– Нет, Жасмин меня все равно выгнала. Закончу дома, хорошо?
– Значит, ужин с меня. – Том падает на сиденье рядом. – То есть два ланч-бокса из «Докеби» и набор панчанов.
– Ты ешь больше корейской еды, чем я, – замечает Кэтрин. – Как насчет пиццы?
– Ну уж нет, доктор Гибсон, – смеется он, – ты сама открыла мне этот мир. Теперь дверь туда не захлопнуть.
– Меня бы устроила «Маргарита», – вздыхает она.
– Я твоей маме пожалуюсь. Скажу, ты забыла свои корни и переметнулась к итальянцам. Ладно, пока буду ждать один несчастный ланч-бокс, загляну к их соседям за пиццей для тебя. А ты как раз…
Он не договаривает, заходясь очередным приступом кашля. Правда, на этот раз коротким. Кэтрин делает вид, что ничего не произошло. Просто еще одна норма их жизни.
– Ты так и не сообщил, что показал последний снимок, – произносит она, когда кашель прекращается. – Все в порядке?
– Опухоль не уменьшается, – морщится Том. – Жасмин сказала, будем добавлять иммунотерапию, и выписала таблетки покрупнее.
– Она увеличила дозировку? – встревоженно вскидывается Кэтрин. – Зачем?
– Очевидно, чтобы опухоль уменьшалась. Это ведь наша цель.
– Это неправильно. Ты и без того тяжело переносишь… Так нельзя.
– Кейт, любимая, я ничего не понимаю в вашем деле. Но Жасмин вроде бы профессионал.
Именно. Профессионал, который сейчас думает только о чертовой опухоли, но никак не о Томе. Она видит его раз в неделю, и Том – к гадалке не ходи – врет о своем состоянии. Кэтрин же живет с этими приступами и побочками каждый день.
Ему нельзя сейчас увеличивать дозировку токсина, это может еще больше навредить остальным органам. Желудок и кишечник буквально в шоке от трехмесячного курса, Том намного хуже чувствует вкус еды – и поэтому его так тянет к корейским блюдам. Яркие специи дают ощущение прежней жизни, но, как назло, большинство из них ему нельзя.
Что, если при увеличении дозировки желудок совсем откажет? Или произойдет что-то еще более страшное…
– Мне нужно посмотреть твою карту и результаты анализов, – говорит Кэтрин. – Ты можешь их запросить у Жасмин? Чтобы не я…
– Нет, Кейт, – спокойно, но уверенно отвечает он. – Ты не будешь в это лезть.
Его слова будто бьют по лицу наотмашь: он запрещает ей проверить назначенное лечение? Это самое простое, что она может сделать – и почему нет, в конце концов?!
– Я могла бы помочь.
– Ты очень помогаешь и без этого.
– Чем же?
– Своим существованием в моей жизни, – произносит Том, сворачивая к дому. – И я высоко его ценю.
– Вот как, – обижается Кэтрин. – То есть, раз у тебя другой лечащий врач, моя оценка больше не нужна?
– Именно.
Его голос звучит все так же спокойно, словно Том игнорирует ее настроение. И это начинает бесить.
– Я – недостаточно хороший врач для тебя?
Он не отвечает, только заезжает на парковку и фокусируется на том, чтобы пристроить машину. Когда мотор «Индиго» затихает, Том отстегивается и поворачивается к Кэтрин с серьезным лицом:
– Для меня – лучший врач в мире. Я до сих пор восхищаюсь тем, сколько лет и сил ты на это тратишь. Кейт, ты вдохновляешь и удивляешь меня своими профессиональными навыками, окей?
– Тогда почему?
Том прикусывает губу, испуская короткий вздох.
– В нашем случае то, что ты врач, не имеет значения. Ты не будешь лезть в мои анализы, как минимум потому что со мной ты необъективна. Пойдем домой.
– Вот как, – начинает задыхаться от возмущения она, выбираясь из машины. – Знаешь, что объективно? Твое текущее состояние. Жасмин не знает, как сильно тебя трясет от побочек.
– Знает. Я ей все рассказываю.
– Ты не сказал даже, что принимаешь противорвотные.
– После того скандала я фиксирую каждый случай, – упрямо отвечает он. – Кейт, все в порядке. Пожалуйста.
Они поднимаются домой, и Том откладывает свою сумку с телефоном, но так и остается на пороге с ключами от машины в руках.
– Ты собираешься куда-то сбежать? – с вызовом спрашивает Кэтрин.
– Мы настраивались на ужин. Милая, я не хочу ссориться. Ты можешь просто принять мое решение?
– Нет, не могу. Это огромная ошибка сейчас – увеличивать тебе дозу.
– Кто сейчас говорит, ты или твоя травма после смерти пациента?
Больно. Слышать от него эти слова становится невыносимо больно, даже ноги подкашиваются. Кэтрин отшатывается и цепляется за кухонную стойку, не прекращая смотреть Тому в глаза. Как он мог сказать такое?!
– Кейт, – поджимает губы он, – мы с Жасмин обсудили все риски. Фактически иммунотерапия может сгладить сложности от повышения дозировки, так что… Давай дадим этому шанс. Я буду внимателен к своему состоянию. Если хоть что-то пойдет не так, ты отвезешь меня в клинику.
– Вот как. Ты не интересуешься моим профессиональным мнением, но рассчитываешь, что я повезу тебя куда-то без сознания и с огромным шансом, что ты умрешь по дороге?
– Все верно, – пожимает плечами Том. – Потому что это – то, как я тебя вижу.
– Как домашнюю медсестру? Как бесплатный «убер»?
– Как мою любовь, мою жизнь и мою жену, – в его тоне сквозят стальные нотки. – Я не хочу, чтобы ты лезла в мое лечение, потому что ты не мой лечащий врач. Кейт, послушай, пожалуйста, это важно. Онкологов в Нью-Йорке сотни, я тут как на рынке – могу перебирать, сколько захочу. Но жена у меня всего одна. Мне самому нелегко дается то, что происходит, и мне сейчас необходим не еще один взгляд врача, которых я по щелчку соберу целый консилиум. Мне нужна моя любимая жена. Которая поддержит меня и будет рядом.
Том берет ее за руку и заглядывает в глаза:
– А я поддержу тебя тем, что съезжу за едой. Потом, сытая и довольная, ты будешь работать, а я буду сидеть рядом и гладить тебя по волосам. Как муж. И мы больше не будем поднимать эту тему, потому что ты, каким бы профессионалом ни была, приняла на себя другую роль. Хорошо?
Кэтрин окончательно запутывается в собственных чувствах, но под его буравящим взглядом ничего не остается, кроме как кивнуть. Том опускается к ее губам с коротким поцелуем и исчезает за дверью.
Вот и поговорили. Чудесно. Кэтрин ведь всю жизнь мечтала выйти замуж за парня с огромной опухолью в легких, который плевать хотел на ее мнение по поводу его лечения. Видите ли, ему нужна жена, а не врач, у него ведь их целый вагон, стоит свистнуть.
Почему он тогда не свистел, когда жену выбирал? Устроил бы им тоже кастинг, очень выгодное занятие. Кэтрин не приняла бы участие и жила бы себе спокойно в своей уютной квартире, а не в пещере сраного Бэтмена, где нельзя в ладоши хлопнуть, чтобы что-нибудь не загорелось, не погасло или не начало гудеть.
Чувствуя себя отвратительно, Кэтрин неприкаянно слоняется по квартире, неспособная хоть чем-нибудь заняться. У нее, значит, травма. У нее, да? Стоило один раз сказать ему о том, что пережила, и доморощенный психолог уже сделал свои выводы. Получается, это у нее травма, а не у него, который не общается с родителями, до сих пор замаливает чужой грех в церкви и не может сказать единственным близким людям о том, что у него рак.
Да что там рак – он даже никому не сказал, что женился! Он не носит кольцо, которое Кэтрин надела на него в Вегасе. Она, значит, носит, а ему необязательно! Братья не так поймут, он не сможет объяснить, как они познакомились… Как будто ей легко врать родителям об их «очень запланированной» свадьбе.
Засранец. Английская задница! Как вообще у него язык повернулся?! Жена ему нужна. В эркере напротив кухни взгляд Кэтрин натыкается на сваленные в углу чертежи и пустые коробки из-под пиццы, на которых что-то нарисовано. Изобретатель херов. Нужно заставить его обустроить здесь нормальный кабинет… И ей какое-нибудь уютное место. А то он таскает свои штуки из гаража домой и обратно, а она вынуждена ютиться на кухонной стойке, когда нужно поработать.
«Мне не нужен врач».
Нужен. Желательно психотерапевт, который хотя бы начнет гонять тараканов, захвативших власть в кудрявой голове, из угла в угол. Том объясняет свое нежелание делиться с братьями проблемами тем, что у него уже есть группа поддержки в церкви. Вот только этой группе поддержки тоже нужен психотерапевт! И поскорее.
Кэтрин и сама не замечает, как начинает агрессивно убираться в гостиной. Активные действия помогают меньше бурлить гневом, направляя кипящую злость в продуктивное русло. Когда под руку попадается его сумка – и ее пора сменить, бока протираются, – в голову приходит неожиданно светлая идея.
Если Тому настолько нужна жена, без проблем. Она будет настоящей женой, той, которая делает те самые правильные вещи, что боится сделать муж. Кэтрин достает из сумки его телефон и задумчиво крутит его в руках, пока в мысли прокрадывается страшное осознание: Том может не принять это. Нет, ему не понравится ее идея, это не вызывает сомнений, но поймет ли он ее аргументы?
Как бы то ни было, он борется с раком уже три месяца и с каждой неделей становится только более одиноким в своей войне. Перед самой Кэтрин он старается показывать меньше слабости, чтобы она не перестала видеть в нем мужчину. С Жасмин, скорее всего, держится по-деловому отстраненно. Майя поддерживает его на работе, но из-за их недомолвок только увеличила дистанцию. Ребята из церкви не больше чем группа поддержки – незнакомые люди, которым можно вывалить свои страшные мысли, но они ему не родные.
Больше всего Тому сейчас нужны не жена и не врач, а хотя бы один брат. Близкий человек, слова и поддержка которого будут иметь огромную ценность для его состояния. Кэтрин перебирает в голове то, что знает о всех троих. Беда в том, что чем больше она о них слышит, тем меньше они ей нравятся.
Леон Гамильтон отпадает сразу: хоть они и ближе всех, этот генеральный директор, по ощущениям, слишком любит все контролировать. Из-за него Том боится сообщить остальным о своей болезни: он начнет чересчур активные действия, заставит сменить сначала врача, потом клинику, а если прогресса все так же не будет, подключит целителей, экстр