К тому моменту, когда они забирают еду и начинают искать место, чтобы упасть и не есть стоя – а так уже случалось вчера, – кто-то машет из-за пластикового столика.
– Кажется, это твои немцы, – приглядывается Том.
– Почему сразу мои? – возмущенно поворачивается Кэтрин. – Мы с тобой семья или нет?
– Мы семья, но…
– Значит, у нас с тобой все общее, и это наши немцы.
– Я их не звал, знаешь ли.
– То есть, когда мы тут с Патриком в поту организовываем поездку в Ингольштадт, это наш друг, – задыхается Кэтрин, – а когда Лукас наступает тебе на ногу в мошпите, ты его сразу не знаешь?
– Ой, в поту они там были, – ржет Том. – Один звонок – и мое громкое имя само все сделало.
– А когда тебе понравился Клюзо и ты решил взять у него автограф, все сделало громкое имя Патрика.
– Ладно, пусть это будут наши немцы, – благосклонно кивает Том. – Так мы пойдем к ним или нет?
– Они отвоевали сидячее место в этом улье… Даже если мы обознались и это другие немцы, они тут же станут нашими, – широко улыбается Кэтрин и продвигается вперед сквозь толпу. – Кстати! Я выиграла!
К моменту, когда ночь опускается на огромное поле перед основной сценой, Том все еще не чувствует усталости. Удивительно – вчера к выходу хедлайнера засыпал на ходу и с трудом дотерпел до последней песни, едва ли не цепляясь за окружающих. Это было бы сложно: люди приходят сюда танцевать. Точнее, дергаться и прыгать – движения, ему недоступные.
Сегодня все иначе. Хочется, чтобы у этого отпуска не было конца. Пусть идут дни, месяцы, годы, а они с Кэтрин останутся здесь, посреди карнавала звуков и ощущений, молодые и счастливые. Чтобы не было проблем с заводом, требований к продукту, идиотских новых дизайнов детских кресел и проклятого, не дающего дышать полной грудью рака.
Кэтрин кружится, поднимая пыль вокруг себя, смеется и подпевает очередной песне, с которой почему-то знакома. Господи, сколько их она, оказывается, знает наизусть… Скорее всего, в ближайший месяц она переведет весь его плейлист на немецкие песни, просто бесконечно заказывая их «Алексе». Том не против: пусть будут, ну и что, что он не понимает ни слова. Зато музыка качает.
От переполняющих эмоций он сам начинает притопывать в такт: неподалеку от них беснуются Патрик, Линда и Лукас, и стоять столбом становится неудобно. Тем более что мелодия подходит к тому, что можно назвать танцем. Когда она заканчивается, сцена затихает, и Кэтрин взрывается криками вместе с толпой. Кажется, закончилась последняя песня этой группы.
– Как же это… вообще! – еле дышит она, поворачиваясь к Тому и бросаясь на него с объятиями. – Ты чувствуешь? Отрыв башки!
– Вот это да, – смеется он в ответ и наклоняется, чтобы поцеловать ее. – Ты сама как отрыв башки.
– Нам нужно делать так каждый год! Приезжать сюда и веселиться. Дома совсем не то.
Это ее первый музыкальный фестиваль, неудивительно, что он приносит столько эмоций. Том помнит, как они с братьями выбрались на остров Уайт в две тысячи шестом. Prodigy, Coldplay, Foo Fighters… Да, ему тогда самому чуть голову не оторвало.
– Кто теперь выступает? – Том держит Кэтрин за талию, чтобы вдруг не сбежала в толпу.
– Каспер, он в этом году завершает весь фестиваль, – довольно улыбается она. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Я тут даже танцевал.
– Говорила же, говорила! – Кэтрин победно вскидывает подбородок. – Ты не сможешь просто стоять, когда играет такая музыка.
– Пару дней у меня получалось.
– И кто из нас зануда?
– Кто из нас проблевал все утро? – усмехается Том. – Просто не хочу ничего там растрясти.
Через секунду, осознав его слова, Кэтрин серьезнеет и придвигается ближе:
– Если ты плохо себя чувствуешь…
– У меня все отлично, – перебивает он. – Прости, шутка неудачная. Не обращай внимания, хорошо?
Только не хватало, чтобы она снова превратилась во врача. Нет, Кэтрин сейчас слишком счастлива среди друзей и любимой музыки, чтобы беспокоиться о его состоянии. Пусть будет легкой и беззаботной, прыгает и подпевает, а не натягивает воображаемый белый халат и лезет в сумку за лекарствами.
У них не так много осталось от этого отпуска, чтобы тратить драгоценные минуты на проклятый рак.
– Ты правда в порядке? – Кэтрин самой хочется ему верить, и это легко прочесть на ее лице.
– Да, моя королева, – наклоняется Том, – я намного лучше, чем обычно.
Со сцены звучат первые аккорды следующей песни, тут же заставляя вернуться в прежнее веселое состояние. Том целует Кэтрин, и она жадно отвечает, так, будто они не посреди толпы, а дома, наедине. Он чувствует ее пальцы, забирающиеся под футболку с завидной наглостью, и впервые сам ее останавливает.
Ее губы на вкус как мягкое пиво, они и его самого пьянят. Том не дает себя раздевать, но повинуется, когда Кэтрин начинает раскачивать его из стороны в сторону, перехватывает за руки и двигает ими в такт музыке.
– Тогда давай будем жить сегодня, – прикрывает глаза она, – я хочу с тобой танцевать!
Бит уносит их в необъяснимую нирвану: тело словно само отвечает на пульсацию басов, и уже через несколько секунд Кэтрин занимает место его сердца и начинает биться вместо него. Ощущение эйфории заполняет до самых кончиков пальцев, отнимая потребность дышать и думать.
Где-то на севере Германии, посреди огромного поля и в невероятных размеров толпе Том Гибсон двигается под звуки незнакомого немецкого певца. Еще полгода назад это казалось невозможным.
– Что это за песня? – кричит он на ухо Кэтрин.
Та, не останавливаясь, задирает голову:
– Она называется «Не бойся»!
– Значит, это моя.
Он раскидывает руки в стороны, целиком отдаваясь мелодии. Нет больше страха и боли, нет тошноты и невкусной еды. Нет смерти и нет рака. Только абсолютная свобода и счастье быть живее каждого из живых. И быть любимым лучшей девушкой в мире.
– Пригнись, я танцую!
Хриплый голос со сцены проникает в каждую клетку тела, и понимать слова больше не нужно. Том понимает музыку вместо них.
Keine Angst, denn alles was hier war
Ist morgen vielleicht schon egal
Außer Gefahr[17]
Кэтрин и правда пригибается, чтобы пройти под руками, которыми Том яростно размахивает, и оказаться рядом. Теперь, кроме них и музыки, на этом поле нет никого и ничего. И можно все, что только захочется.
Глава 37. Зануда
Кэтрин не объявляла время смерти, но от этого легче не становится. Она в сотый раз проверяет все: дозировку, анализы, возможные побочные эффекты назначенного препарата… Ошибки не замечает. Но она точно должна быть, потому что иначе все станет еще страшнее, чем кажется на первый взгляд.
Пока получается, что организм миссис Мальдонадо просто не выдержал нагрузки, которую дала химиотерапия. Кэтрин прекрасно знает, что так бывает, невозможно предсказать реакцию – они каждый раз идут на риск. Особенно когда появляются отдаленные метастазы и рак начинает захватывать весь организм.
Вероятный сценарий, который, к сожалению, сработал… Но в этот раз Кэтрин намного хуже, чем обычно. Ее раздражает одна только возможность, что все будет повиноваться теории вероятностей и закону случайности. В Штатах лучшая медицина в мире. Они вытягивают случаи, которые еще десять лет назад казались неизлечимыми. Их статистика улучшается с каждым годом, и от этого возникает ощущение контроля… Очевидно, призрачное.
Нужно найти причину. Ошибка это или нет, у смерти должна быть логичная причина.
Телефон звенит уведомлением, на секунду вырывая Кэтрин из документов.
«Я подъезжаю, пять минут».
Взгляд мечется между картой миссис Мальдонадо и экраном. Она же не может уйти просто так…
«Ты сегодня в гараж?»
«Нет, я пока ничего не придумал».
Ладно, присутствие Тома в доме все равно не должно помешать ей работать. Им нужно привыкнуть к тем случаям, когда занят только один из них. Кэтрин сгребает разложенные на столе бумаги и укладывает в папку. Она третий день не может сосредоточиться ни на чем другом, и это пора заканчивать.
Сегодня она не уйдет спать, пока не найдет ответы на все вопросы.
Все, что хранится в электронном виде, она отправляет себе же письмом. Сняв халат, распускает волосы и выходит из кабинета.
– Привет, – вырастает рядом с ней Жасмин. – Опять задерживаешься?
– Ждала мужа, – улыбается она.
– А в руках что?
– Кое-что из документов осталось разобрать, – уклончиво отвечает Кэтрин. – У меня как раз свободный вечер.
Жасмин останавливается и протягивает руку, молчаливо требуя отдать ей папку. Спорить подозрительно, а слушаться нет желания – это ведь лекция еще на полчаса.
– Дело миссис Мальдонадо, – прикусывает губу Кэтрин.
– Дай сюда, – морщится та и все же забирает папку. – Мы позавчера его проверили и разобрали.
– Я просто хочу перепро…
– Да, убедиться, что там нет ошибки. Это моя работа как твоего наставника, и я ей займусь. А теперь езжай домой и отдохни.
Поджатые губы Жасмин не оставляют маневра для споров, так что Кэтрин молча повинуется: кивает в знак прощания и поворачивает к лифту.
Копии все равно у нее на почте. Если Жасмин хочет замять дело, не погружаться, просто положить в очередную стопку под названием «дерьмо случается», то Кэтрин на это не согласна. Неужели спустя годы она будет такой же, способной мириться с отсутствием ответов?
«Индиго» как раз въезжает на парковку, когда Кэтрин выходит из здания. Уставшее лицо Тома напоминает ей свое собственное: с того момента, как они вернулись из отпуска, у обоих проблемы на работе не заканчиваются.
– Привет, моя королева, – выходит он из машины, чтобы поцеловать и открыть ей дверь. – Прости, что поздно.
– Ты даже рано, – грустно улыбается Кэтрин. – Я еще не закончила работу.
– Могу подождать здесь.