Когда Андрей остался в костюме Адама, он хотел сказать, что было бы неплохо принять хотя бы душ после такой дальней и тяжелой дороги, и Лана, словно подслушав его мысли, подхватила его под руку и увлекла за собой в ванную. Заставив его встать под душ, она включила воду и, сполоснув его тело теплой водой, принялась намыливать душистым мылом, одновременно массируя мышцы другой рукой.
За все это время Лана не проронила ни слова, за нее говорили ее руки, ее движения, ее нежный взор. Андрей был буквально на самом верху блаженства, словно он внезапно оказался в раю и погрузился в нирвану. Потом Лана усадила его в ванну, нашампунила голову, промыла несколько раз, после чего насухо вытерла волосы, тело и принялась натирать его кожу тем же самым розовым маслом, запах которого исходил и от нее самой.
Нежные движения Ланы были так приятны, так откровенны и эротичны, что его плоть поднялась. Почувствовав это, Лана тоже встала в ванну, повернулась к нему спиной и, раздвинув ноги, опустилась над ним на колени и стала играть с его плотью, чуть касаясь ее пальцами, губами, языком, но так осторожно, чтобы как можно дольше не дать ему извергнуться.
Ее прикосновения были такими восхитительно-нежными, что Андрею показалось, что так может продолжаться вечно. Он осторожно приподнял ее бедра и прильнул губами к ее раскрывшимся лепесткам, источающим нектар страсти. Его язык прикоснулся к клитору, и Лана громко застонала от пробежавшей по всему телу сладостной дрожи. Ей вдруг показалось, что она сейчас воспарит от счастья и полетит…
Андрей прикоснулся к ее соскам пальцами; они мгновенно набухли, и он почувствовал, как его пальцы смочились материнской жидкостью. Лана вскрикнула от возбуждения, ее лоно так набухло, что, казалось, сейчас из него брызнут соки. Она привстала, перевернулась к Андрею лицом и, изо всех сил сдерживая себя, чтобы продлить удовольствие, медленно впустила член в себя и двигалась вниз до тех пор, пока он не уткнулся в ее возбужденную матку.
Всхлипывая от сладкой истомы, она принялась судорожно привставать и опускаться, буквально терзая грудь Андрея своими чувственными пальцами. Это безумство продолжалось несколько минут, пока они, доведя друг друга до вершины возбуждения, не вскричали одновременно, извергая наконец навстречу друг другу любовный нектар…
Изнеможенные, но удовлетворенные и счастливые, они застыли, казалось, на целую вечность в этой эротической позе, напоминая статую, созданную рукой великого скульптора Родена. Наконец Андрей ласково прикоснулся рукой к ее уже достаточно заметному животику:
— А тебе, милая, не вредны такие игры? — заботливо спросил он.
— Пока нет, а потом будем чуть поосторожнее. — Она нежно притронулась губами к его груди, поласкала языком его соски, и внутри нее вновь запульсировала его плоть, заполняя собой ее лоно…
Эти люди, испытавшие много горя и страданий в прошлом, наконец встретились, нашли друг друга и обрели обоюдное счастье, которое бывает не у всех. Для них это было своеобразной наградой за прошлые испытания, выпавшие на их долю. Так пожелаем им покоя, света и человеческого тепла, они это заслужили…
Велихов с самого утра почувствовал некоторую нервозность, хотя и сам не знал, откуда ему ждать удара. Он уже привык к тому, что его нервозность никогда не бывает случайной. Она, как барометр предсказывает бурю, всякий раз четко предсказывала ему, Аркадию Романовичу, серьезные потери или несчастья. Вот и сегодня он ехал в своем бронированном «мерседесе» в возглавляемый им банк, уверенный, что наверняка что-то случилось. Первым человеком, которого он увидел в банке, конечно, не считая охранников, был его верный помощник, единственный человек, посвященный почти во все его нелегальные дела, — Медянников Вазген Христофорович, рожденный в смешанном браке: мать — гречанка, отец — армянин.
В свои тридцать восемь лет Вазген успел отбарабанить девять лет в колонии усиленного режима за групповой вооруженный грабеж… детского садика, в котором он, с пятью малолетками, обогатился мешком сахара, ящиком «корюшки в томате» и коробкой карамели.
Все бы ничего, да на их беду, на защиту детской собственности встал старик сторож, который был в изрядном подпитии и решил на старости лет совершить героический поступок. Не имея никакого оружия, окромя швабры-лентяйки, он смело выставил ее перед собой и скомандовал: «Руки вверх!» По всей вероятности, в нем проснулось не реализованное в юности желание стать военным: его плоскостопие навсегда закрыло для него армейскую карьеру.
Он и вообразил, что в его руках не палка для швабры, а винтовка, и отдал команду.
А в полумраке чего только не почудится, тем более малолетним преступникам. И они, вооруженные самодельными самострелами, заряженными порохом и канцелярскими кнопками, открыли «беглый огонь из всех стволов». При первом же выстреле старик бросился на пол и, к огромному сожалению для себя, оттопырил свою заднюю часть довольно высоко. Несколько зарядов прикнопили его штаны к старческим ягодицам, что оказалось весьма своевременным: от боли и страха он обделался, что оказалось для него самым обидным происшествием за всю его долгую жизнь.
Смех смехом, но Вазген, как единственный совершеннолетний среди нападавших, получил на всю катушку не только по статье за ограбление, но и «за нанесение телесных повреждений, повлекших за собой тяжелые последствия»: старого сторожа частично парализовало, у него перестали двигаться пальцы на правой руке.
Когда Вазген вышел на свободу, друзья его отца, не вынесшего такого позора с сыном и умершего через полтора года после суда, устроили парня охранником в банк. И однажды, когда на Велихова напали трое молодых парней, а случилось это прямо у банка (не сам ли Вазген организовал это странное нападение?), Вазген, парень почти двухметрового роста, бесстрашно встал на защиту своего тщедушного и низкорослого хозяина и довольно удачно разметал бандитов, обратив их в бегство.
Банкир был настолько благодарен своему защитнику, что на другой же день приблизил его к своей персоне, постепенно стал поручать парню все более доверительные дела и настолько притерся к нему, что в случаях его отсутствия, хотя бы и по необходимости, ощущал себя как бы не в своей тарелке.
Кстати, именно Медянников был единственным, кто знал о взаимоотношениях банкира с Мушмакаевым. Нельзя сказать, чтобы он всецело принимал эти взаимоотношения, ревниво полагая, что некоторые вещи хозяин мог бы поручить и ему, однако относился к ним как бы спокойно.
Накануне вечером Велихов дал ему поручение связаться с Эльсоном Мушмакаевым, чтобы тот объяснил, почему он столько времени молчит и не дает о себе знать. После многочисленных попыток разыскать его Вазген дозвонился наконец до одного из приближенных Мушмакаева, который и рассказал о странном ранении своего командира, гибели при этом Харона Таштамирова и непонятном отсутствии Мушмакаева в больнице города Аргун.
Как только Велихов увидел своего преданного слугу, он сразу понял по его виноватым глазам, что что-то случилось.
— Кредит погорел? — спросил он.
— Нет!
— Налоговая посетила?
— Нет!
С каждым «нет» беспокойство банкира росло, и он не выдержал:
— Тогда что? Говори! — с нетерпением выкрикнул он.
— Мушмакаев пропал! — выпалил Вазген.
— Как пропал? — растерялся Велихов. Он всего ожидал, но не этой вести.
Понимая, что для банкира Мушмакаев является очень важной фигурой, Вазген спокойно и детально рассказал все, что ему удалось выяснить по телефону.
— Может быть, мне махнуть в Чечню? — предложил он, закончив свой рассказ.
— Может быть… — задумчиво проговорил банкир. — Ладно, иди работай, я подумаю!
Оставшись один, он набрал телефон, по которому не звонил уже несколько месяцев. Это был телефон Дудаева, которому лично он помогал и с открытием счетов в Швейцарии, и с его чудесным исчезновением. К счастью, телефон отозвался, и он услышал голос самого Дудаева.
— Приветствую тебя, мой друг, — проговорил он осторожно, хотя и с надеждой, что тот узнает его специфический, чуть высокий для мужчины голос.
— Аркаша, привет и тебе! Какими судьбами? — Генерал был явно рад его звонку. — Давно не общались.
— Как жизнь? — задал банкир дежурный вопрос.
— Твоими молитвами, слава Аллаху! У тебя как?
— У меня тоже все нормально. Но меня беспокоит твой племянник.
— Глаза б мои его не видели… — Хорошее настроение Джохара сразу упало.
— Что так?
— Зарвался парень, совсем зарвался.
— Все под контролем, — твердо заверил Велихов.
— Ты уверен?
— На все сто!
— Ну-ну. Так в чем проблема?
— Никак не могу найти его. Может, тебе что известно?
— На него снова было покушение.
— Серьезное?
— В общем, да…
— И где лечится?
— А вот здесь самое интересное. — Дудаев сделал небольшую паузу. — Я встретился с ним как раз в тот день, когда это случилось. Переговорить не удалось: он был без сознания, но с ним были какие-то странные люди, руководил которыми некто Сергей Мануйлов, по прозвищу Бешеный.
— Бешеный? Странно, он никогда мне про него ничего не говорил, — удивился Велихов.
— Мне тоже. Был там еще и его личный порученец Михаил Гадаев. — Дудаев вновь сделал паузу. — Этот Бешеный мне показался чем-то симпатичным, однако не хотел бы его иметь своим врагом.
— Откуда такое опасение?
— «Черт его знает, — бросил Джохар.
Ему захотелось поделиться историей потери трехсот тысяч долларов, но вовремя пришла мысль о том, что телефон не слишком надежное средство для таких откровений.
— Во всяком случае, это меня обеспокоило, и даже очень, — продолжил он. — Я пытался связаться с больницей, худа, как заверил этот Бешеный, его повезли, но там его до сих пор нет. Как бы то ни было, но ты меня застал «буквально на чемоданах. Так что в ближайшие полгада мне не звони, сам позвоню при случае. Если что срочное, то связывайся по запасному каналу. Договорились?