декабря. Хотя сложно понять, когда именно: на каникулах они занимались сексом как минимум два раза в день.
Четкий отрезвляющий голос Гарсии прореживает туман в голове и заставляет собраться. Ее инструкции вряд ли задержатся в памяти: Кэтрин едва осознает, что она делает.
Она беременна. Сейчас, когда у Тома начался новый этап лечения и им нужен максимально спокойный период, она оказывается беременна из-за собственной рассеянности.
– Ким, посмотри на меня, – приказывает Гарсия. – Хватит паниковать, ты в штате Нью-Йорк. Если после того, как все обдумаешь с холодной головой, поймешь, что сейчас не готова заводить ребенка, можно сделать аборт.
– Да, ты права, – выдыхает Кэтрин. – Мне нужно успокоиться и уже после этого думать.
– И обсуди с мужем.
– Он ни за что не пойдет на аборт, – понимает она. – Том мечтает о детях, он первым о них заговорил. Даже боялся, что я не захочу.
Потерев лицо руками, Кэтрин начинает мыслить чуть более трезво: итак, она беременна, это очень не вовремя, но все еще не смертельно. Аборт доступен до двадцать четвертой недели, и у нее есть как минимум месяц, чтобы понять, сможет ли она потянуть и лечение мужа, и рождение ребенка.
– Ладно, спасибо тебе, – поднимается она. – Во сколько завтра прийти?
Как бы Гарсия ни спорила с тем, что она не специалист, переубедить Кэтрин у нее не получается: новый врач только добавит стресса к ее и без того нелегкой ситуации.
Пора возвращаться к работе: через пятнадцать минут у нее прием первого пациента. К этому моменту нужно не только прийти в себя, но и включиться в рабочий режим. Убрать эмоции, страхи, переживания и вспомнить, что она вообще-то тоже врач, а не просто дурочка, которая уехала в Корею, потому что хотелось развеяться.
Мысли о беременности возникают каждый раз, когда Кэтрин прекращает заниматься чем-то другим. Она даже оглядывает свой живот в зеркале уборной, и это уже полный идиотизм. Еще несколько месяцев ничего не будет расти, разве что немного округлится грудь или бедра.
Но уже сейчас Кэтрин ищет в своем отражении микроизменения, которые могли бы выдать беременность. Их нет. Абсолютно ничего – такая же, какой она была месяц назад. Волосы, кожа, фигура – все прежнее.
Вечером она забивает и на химчистку, и на туфли. Если решит оставить ребенка, все равно придется купить широкие и на плоской подошве: ноги будут опухать. Кэтрин выбирается из клиники за полчаса до официального окончания рабочего дня, по-свински бросив для завтрашней себя все отчеты.
Ей нужно отвлечься: шары Хейли кажутся хорошей идеей. Кэтрин долго и придирчиво выбирает цвета, стараясь сделать композицию, которая действительно сможет понравиться. Забавно: раньше она не только не отмечала свои дни рождения, но и к чужим относилась довольно сухо. А теперь ей хочется устраивать праздник каждому близкому человеку.
И с Хейли она точно близка. Может, с ней и обсудить свою беременность? Кэтрин не помешал бы взгляд подруги, который будет куда трезвее, чем ее собственный.
Выбрав наконец шары и оплатив их, Кэтрин заезжает в корейский ресторан за едой и сразу движется к гаражу. Вряд ли Том хотя бы заходил домой сегодня, да и ей не хочется сидеть там одной – лучше вместе поработать.
Малыш «Ионик» послушно рассекает по дороге, помогая внутреннему спокойствию. Он оказался идеальной машиной для Кэтрин: простой, надежной, с мягким, в отличие от «Индиго», характером. «Ионик» податливый, он легко паркуется даже в самых узких, как ей кажется, местах и никогда не капризничает на трассе. Другим машинам – а конкретно «Индиго» – стоит брать с него пример.
Заехав в узкий переулок уже в их спальном районе, где за деревьями и промзданиями спрятан их гараж, Кэтрин отвлекается на странный гул, словно где-то поблизости взлетает самолет. Звук настолько громкий, что слышно даже сквозь закрытые окна «Ионика». Она оглядывается, останавливаясь недалеко от ворот, но нигде не видит источника этого гула, пока не догадывается выйти наружу и посмотреть наверх.
«Индиго», стоя на платформе, парит в дюжине футов[20] над землей, пыхтя и воя, как раненый истребитель. Тома не видно, но кажется, он сам заметил Кэтрин: платформа немного сдает назад и начинает медленно и рвано снижаться.
Господи… У него получилось. Еще вчера Том жаловался, что не понимает, как контролировать всю эту махину, а сейчас уже находится в воздухе.
Когда вся конструкция оказывается в считаных дюймах от земли, Том нажимает на какую-то кнопку на джойстике, и все шумно плюхается на асфальт. Через пару секунд Кэтрин уже добегает до них и запрыгивает в «Индиго».
– Ты в порядке? – спрашивает она, хватая Тома за плечо.
Тот морщится, держась за грудь, но медленно кивает.
– Жить буду, – сияюще улыбается он. – Ты видела?
– Да, – отвечает Кэтрин сквозь подступающие слезы счастья. – Я видела, как ты парил над землей. У тебя получилось, любимый.
– Ховер все еще нестабильный, мразь такая. И над посадкой работать и работать.
– Это мелочи, – тянется она к нему с поцелуем, – все такие мелочи, Том. У тебя уже получилось!
– Ты плачешь, – замечает он и поворачивается, чтобы стереть с лица Кэтрин слезы. – Что-то не так?
– Я просто счастлива за тебя, – смеется она и задерживает плечом его руку. – А еще я привезла тебе корейской еды.
– Ты плачешь из-за корейской еды? Милая, «Докеби» что, подняли цены?
– Дурила, я же сказала: плачу от счастья.
– Тогда при чем здесь корейская еда?
– При том, что у тебя уже все получилось, – она вылезает из машины и сама открывает ему дверь, – и теперь можно поужинать.
– Ты бы как-то объясняла свои логические конструкции, милая, – возмущенно машет Том рукой, – а то ходи догадывайся. Где там твоя еда?
– В «Ионике». Иди внутрь, я сейчас приду. – Кэтрин все равно застывает на пару секунд, любуясь ховером.
Нет, видимо, в мире такой вещи, которая не получилась бы у ее мужа. Когда он только рассказал о своей идее, она звучала как что-то из фантастического фильма о далеком будущем, которое никогда не наступит. Но его талант и упорство способны перемолоть все что угодно: вот он, ховер. Настоящий. Работающий.
– Кстати, мне нужно купить шлем и взять напрокат твой «Ионик», – останавливается в дверях Том. – Хочу попробовать ховер на машине с нормальным весом.
– Томас Кристофер Гибсон, – поворачивается к нему Кэтрин. – Я горжусь тобой. Горжусь тем, что мой муж может делать будущее.
В ответ он приваливается к двери и улыбается так, что в душе разом загораются все лампочки.
– Этого никогда не вышло бы без тебя, доктор Кэтрин Гибсон.
Глава 51. Тыковка
Нью-Йорк, февраль 2019
– Я не справляюсь. Терпеть боль не получается, – произносит Том, пытаясь не разреветься прямо в кресле. – Доктор Райт, пропишите мне что-нибудь.
Если эта боль в желудке не прекратится, он сейчас же умрет. Вчера сожрал несколько таблеток обезболивающего, которое нашел в контейнере Кэтрин, чтобы хотя бы пару часов поспать. Сегодня он не может толком даже думать: его словно режут наживую и ковыряются внутри.
– Я пропишу вам таблетки, – обещает Жасмин.
Том с трудом поднимает голову, впервые встречаясь с ее взглядом, не закрытым очками. Точно, она стянула их с носа две минуты назад, когда он сообщил, что вчера боль из проблемной стала невыносимой. Только это заставило ее перестать разглядывать свой монитор и обратить на него внимание. Как будто одного факта, что он позвонил и напросился на внеплановую встречу, недостаточно.
– Мистер Гибсон, – поджимает она губы, но все еще смотрит ему в глаза, – последний снимок показывает, что мы пока продолжаем наблюдать прогрессию.
Вот как. Судя по всему, это метастазы грызут его желудок, а скорее всего, еще и кишечник – есть невозможно, спать получается с трудом. На работе так и вовсе жопа: мозг, как сраный пудинг, совсем отказывается думать.
– Какие прогнозы, доктор Райт? – усмехается Том. – Есть смысл продолжать лечение?
– Он всегда есть, нам ни в коем случае нельзя останавливаться, – медленно произносит Жасмин.
У нее во взгляде скользит паника. Откуда это? Сама не знает, что делать?
– Нужно искать другие пути, – добавляет она.
– Другие пути? – переспрашивает Том. – Мы уже подняли дозировку таргета. Иммунотерапия мне как мертвому припарка. Гормонотерапия бесполезна. Химия меня убьет. Экспериментальные препараты мне никто не даст.
У нее сползает лицо, как в фильме ужасов. Или это в глазах плывет? Том зажмуривается и легко трясет головой, пытаясь вернуться в реальность и не словить бледного. Таблетка, которой он закинулся перед приездом сюда, вообще ничего не делает.
– Я уже изучил вопрос, доктор Райт, – замечает он. – Чем мне помогут другие пути?
– Я думаю, стоит попробовать курс химиотерапии в слабой дозировке. В комбинации с иммунотерапией это поможет нам выиграть время.
Том пытается прочесть между строк все, что она говорит: еще ни разу Жасмин не звучала так неуверенно. Ощущение, будто она больше не верит в его ремиссию, начинает маячить неприятным предвестником смерти в уголке сознания. Другие пути, выиграть время – разве это не прикрытая салфеткой кучка говна, которую пытаются впарить умирающим людям под видом оптимизма?
– Допустим, мы попробуем химию, – поднимает он на нее взгляд. – Что это нам даст? Сколько времени?
– Около полугода, – честно отвечает Жасмин. – Мистер Гибсон, необходимо держаться, вы входите в сложную…
Держаться. После этого слова Том не слышит больше ничего, что она говорит. Он отлично сделал свое домашнее задание и понимает: Жасмин больше не видит шансов на ремиссию. Быстро же они пришли от борьбы за его здоровье к короткой битве за то, чтобы просто задержаться на этой земле.
В раскосых глазах его лечащего врача отражается живой покойник Том Гибсон. Он не хочет спрашивать, сколько ему на самом деле осталось: явно меньше, чем его устроит. Даже боль сейчас отходит на второй план, чтобы не мешать ему осознавать простую, как пенни, истину.