Он взглянул на часы. Пора было идти на оперативку.
— Дак как ты говорил? — спросил Андрей у Свата, когда Миссун отошел от вагона. — Все умрут — ангелами станут, а кое-кто и в кран-балку превратится?
— Обязательно превратится… — усмехнувшись, ответил Сват. — Все мы во что-нибудь да превратимся.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С трудом Ромашов влез на карниз, где, спинами прижимаясь к стене, стояли Андрей и Термометр. Погоня промчалась внизу. Кто-то из дефективных пытался прыгнуть на лестницу следом за Ромашовым, но лестница зашаталась и рухнула вниз, на бегущих. Что стало с этим, пытавшимся спастись, Ромашов не увидел, — дефективные унесли на своих спинах и обломки лестницы, и упавшего.
Погоня исчезла за воротами.
Отдышавшись, Ромашов оглянулся.
Узкий карниз тянулся вдоль стены, исчезая в сумрачной глубине цеха, а внизу, в темном проходе, тускловато поблескивали в жиденьком чахоточном свете груды силуминовых отливок.
— Надо что-то делать… — сказал Ромашов, пытаясь за словами скрыть растерянность. — Надо…
— Ну, ты даешь, начальник! — восхитился Термометр. — Вон эти тоже небось делали всё…
Ромашов проследил за взглядом Термометра, и колени противно задрожали. Чуть правее, почти под потолком, смутно белели, словно распятые на стене, скелеты. Это были первые мертвецы, которых увидел Ромашов в жизни п о с л е п о ж а р о в.
— Ну-ну! Держись… — сквозь дурноту услышал Ромашов голос Андрея и с трудом оторвал глаза от жуткого зрелища.
Узкой полоской тянулся в глубину цеха карниз.
Темнота искажала объемы, но, приглядевшись, Ромашов различил невдалеке опоры рельсов, по которым ходила кран-балка.
— Туда? — спросил он.
— Не знаю… — пожал плечами Андрей. — Можно попробовать через фонарь вылезти на крышу.
Ромашов стоял ближе всех к покрытому пылью и почти не пропускавшему света аэрационному фонарю.
— Хорошо, — сказал он. — Я посмотрю.
И двинулся по карнизу. Когда фонарь оказался над головой, Ромашов различил вбитые в стену скобы. Осторожно поднялся вверх и плечом надавил на металлический переплет окна. Рама зашаталась, Ромашов надавил еще сильнее — оконный переплет рухнул, звонко рассыпая стекла. Ромашов перегнулся и вылез на крышу.
Толстым слоем — нога по щиколотку уходила в нее — лежала на крыше красная пыль, а в пыли валялись мертвые голуби.
Отсюда, с крыши, просматривались заводские переулки, кусок кирпичного забора, возле которого намело сугробы красноватой пыли…
По крыше можно было пробраться ко второй рамке, а там спуститься по пожарной лестнице вниз и через площадку, где стояли козловые краны, пробраться к забору…
Ромашов хотел было крикнуть своим спутникам, чтобы они тоже выбирались сюда, но в это время в переулке между механическими цехами снова возникла погоня… Страшно и безмолвно приближалась она. Ромашов впился взглядом в лица бегущих. Какой-то свет, рвущийся изнутри, озарял их. Но уже кончились силы. Даже топота ног не различал Ромашов. Все двигались беззвучно, словно во сне.
— Ну, что ты там?! — крикнул Термометр. — Заснул?!
Взгляд Ромашова зацепился за бензовоз, стоящий в воротах литейного цеха.
— В общем, так, — сказал он, пробравшись назад. — По крыше не выбраться. Но здесь, внизу, стоит бензовоз. Понимаете? Если мы переберемся сейчас по рельсам кран-балки к плавильным печам, то там рукой подать до него…
— Да на бензовозе нас никакой черт не догонит! — перебивая его, восторженно выкрикнул Термометр.
— Они тоже туда пробирались? — Андрей кивнул на распятые на заводской стене скелеты.
— Они и раньше придурками были! — разрешил все сомнения Термометр. — Я их знаю. Работали вместе в инструментальном. Там одни придурки работали.
— Знал-знал… — передразнил его Ромашов и опустил глаза. — По крыше не выйти…
— Не выйти так не выйти, — усмехнулся Андрей. — Пойдем здесь.
Прижимаясь спиною к стене, он осторожно перебрался на рельс кран-балки.
— Осторожнее!.. — крикнул он. — Не хватайтесь за крючья. Они едва держатся…
И на всякий случай выдернул из стены ближайший костыль. Балансируя руками, шагнул по рельсу в темную глубину цеха. Термометр двинулся следом за ним, а Ромашов пошел по параллельному рельсу. Он двигался сейчас рядом с Термометром, а Андрей — чуть впереди их. И уже почти добрались до первой опоры, по которой можно было спуститься к плавильным печам, но тут что-то оглушительно заскрежетало впереди. Ромашов вскинул голову. Из неразличимой глубины цеха, набирая скорость, мчалась на них сорвавшаяся с места кран-балка.
— А-а! — задавленный страхом полоснул крик Термометра, распластавшегося на рельсе. Черная, безглазая смерть, смотревшая сквозь запыленные стекла кабинки, надвигалась на них. Ромашов быстро взглянул на стену, где белели распятые скелеты. Жутковатая мысль, что скелеты не могут висеть на стене просто так, обожгла его. Конечно же, этих людей тоже вдавило в стену, в торчащие из стены костыли. На них и висели сейчас скелеты.
Ромашов прикинул, где будут висеть они втроем, и невольно поежился. Он не успел обернуться назад, когда раздался оглушительный лязг. Тяжело заскрипел металл, сдавливая в себе скорость… Это Андрей успел выставить на рельс железный костыль.
Костылем разбило руки Андрея, но кран-балка остановилась в полуметре от людей.
— С руками что? — спросил Ромашов, глядя на окровавленные руки Андрея. — Больно?
— Не все ли равно… — срывая зубами с разбитых рук клочки кожи, ответил Андрей. — Скоро все это неважно будет.
— Неважно?
— Распутывай трос… По тросу спустимся. Вон внизу твои плавильные печи…
Ромашов вспомнил про крышу и снова спрятал глаза. Забравшись на кран-балку, начал потихоньку стравливать в чернеющую внизу пустоту цеха трос…
— Ищем себе на жопу приключений! — пробурчал Термометр, соскользнув по тросу вниз. — Ну и фраера вы! Козлы!
— Тебя же никто не звал! — сказал Андрей. — Чего выступаешь, если сам увязался за нами.
— Не твое дело! — огрызнулся Термометр. — Захотел и пошел. Тоже мне указчик выискался.
— Дерьмо ты, вот кто! — презрительно сказал Андрей. — Был дерьмом, дерьмом и остался.
— А ты кто?! — Термометр безбоязненно посмотрел на Андрея. — Думаешь, я про тебя ничего не знаю?
— А что ты знаешь? — не мигая, Андрей смотрел на него. — Что?!
— Да уж знаю, знаю! — отодвигаясь на всякий случай, ответил Термометр. — Кой-что знаю, просто не вспомнил пока.
Ромашов устало вздохнул. Перед ними открывалось огромное пространство цеха, края которого терялись в густой темноте.
Перед пожарами цех гнал квартальный план, и сейчас все проходы были завалены почти до потолка отливками. Меж завалов извивалась узенькая тропинка.
Время шло, и время это — Ромашов очень хорошо чувствовал — было драгоценным. Надо было что-то решать.
— Надо свет! — глуховато сказал он, прерывая перебранку Термометра и Андрея.
— Где возьмешь-то его? — вздохнул в ответ Андрей. — Темнеет уже.
— Факелы… — сказал Ромашов. — Можно факелы сделать.
— Точно! — согласился Термометр. — Тут смола должна быть. А с факелами мы не то что от котов — и от волков отмахаемся…
Смолу отыскали легко. Рядом, за бочкой со смолой, валялась рваная фуфайка, несколько ведер. Не прошло и минуты, а факелы были уже готовы, и свет их разорвал густеющую темноту. В неверных отсветах то ярко вспыхивали, то тускло блестели наваленные возле прохода отливки.
Уже миновали плавильный участок, где в черных, остывших печах догорало сейчас время, когда наверху что-то зашумело и несколько отливок, звеня, скатились с металлического холма прямо под ноги. Ромашов поднял свой факел высоко вверх, пытаясь осветить темную вышину.
На плавильной печи, примостившись между штырями арматуры, сидел коротконогий карлик. Рядом с ним лежало что-то, но что, разглядеть было трудно: карлик махал руками.
— Ы-ы! Ых! Ыхх! — кричал он с печи, стараясь напугать людей.
— Вот гад, а! — Термометр схватил с пола обломок кирпича и запустил им в карлика. Кирпич не долетел, ударился о стенку печи, но карлик проворно вскочил и спрятался за арматурные прутья.
— Зачем ты? — сердито спросил Ромашов. — А если бы попал?
— Ничего бы ему не стало… — ответил Термометр. — Эти дефективные, знаешь, какие ловкие? Этому так даже и живот не мешает. Он твердеет у него, когда нужно. Я сам видел, как он качается на нем. Ляжет на живот и качается, как качалка…
— А камнем зачем?
— А ничего… Пусть не пугает. Может, это он и кран-балку на нас столкнул!
Ромашов подошел к печи ближе. В металлический кожух ее были вварены скобы — и по ним нетрудно подняться наверх, но как здесь поднялся карлик с огромным животом?
— А что у него в свертке? — спросил Ромашов.
— Хрен его знает… — ответил Термометр. — Слазай, начальник, посмотри.
— Посвети, Андрей! — попросил Ромашов и, передав факел, полез по скобам вверх. На них лежал мусор. Ромашов сбивал его руками, и мусор сыпался на пол. Эхо шелестело по всему цеху. Чтобы уберечь глаза, Ромашов зажмурился. Так и карабкался вверх, пока не почувствовал под пальцами что-то скользкое. Открыл глаза. Он уже залез на печь, и где-то далеко, внизу, плясали огни факелов. Забившись в сумерки, карлик тихонько поскуливал.
— Не бойся… — ласково проговорил Ромашов. — Давай сюда, сюда, ко мне… Ну, пожалуйста…
Он говорил так, а сам до боли напрягал глаза, пытаясь рассмотреть сверток, который прижимал карлик к животу. Карлик уже перелез на поперечную, убегающую в темную глубину цеха балку, но голос Ромашова, должно быть, успокоил его, и он не двигался сейчас.
— Не бойся, — повторил Ромашов, осторожно придвигаясь к карлику, — я не трону тебя, не бойся…
Он уже понял, что́ карлик держит в руках, и голос его стал вкрадчиво-мягким. За э т и м, сами того не сознавая, и пришли они на завод.
— Дай его… Дай мне, не бойся… — Ромашов завладел свертком и замолчал. Так бывает, когда склоняешься над темной ночною водой и, напрягая зрение, всматриваешься в глубину, но скрыта она, и только, покачиваясь, выплывает из сонной темноты отражение твоего лица.