– Говорю же, Том Гибсон, – пожимает плечами тот.
– Изобретатель, совладелец компании «Феллоу Хэнд» и молодой гений из Британии, – добавляет Кэтрин.
– Предупреждать же надо. В общем, у меня есть пара друзей в концерне, и теперь они не просто согласны встретиться – требуют, чтобы я сам тебя привез. А я вообще не планировал ехать домой… Слушай, а что ты изобрел?
– Много всякой мелочи, – ухмыляется Том, – ничего серьезного, просто все, что еще не успели добавить в машины.
– Что-то не пойму, – хмурится Патрик, – почему на меня тогда так орали?
– Мне откуда знать? Это твои друзья.
Еще несколько минут Патрик возмущается себе под нос, становясь все тише. Когда его бубнеж превращается в неразборчивое ворчание, а ухмылка Тома прорезает лицо до очевидной издевки, Кэтрин решает вмешаться.
– А когда нас там ждут? – уточняет она.
– Как будете готовы.
– Завтра. Сегодня мы с дороги, нужно выспаться. Послезавтра экскурсия, а потом мы едем в Нордхольц.
– Удивлен, что и завтрашний день ты не забила наглухо, – смеется Патрик. – С твоей любовью все контролировать.
– Ты много чему удивишься, – улыбается Кэтрин.
Они въезжают в город, и говорить больше не получается: ее захватывает вид из окна. Мюнхен оказывается именно таким, какой она видела на фотографиях: необычным и разношерстным. Собранная из разноцветных блоков многоэтажка с маленькими окошками тянется на весь квартал, а потом сменяется целой плеядой небольших белых домиков с красными крышами.
Машина тормозит на перекрестке, пропуская группу молодых людей, удивительно похожих друг на друга. А поодаль, на летней площадке крохотного ресторанчика, довольный жизнью мужчина в годах с таким наслаждением потягивает кружку пива, что хочется присесть к нему за столик и попробовать сделать так же.
Кэтрин мечтала об этой поездке с тех пор, как ей исполнилось десять. Услышать немецкую речь, особенно мягкую и шипящую на юге и свистящую на севере. Посмотреть на историческую архитектуру – в Мюнхене столько домов старше самой Америки, что наверняка будет странно ходить по этим улочкам: как бы не прибило мощью вековых строений.
На подходе к центру город снова меняется, как капризный хамелеон: на зданиях появляются резные элементы, дороги сужаются в угоду тротуарам и велосипедным дорожкам, а люди словно специально высыпают на улицы, чтобы улыбаться гостям.
– Вы сейчас в отель? – вырывает ее из наблюдений Патрик.
– Да, нам нужно выспаться.
Том сжимает ее руку, заставляя обратить на себя внимание.
– Все в порядке, – тихо говорит он, – давай прогуляемся. Я смогу.
– Успеем, – качает головой Кэтрин. – Долгий перелет, джетлаг… Поспать просто необходимо.
Она бросает взгляд на зеркало, встречаясь с настороженными глазами Патрика. Кажется, из этого подслушанного разговора он понял больше, чем хотелось бы. Хотя какая разница? Он ведь уже все знает…
– Слушайте, если вы не против моей компании сегодня, давайте я заеду через несколько часов. Вы поспите, я поработаю. Вечером покажу вам центр.
– Мы за, – с первой за день улыбкой отвечает Том, – а то еще заблудимся.
– А я не говорю по-баварски, – вставляет Кэтрин. – Боюсь, годы изучения немецкого в Мюнхене совершенно бесполезны.
– Начинается, – закатывает глаза Патрик.
Машина останавливается у отеля, и Кэтрин выбирается наружу, не дожидаясь приглашения. Воздух вокруг пахнет свежей выпечкой, речной водой и немного – сбывшейся мечтой.
Спустя столько лет она наконец добралась до Германии. Будет гулять по Баварии, жевать брецели, любоваться архитектурой и людьми. Когда на талию собственнически ложится рука Тома, Кэтрин поворачивается и, не в силах больше сдерживать чувства, оставляет короткий поцелуй на его шее.
– Спасибо, – тихонько, чтобы слышал только он, произносит она.
– Я люблю тебя, – шепчет ей на ухо Том. – Ты – самая красивая девушка в Мюнхене.
Глава 36. Тыковка
Яркие пятна фестиваля захватывают в бешеную пляску, где смешиваются цвета, звуки, запахи и ощущения. Как только Том и Кэтрин выбираются из такси около колеса обозрения, они оказываются посреди толпы до того счастливых людей, что возникает подозрение: где-то недалеко отсыпают что-то повеселее пива.
Поле, на котором расположился фестиваль, разделено на зоны: кемпинг, техническая зона, отведенная для артистов и персонала, и несколько сцен и отдельных площадок для всего, что только в голову придет. В первый день Кэтрин даже затащила Тома в какой-то шатер, где велись поэтические баттлы, и хихикала как сумасшедшая, слушая странные стихи на немецком.
Они были и на электронной площадке, где Тому показалось, будто он уже под кайфом, а ведь ничего даже рядом не валялось. И слушали рэперов, во время треков которых Кэтрин тыкала в него пальцем и выкрикивала какие-то слова на немецком. И еще играли в пинг-понг. И даже вместе пили пиво – оказалось, если делать это в Германии и немного, то не так уж и страшно.
Его королева Кейт, его любимая жена и самая большая зануда в мире, в этом отпуске окончательно превратилась в хитрого бесенка с шилом в заднице. Она не просто таскает Тома по каждому закоулку фестиваля, а оказывается заводилой целой компании немцев. Все идут именно туда, куда тыкает ее палец, ни одного слова или даже вздоха против.
Патрик и правда не так уж плох. По крайней мере, ведет себя корректно всю неделю, даже не переходит на немецкий и вообще не пытается общаться с Кэтрин наедине. Том в знак доброй воли делает вид, что не замечает, как сочувственно на него смотрят двое других друзей, Линда и Лукас.
Если Патрик оказывается почти семифутовым шкафом с такими прямыми чертами лица, что хоть сейчас на чай к ультраправым заходи, то Линда с Лукасом, наоборот, оба мелкие, похожие друг на друга, со здоровенными носами и смуглой кожей. Даже разноцветные головы у обоих коротко подстрижены: у Линды малиновые пряди до середины лица, у Лукаса – красные взлохмаченные волосы.
Они все жутко странные, но к последнему дню фестиваля уже кажутся родными. Правда, тут все перестает быть чужим, даже гортанные немецкие звуки, из-за которых с трудом можно понять, чего собеседнику от тебя надо – побрататься или подраться.
– Замечтался? – Кэтрин толкает его в бок.
Последний день фестиваля. Ее глаза все еще горят, и кажется, она пока не задумывается, что уже завтра утром они сядут в поезд и отправятся во Франкфурт, на самолет домой.
– Не хочешь перехватить по донеру? – отвечает Том, озираясь. – Ты давно не ела.
Он тоже, но голод в последнее время исчез из его набора доступных чувств.
– Давай, – с готовностью подкидывается Кэтрин, – только я хочу карривюрст.
– Пусть будет он.
Они отходят к палаткам с едой, около которых почти в любое время суток стоят очереди, и занимают место в одной из них. Издалека со сцены слышны ксилофонные звуки какой-то инди-группы, и Кэтрин пританцовывает им в такт, даже напевает какой-то случайный набор звуков.
– Кто ты? – не выдерживая, притягивает ее к себе Том. – Куда ты дела мою зануду-жену?
– Я ее съела! – Кэтрин извивается в его руках, когда он ее щекочет. – Но не волнуйся, в Нью-Йорке она вернется.
Том целует ее хохочущий рот, чувствуя, как тонкие руки обвиваются вокруг его торса, а пальцы сминают ткань футболки. Дома, в Нью-Йорке, она невольно отстраняется, если он проявляет свои чувства в публичных местах. Видимо, воздух Германии испаряет все суровое воспитание корейских родителей и оставляет живую, настоящую и безбашенную девчонку. Ту, которую он заметил в глубине темных глаз в первый день знакомства.
Когда поцелуй заканчивается, он все еще не готов выпускать ее из объятий. Кэтрин задирает голову, разглядывая Тома с таким проблеском страсти, что дух перехватывает. Она видит в нем своего мужчину, и он ей нравится… До сих пор не верится.
– Что мне сделать, чтобы ты была такой чаще? – спрашивает он и убирает ей за ухо прядь гладких волос.
– Какой? – с подозрением щурится она.
– Счастливой.
– Я с тобой в целом счастлива, – серьезнеет Кэтрин. – Даже если не всегда так выгляжу.
– Но здесь иначе, я ведь вижу. Готов все отдать, лишь бы ты смеялась и чувствовала себя легко. Потому что сейчас… – Том прикусывает губу, но все-таки произносит это: – Я каждый день заново в тебя влюбляюсь.
– Просто это всегда было моей мечтой, – признается она. – То, что с нами происходит. Я выдумывала столько причин, чтобы такая поездка казалась невозможной… А потом появился ты и решил, что все получится. И все начало получаться.
Она опускает голову и прижимается лицом к его груди. Том обхватывает ее покрепче, сбитый с толку собственными чувствами. Господи, Кэтрин словно становится наградой за все испытания: до сумасшествия красивая и умная, самостоятельная и при этом способная принять его помощь. Девушка, к ногам которой хочется бросить весь мир, потому что она этого заслуживает. И потому что от благодарности в ее глазах у него самого вырастают крылья.
Кажется, что она – галлюцинация, которую генерирует умирающий мозг, и Тома вот-вот отключат от аппарата жизнеобеспечения. Происходящее вообще не может быть правдой… Чтобы такая девушка не просто согласилась на свидание с ним из жалости к раковому больному, а действительно полюбила его в ответ и вышла за него замуж?.. Нереально.
Необычное ощущение, словно футболка намокла, заставляет Тома отстраниться. Кэтрин быстро вытирает глаза, отворачивается и делает пару шагов вперед вместе с очередью.
– Что случилось? – шепчет он ей на ухо, пытаясь понять, что сказал не так.
– Ничего, – упрямо мотает головой Кэтрин. – Просто мне очень хорошо.
– Тогда почему ты плачешь?
– Потому что от счастья тоже плачут, дурила.
Она шмыгает носом, вызывая у него невольную улыбку: ну и кто из них дурила?
– Рано, родная, – он обнимает ее сзади и целует за ухом, – нам еще не дали наш карривюрст.
Слезы сменяются тихим смехом, и в глазах Кэтрин снова вспыхивают любимые огоньки. За те три месяца, что они знакомы, она плакала дважды: на их свадьбе и сейчас. Наверное, это хорошо? Том не всегда понимает, как работают эмоции у девушек. Майя, например, когда испытывает какие-то чувства, просто посылает его на хер. Минди из отдела дизайна смеется, если нервничает. Пайпер у Гэри постоянно ревет, что бы ни случилось. А Кэтрин вот плачет от счастья. Как тут разберешься?