипает к телу. Том полулежит на кровати, вытянув руку вдоль ее подушки, и расплывается в улыбке, заметив Кэтрин.
– Доброе утро, моя королева, – тянет он и кивает на место рядом с собой. – Сбежала?
– Не хотела тебя будить.