– Новости, значит, плохие, – замечает Том, пытаясь отклеить собственный палец от бумаги. – Работы нет?
– Есть, – бросает Леон и стягивает рубашку через голову.
Значит, работенка – дерьмо. Зато хотя бы деньги появятся, и Джек на недельку успокоится. Том пытается видеть во всем плюсы, особенно когда Леон не напоминает, что это не плюсы, а снайперские мишени над каждой из четырех голов.
– Чем ты занимаешься?
Том наконец отдирает палец и критично осматривает то, что получается. Выглядит настолько криво, что стыдно даже по улице пройти. Нужно было попросить продавщицу в магазине упаковать, но денег хватало впритык.
– Готовлю подарок для Джун, – наконец отвечает он. – Завтра Рождество.
– Томми, – сочувственно морщится Леон. – Думаешь, получится поговорить?
– Какая разница? Ей ведь необязательно со мной разговаривать, чтобы принять подарок. Другого брата у нее нет, а родители вряд ли что-то смогут. Откуда у них теперь деньги?
– А у тебя откуда?
– Нашел двадцатку в старых джинсах.
Леон подходит ближе и садится рядом, помогая придержать край бумаги. Он странно улыбается, словно собственным мыслям, и от этого еще больше не хочется на него смотреть.
– Что ты ей купил?
– Шапку, – пожимает плечами Том, – и шарф. Думаешь, это плохой подарок для сестры?
– Я ничего не говорил.
Углы наконец поддаются, и упаковка становится хотя бы издалека похожей на сверток, а не на скомканный бумажный пакет. Том взвешивает подарок в руке и поднимается с пола.
– Так что за работа?
– Пригнать пару незаметных «Фордов», – снова хмурится Леон. – Сейчас буду звонить Факбою. Ты сможешь через пару часов быть в гараже?
– Конечно, – натягивает улыбку Том. – Работа, значит, работа. Куда от нее денешься.
Глава 47. Зануда
Сеул, декабрь 2018
Черт. Кэтрин еще раз проверяет точку на карте, оглядывается и возвращается к названию. Как это вообще возможно?! Почему они так сделали?
– Не очень похоже на океанариум, – замечает Том.
– Это вообще не он. Мы на другом конце Сеула, – морщится Кэтрин. – У них две станции метро с одинаковыми названиями, и мы сели не на ту ветку!
Она показывает Тому карту и тыкает на английское название:
– Видишь? Мы здесь. А океанариум, – быстро пролистывает она вниз, – вот здесь. Это как вернуться до нашего отеля и потом столько же в другую сторону.
– И вместо него мы приехали в… что это? Промзона?
– Спальный район.
– То есть тут еще кто-то спит?
Кэтрин пытается понять, как им теперь попасть на нужную станцию. Вернуться в метро, проехать раз, два… семь станций. Потом перейти на соседнюю ветку…
– И почему они взяли одинаковые названия, – задумчиво бормочет Том.
Он с интересом разглядывает скромный торговый центр, напротив которого они остановились, чтобы понять, куда теперь идти. Только бы не потащил туда – его желание заползти в самую жуткую трущобу и там разглядывать людей и автоматы с едой немного пугает.
– На хангыле они разные, – вздыхает Кэтрин. – А на английском почти не отличишь.
– А зачем ты читаешь по-английски? – удивленно поворачивается Том.
Как бы ему объяснить, чтобы не сорваться и не опозориться? Кэтрин молча возвращается к карте и тянет Тома за рукав – нужно снова спуститься в метро.
– Подожди, мне теперь здесь нравится, – упрямо отвечает тот. – Смотри, какая смешная розовая вывеска. Зайдем?
– Мы хотели в парк, – робко напоминает Кэтрин.
– А там еще черепушка наверху! Как думаешь, это тату-студия? А нам сделают парные татуировки?
– Ладно, – сдается она. – Просто прогуляемся по району. И никаких парных татуировок.
– Супер, только так мы можем увидеть настоящий Сеул, – воодушевленно обнимает ее Том. – Так почему ты не читаешь на этом… хангыле? Ты же говоришь по-корейски?
Кэтрин невольно морщится: хорошо, что сейчас Тома не слышат мама с папой. Они бы точно напомнили ей, как стыдно не уметь читать и писать на родном языке.
– Именно поэтому, – торопливо объясняет она, – я говорю по-корейски, но… не читаю. Мама пыталась меня научить, но английский прилип быстрее. Я в целом знаю алфавит и самые простые слова, но не станции метро.
– Ладно, ты все еще знаешь на один язык больше, чем я, – подбадривает Том.
– Разве ты не учил иностранный в школе?
– Если бы ты видела меня в школе, не задавала бы таких вопросов, – смеется он. – На французском я сидел сзади всех и рисовал разные виды кузовов. Когда поймали, был жуткий скандал, но матери было лень идти в школу и разбираться, она просто сказала директору по телефону, что этот язык мы в семье не учим принципиально.
– Хитро.
Они прогуливаются по району, разглядывая здания, которые отличаются от того же Бронкса только вывесками на хангыле. Наверное, только достопримечательности в крупных городах разные, а вот такие жилые районы для обычных людей везде идентичны.
– В итоге преподаватель мистер Баркер задал мне выучить части машины на французском и оставил в покое.
– И на многих уроках ты так?
– Да почти на всех, ты же видела, как я пишу СМС.
– Это ты про «врятли»?
– Да, зануда, – слегка щипает ее за бок Том. – Зато я молодой британский гений.
– Который путает «не» и «ни».
– И зарабатывает триста косарей в год. А знаешь, сколько зарабатывает наш преподаватель английского? В разы меньше, Кейт. В разы.
– Мне казалось, грамотная речь – это обязательный атрибут образованного человека.
– Вот видишь. А я необразованный, мне можно и «врятли» писать. А если будешь продолжать, – наклоняется он к ее уху, – мы сейчас вернемся в тот тату-салон, и я попрошу мастера набить тебе это слово. Именно так, как его пишу я.
– Ты кое-что забыл, мистер Гибсон, – Кэтрин поднимает голову и улыбается. – По-корейски тут говорю только я. И если на моем теле появится слово «врятли», то на твоем хангылем будет красоваться «жопа».
– Ты тоже кое-что забыла, доктор Гибсон, – плотоядно обнажает зубы Том. – Я же не буду против.
До океанариума они так и не добираются. Через несколько часов, нагулявшись до гудящих ног и разглядев каждое здание, забор и кошку, они выходят к другой станции метро и решают вернуться к отелю. По крайней мере, там точно есть приличная еда.
Как бы Том ни тянулся к лапшичным в трущобах, Кэтрин все еще приводит в панику мысль о том, как там соблюдаются санитарные стандарты. В большую часть ресторанов Нью-Йорка она не ходит именно потому, что видела, как там готовят.
В Сеуле слишком много красивых мест, чтобы успеть обойти за десять дней отпуска. И все равно они периодически оказываются черт пойми где, потому что храмы и исторические здания Тома не цепляют – он идет туда со скрипом и ради Кэтрин, – музеи и искусство он совсем не понимает, а обзорные площадки хороши только первые пять минут. Зато блошиные и уличные рынки, гетто и парки развлечений – его стихия.
Кажется, дай ему волю, и он сначала будет болтать с бабушкой-торговкой о ее выставленных брошах, используя Кэтрин в качестве переводчика, торговаться за драгонфрут, разглядывать неприличные надписи на заборе, а потом с тем же энтузиазмом прыгать на батуте с местными детьми.
Поднявшись в номер, Том падает на кровать и закрывает глаза. Черт, с такими впечатлениями слишком легко забыть, как тяжело ему даются долгие прогулки и вообще все, что он делает. Кэтрин садится рядом и кладет руку ему на грудь, будто прикосновение может хоть как-то облегчить его состояние. Рак никуда не делся – они привезли его с собой в Сеул. Жаль, не получается оставлять болезни там же в чемодане, где лежат их телефоны и мысли о работе и отмене реформы здравоохранения.
– Отдохнешь? – предлагает Кэтрин. – Тебе хорошо бы поспать.
– Я на пять минут, – обещает Том.
– Не торопись, мне все равно нужно проверить почту.
– Зачем это? – распахивает глаза он. – Мы так не договаривались.
– Всего пять минут. Хочу убедиться, что не произошло ничего страшного. Давай, укладывайся нормально, и я принесу сюда планшет. Сможешь сам контролировать, чтобы я не погружалась надолго, хорошо?
– Ты невыносима, – ворчит Том, перекатываясь на другой бок. – Тебе нужно закончить, пока я не уснул. А то накажу.
– Договорились.
Кэтрин достает планшет и под грозным взглядом Тома открывает приложение почты. Пара некритичных счетов и письма от родственников с просьбой приехать сразу пролистываются. Тему письма от Жасмин она даже не смотрит.
Ничего срочного, кроме… на глаза попадается странный заголовок сообщения из банка. Кэтрин судорожно вспоминает, не забыла ли внести платеж, и нажимает на слова, которые не несут в себе здравого смысла.
«Досрочное погашение кредита по счету».
В этом банке у нее только один кредит – студенческий. Черт, у нее даже никакого другого счета там нет.
– Кейт, пять минут уже прошли.
– Подожди, – просит она и пробегается глазами по строчкам. – Что-то странное.
– Мы договаривались.
– Тут какая-то ошибка. – Нет, этого не может быть, они просто перепутали счета. – Банк прислал письмо, говорит, что мой студенческий кредит погашен. Это невозможно.
– Кейт…
– Нужно им позвонить, да? Они ошиблись. Я ничего не закрывала – откуда у меня такие деньги?
– Кейт, это не ошибка.
Планшет едва не падает из рук: Кэтрин отрывает глаза от экрана и натыкается на довольный взгляд Тыковки.
– Давай будем считать, что это на Рождество? – подмигивает он. – На это и на следующее.
– Ты закрыл мой кредит?
– Дай сюда, – просит Том и отнимает у нее планшет. – Ты беспокоилась о двух вещах: полмиллиона баксов кредита и тринадцать лет жизни. Годы я тебе не верну. А деньги, как я и сказал, это лишь ресурс.
– Подожди, пожалуйста, – еле выдавливает из себя Кэтрин.
Она сползает на пол и пытается переварить совершенно нереалистичную информацию. Том закрыл ее студенческий кредит, который все это время был похож на камень, привязанный к ее шее и крепко держащий на земле. Теперь опора уходит из-под ног, и чем дольше Кэтрин думает о том, что кредита больше нет, тем сильнее ощущение, что она вот-вот взлетит.