асенсов, буддистов и поднимет из гроба Мать Терезу. Если Кэтрин позвонит ему, она точно все испортит.
Джек Эдвардс кажется не самым надежным вариантом. По словам Тома, он любит посплетничать и вообще болтливый. А еще они недавно рассорились: Том пытался сказать Джеку и Леону о том, что женился, а те подняли его на смех. Нет, как бы ни хотелось утереть этому парню нос своим свидетельством о браке, звонить ему нельзя.
Остается только один. Если все взвесить, он выглядит как идеальный вариант. Том говорил, что личные границы для Гэри Барнса святы, а способность хранить свои и чужие тайны годами – отдельная фишка. Конечно, у него еще есть проблемы с агрессией, но если они тут не подерутся, об этом можно не беспокоиться. А они не должны подраться: никто же не станет избивать человека за то, что тот болен раком.
Кэтрин быстро находит номер Гэри в избранных контактах Тома и копирует его себе в телефон. Гудки идут мучительно долго, но когда она уже собирается отключаться, в трубке слышится низкий настороженный рык:
– Барнс.
– Добрый вечер, мистер Барнс, – тараторит Кэтрин, чувствуя, как от волнения колотится сердце. – Мы еще не знакомы, но нам нужно поговорить. Это касается Тома.
– Кто это? – Голос становится недовольно-удивленным.
– Меня зовут Кэтрин Ки… – Черт, как же страшно с ним говорить! – Кэтрин Гибсон.
– В смысле Гибсон? – уточняет Гэри. – Это шутка?
– Нет, просто я жена Тома. Вам будет удобно пообщаться?
– Жена, значит, – в голосе сквозит улыбка. – Ладно. Когда я нужен?
– Просто скажите, когда сможете приехать. Это, наверное, срочно.
Глава 38. Тыковка
Иисусе, разговора тяжелее у них еще не было. Том начинает жалеть о своем поведении в ту же секунду, как за ним закрывается дверь. Наблюдать за тем, как лицо Кэтрин перекашивается от боли, было невыносимо, но знать, что она осталась одна со своими тяжелыми мыслями, еще хуже.
Том сам принял это решение. Пусть Кэтрин все спокойно обдумает, ей нужно самой дойти до мысли, которую он озвучил. Его присутствие будет отвлекать и даже бесить, ей обычно необходима тишина, чтобы пройти все стадии принятия. Правда, раньше Том просто замолкал, давая ей время, но сейчас вопрос слишком большой и сложный.
Немного боязно, что к возвращению Том обнаружит в квартире последствия кипящих в ней эмоций. В таком состоянии Кэтрин может сделать что-то безрассудное, даже разбить телевизор… Да и черт с ним. Лишь бы помогло.
Он выезжает в сторону корейского ресторана «Докеби» и прикидывает, сможет ли вернуться достаточно быстро. Нужно сделать все так, чтобы Кэтрин, если уж соберет вещи, не успела смыться из квартиры. Это на случай, если ее совсем перекроет: Том сейчас действительно жестко проехался по огромной и самой болезненной травме в ее душе.
Судя по всему, она третий день не может отпустить мысли о смерти пациента, даже притащила работу домой. Том делает вид, что у них все в порядке, но не заметить постоянно нахмуренные брови невозможно. Так же как невозможно проигнорировать ее сосредоточенное бормотание перед сном или больной взгляд, когда Кэтрин наблюдает за ним.
И все равно не стоило так жестко… Просто не нашел мягкого способа сказать об этом. В среду, после разговора с Жасмин, Том промолчал о смене лечения. Просто перевел тему. В четверг сделал то же самое. Сегодня пришлось признаться – и это далось тяжелее, чем он предполагал. Каждую секунду его разрывало изнутри, но отступать было некуда.
Кэтрин нельзя лезть в его лечение не потому, что он против. Господи, да он готов заставить Жасмин каждую неделю присылать Кэтрин все обновления на электронную почту, если бы это было правильно. Вот только это не приведет ни к чему хорошему: сейчас в Кэтрин слишком силен страх, который появился после смерти пациента. Она до ужаса боится передозировки препаратами, и не зря: Том специально уточнил у Жасмин, опасно это или нет.
Разница между ними в том, что он готов на этот риск. За три месяца поноса, рвоты и постоянной слабости он надеялся, что дело хотя бы сдвинется с мертвой точки, но пока им удалось достичь только стабилизации. Том уже ненавидит это слово не меньше, чем пресловутое «бороться».
Он до смерти устал бороться, он вообще не чувствует себя борцом. Он – кукла-блевунчик, которую шатает от любого порыва ветра. Если благодаря риску чертова опухоль начнет хотя бы немного скукоживаться, Том готов его принять. Иначе проще сразу в петлю залезть, чтобы никого вокруг себя не мучить.
После «Докеби» он сворачивает в пиццерию. Заказывает самую вкусную пиццу по версии Кэтрин – «Маргариту» – в форме сердца и возвращается в машину, чтобы подождать оба заказа. Лето в Нью-Йорке уже вовсю вступило в свои права: жарко, как в микроволновке. Горячий воздух, застывший в проходе между высотками, окончательно убивает возможность и желание думать.
Том чувствует себя куском желе, в котором плавают чудом уцелевшие кости. В его жизни все становится сложно: теперь от братьев приходится скрывать не только рак, но и жену. Та не слишком счастлива от данного факта, и это очередной повод для серьезных разговоров и ее безмолвного сожаления. Хорошо, хоть от самой Кэтрин ничего скрывать не нужно: она, конечно, бесится, но способна его понять.
А еще чертовы изобретения стоят на месте. Ни одной идеи, даже самой паршивой… Том откидывается на спинку сиденья и задирает голову к розовому закатному небу.
Поездка на концерн оказалась более впечатляющей, чем он ждал. Чертовы немцы на пару шагов впереди американских компаний в своих разработках. Тому не везде дали сунуть нос, но то, что он успел заметить, – это не просто будущее. Там сплошная футуристика, а ведь сейчас всего лишь две тысячи восемнадцатый. Если так пойдет, за десять лет индустрия так вырвется вперед, что «Феллоу Хэнд» останется только бежать вслед уходящему поезду со своими «Джей-Фанами» и «Про-Спейсами».
А что, если им самим начать задавать будущее? Черт, прыжок слишком большой, они не смогут так быстро переобуться… С другой стороны, Леон приказывал мечтать, что в целом и означает «заглянуть далеко в будущее». Не на год, а как минимум на пять. В идеале – на пятнадцать.
В воздухе над собой Том представляет «Авенджер» Итана и начинает мысленно крутить ее туда-сюда, пытаясь понять, чего принципиально не хватает для использования. Он вспоминает все, что видел в офисе концерна, и разработки, о которых читал в статьях, но верная мысль крутится вокруг сознания, никак не даваясь в руки. Что-то для пассажира? У них и так миллионы вещей, тут китайцы впереди всей планеты. Для водителя? Тем более. Для долгих поездок? Не так много людей выезжают куда-то за пределы штата. Для города? Чтобы решить проблему пробок, нужно не машины уменьшать, а улицы расширять…
Стоп.
– А ну-ка стой, – командует Том визуализации и тянется к ней рукой. – Как-то ты удобно стоишь…
У «Феррари» была такая разработка и у кого-то еще. У них не пошло, но что, если соединить два лучших таланта Тома – обходиться малым и никогда не лезть в само устройство автомобиля?
Идея кажется безумной, но у него каждая идея казалась безумной, пока не превращалась в новую реальность. А вдруг и теперь получится? Боже, это будет настоящий разъеб индустрии. И главное – Том даже понимает, с чего именно ему начать.
Идея больного шизофренией: Том решает поднять машину в воздух. Но это может сработать.
Не давая себе погружаться в процесс, он выпрыгивает из «Индиго» и фиксирует картинку в голове. Не сегодня, не прямо сейчас – нужно сначала вернуться домой и разобраться с Кэтрин. Закончить разговор, решить все раз и навсегда и только потом бежать в гараж, чтобы проверить, есть ли там что-то, с чего можно начать.
С едой на пассажирском сиденье Том возвращается домой: по его расчетам, даже если бы Кэтрин попыталась сбежать, то не успела бы. Это же десяток костюмов упаковать, не считая бесконечных баночек и флаконов из ванной. До ее появления в его жизни он и близко не представлял, сколько разных вещей можно мазать на лицо. Жидких, не очень жидких, летучих и даже твердых.
Точно! Том застывает на пороге, вспомнив, что они с Майей как раз заказали лопастной компрессор и никелевый сплав. Хотели повозиться с одной идеей, но для его задач они пригодятся куда больше. Гениально, просто гениально. Ай да Тыковка Гибсон, какой умница! Вот с компрессора он и начнет, нужно всего-то из мастерской в гараж перетащить. Только прямо сейчас не стоит танцевать: дома его ждет расстроенная жена.
Задвинув радость на задворки сознания, он заходит в квартиру. С виду все целое и даже как-то чище стало, что ли…
– Моя королева, – аккуратно зовет Том. – Ты здесь?
– Да, я на кухне, – спокойно откликается Кэтрин. – Ты привез пиццу?
– Конечно, я же обещал.
Он продвигается внутрь, надеясь, что из-за угла ему в голову не прилетит рисоварка. Нет: Кэтрин и правда сидит за стойкой напротив ноутбука и только приветственно кивает:
– Спасибо, любимый. Я проголодалась.
Телевизор на месте, на нем не видно трещин. Ничего не порвано и не разбито… Неужели план сработал и Кэтрин действительно все обдумала и приняла?
– Я могу поужинать с тобой? – спрашивает Том.
– Конечно, – с готовностью отодвигает ноутбук она, – мне кажется, мы не договорили.
– Да, – выдыхает он и кладет перед ней коробку с пиццей.
Кэтрин шумно вдыхает запах свежевыпеченного теста и тут же открывает коробку. Ее взгляд на секунду становится восхищенным, и этого достаточно, чтобы уменьшить его переживания.
Если она способна радоваться пицце в форме сердца, в их отношениях еще не все потеряно. Том неловко ставит свой ланч-бокс и выдвигает на середину панчаны: сколько бы ни говорила, что они ей не нужны, все равно залезет в его тарелку.
– Это очень мило, – произносит Кэтрин. – Спасибо.
– Мне не стоило разговаривать с тобой так грубо, – отвечает Том. – Прости.
Она переводит взгляд с пиццы на него и обратно, а потом отгибает крышку коробки, чтобы завернуть ее назад.