— Мне уже звонил Сергей Князев и просил походатайствовать о Новодевичьем кладбище, но боюсь, что это вряд ли получится: на Новодевичьем хоронят только по личному разрешению Лужкова, а он, как назло, сейчас за границей.
— А может быть, мне позвонить Виктору Степановичу? — вспомнил Савелий.
— Позвони, но мне кажется, что и он не сможет помочь, — с сомнением произнес Богомолов. — Ты вот что, как только прилетишь в Москву, садись в машину, я вышлю, и дуй ко мне, может, что и придумаем. Машина будет стоять в том же месте, где стояла, когда тебя встречали из Америки, надеюсь, еще не забыл? И не кисни, договорились?
— Постараюсь…
На следующий день Савелий улетел в Москву. Ключи от машины и от квартиры он оставил Красимиру, и тот искренне огорчился внезапному прощанию со своим новым знакомым. Изабель настояла на том, чтобы отвезти его в аэропорт на машине отца, и он, чтобы избежать слез, вынужден был согласиться. Попрощались они без особых нежностей и лишних слов.
Он отправился на посадку, а Изабель смотрела со второго этажа аэропорта, пока его самолет не исчез в вышине. Ей почудилось, что с ее новым знакомым, который стал таким близким для нее человеком за этот месяц, улетела и частичка ее самой.
Изабель оказалась очень сентиментальной девушкой и, сев в машину, стада вспоминать час за часом время, проведенное с ним, его нежность, руки, глаза. Эти воспоминания заставили ее улыбнуться, и она весело воскликнула:
— Все будет хорошо!
Будто и сама Москва не могла скрыть печаль по поводу смерти Олега: было пасмурно и холодно, к тому же моросил дождь со снегом. Савелий совсем забыл, что здесь не Болгария и наш октябрь редко бывает теплым, а на нем была лишь легкая летняя курточка. К счастью, как и обещал Богомолов, его встречала черная «Волга». Водителя он видел впервые, и потому весь путь до здания ФСБ был проделан молча.
Подойдя по привычке к старому кабинету генерала, Савелий увидел табличку с новой фамилией и спросил у выходившего из приемной какого-то полковника, где находится новый кабинет Богомолова.
Приемная оказалась гораздо больше, чем предыдущая, но обстановка почти не изменилась, словно и не переезжали никуда: все так же сидели посетители, все так же виртуозно управлял всеми делами полковник Рокотов. Единственное отличие заключалось в том, что кроме Рокотова в приемной находилось еще трое помощников.
— Здравствуйте, Михаил Никифорович, поздравляю вас. — Савелий попытался выдавить из себя улыбку.
— Это его нужно поздравлять, — кивнул помощник в сторону кабинета.
— Подождать?
— Сейчас узнаю. — Полковник поднял трубку прямой связи и, специально не выключив громкоговорителя, доложил: — Товарищ генерал, ваш «крестник» приехал.
— Так пусть заходит, — ответил генерал, и в приемной все услышали его слова.
Демонстративно разведя руками перед ожидающими, как бы говоря, что он здесь ни при чем, Рокотов кивнул Савелию на дверь кабинета, которую тот открыть не успел: из кабинета вышел какой-то генерал и, бросив на Савелия внимательный взгляд, молча прошел мимо.
— Проходи, дорогой, присаживайся. Чай, кофе?
— Спасибо, ничего не хочется, — безразличным тоном ответил Савелий.
— Ладно. Докладываю: переговорил с несколькими замами Юрия Михайловича, но они ничего не могут сделать без шефа. Единственное, что в моих силах, это ходатайствовать о месте на кладбище, где хоронят видных военных деятелей и известных людей науки, искусства, культуры, называется Троекуровское, но и его не могу гарантировать. Так что смотри сам: звонить или нет Виктору Степановичу.
— От вас можно?
— Конечно, если хочешь, позвони по «Кремлевке»: список абонентов у телефона.
Савелий только набрал номер, как услышал знакомый голос.
— Слушаю.
— Виктор Степанович, здравствуйте, это Сергей Мануйлов.
— Привет, Сергей, узнал. Как дела? Какие у тебя проблемы?
— Извините, что беспокою, но проблемы не у меня: нужна помощь одному человеку.
— Кто такой, фамилия, имя, отчество, профессия и в чем необходимо мое участие?
— Олег Владимирович Вишневецкий, майор, это мой друг, нужно разрешение на захоронение на Новодевичьем кладбище.
— Вишневецкий? Мне знакома эта фамилия.
— Наверное, вы слышали о нем как о президенте Ассоциации ветеранов
— афганцев» «Герат».
— Отлично знаю. У него что, отец умер?
— Нет, могила для него самого. — Голос Савелия дрогнул.
— Он же вроде молодой еще? — участливо спросил Черномырдин. — Что случилось?
— Автокатастрофа, — не вдаваясь в подробности, ответил Савелий.
— Да, друзей терять нелегко, прими мои самые искренние соболезнования.
— Спасибо. Вы сможете помочь?
— Я в долгу перед тобой, дорогой мой Сергей, но разрешить захоронение на Новодевичьем никто, кроме мэра Москвы, не может, а он вернется лишь через четыре дня. Уж извини, приятель, за то, что выполнить твою просьбу не в моих силах.
— А Троекуровское?
— Тут помочь могу, пришли на мое имя просьбу от «афганцев», и все будет сделано.
— Спасибо вам большое.
— Чем могу… Еще раз прими самые искренние соболезнования. И прошу тебя: держись.
— Спасибо. — Савелий положил трубку, и глаза его снова были на мокром месте.
Богомолов набрал номер и сказал:
— Равиль Хакимович? Это Богомолов. Сергей Мануйлов переговорил с Виктором Степановичем, и он ждет от «Герата» письмо с просьбой о захоронении Олега на Троекуровском кладбище.
— Спасибо огромное! А где сейчас Сергей?
— У меня, передаю трубку.
— Равиль, здравствуй.
— Слава Богу, приехал? А я только час назад узнал от Ростовского, что ты в Болгарии. Его ведь тоже не было, на родину летал, сына отвозил своей бывшей.
— Как вы там? — Савелий с огромным трудом сдерживал слезы.
— Осиротели мы, Серега, осиротели! — с надрывом произнес Равиль.
— Господи! — вскричал вдруг Савелий. — Как же все несправедливо! За что ты караешь самых лучших? — Он уже не стеснялся слез, ручьями бежавших по его щекам, не стеснялся генерала Богомолова, который впервые видел его в таком состоянии и» не зная, что предпринять, традиционно подумал, что в таком состоянии водка — самое лучшее средство. Он вытащил из стола бутылку «Кристалла» и два хрустальных стаканчика.
— Я знаю, вы с Олегом были близкими друзьями, и у меня просто нет слов, чтобы утешить тебя, скажу только одно: держись!
— Постарайтесь найти хорошее место для могилы: лучше всего под деревом, это очень важно для него, — сказал Савелий.
— Сделаем все, как нужно, не волнуйся, сам займусь этим, — заверил Равиль.
— Похороны двадцать четвертого?
— Да, через три дня, как И положено по христианским обычаям, а потом девять дней, сороковины. Тебя где искать, чтобы сообщить о подробностях церемонии?
— Трудно сказать. Может быть, дома, может, у братишки моего, Воронова, его телефон знаешь?
— Да, знаю.
— А проще всего — звони мне по мобильному, запиши его, — вспомнил Савелий.
— Мне Андрей уже его дал. Не раскисай, Серега. Что поделаешь теперь? — устало проговорил Равиль.
— Ладно, постараюсь, пока… — Но, заметив знак Богомолова, попросил: — Подожди! Константин Иванович хочет что-то сказать. — Савелий протянул трубку генералу.
— Равиль, какая-нибудь помощь еще нужна?
— Нет, товарищ генерал, с остальным сами справимся, спасибо большое.
— Если Сергей понадобится, то сегодня он побудет у меня.
— Очень хорошо: ему нельзя сейчас оставаться одному, — одобрительно заметил Равиль и еще раз поблагодарил генерала за помощь и сочувствие в эти скорбные дни.
Несколько минут они с Савелием помолчали, потом Богомолов сказал:
— Давай помянем хорошего человека. — Они встали, выпили не чокаясь.
— Спасибо вам, Константин Иванович.
— За что. Господи?
— За все!
— И тебе спасибо.
— А мне за что? — удивился Савелий.
— И тебе за все! — серьезным тоном ответил генерал и устало сел. — Ты правильно сказал, что Господь забирает к себе самых лучших, а если подумать, зачем ему там, на небе, худшие? Сейчас Олег обрел бессмертие: ему легче, чем нам. Наверное, смотрит на нас и жалеет нас, бедных…
— Может, я пойду? Вас там столько людей дожидается? — напомнил Савелий.
— Я тебя отпущу только при одном условии, — ответил Богомолов.
— При каком это? Думаете, могу наделать глупостей? — криво улыбнулся Савелий.
— Так плохо я о тебе подумать не мог, — обиженно отрезал генерал.
— Извините.
— Ты виделся с Вороновым?
— Он же на работе!
— Я сейчас вызову его к себе. — Константин Иванович нажал кнопку селектора. — Миша, позови ко мне Воронова.
— Одну минуту, — ответил Рокотов и тут же спросил: — Вы принимать еще будете?
— Да, объявите, что через десять минут прием продолжится, — он виновато развел руками, — жизнь-то продолжается.
Савелию вдруг так стало жалко себя, что он, взглядом спросив Богомолова, который молча отодвинул свой стакан, плеснул себе еще добрых полстакана водки и залпом выпил.
Ему пришло в голову, что, когда он умрет, на земле ничего не изменится: она все так же будет вертеться, продолжая свой путь по орбите, все так же будет вставать и садиться солнце, а у людей хватит своих забот, которыми они будут заниматься. А кто-то, может быть, подумает, что Савелию на том свете гораздо легче, чем им здесь на земле.
Как же трудно представить, что тебя не будет, а все будут. Как это грустно. Савелию вспомнилось, как он, будучи восьмилетним пацаном, несколько ночей подряд заливался слезами, впервые узнав, что ему когда-то придется умереть. Это казалось таким несправедливым, что никак не хотелось не только поверить, но даже и на единый миг представить такую возможность…
Когда Воронову сообщили, что его вызывает Богомолов, он тотчас подумал, что это каким-то образом связано со смертью Олега Вишневецкого.
Эту трагическую новость он получил от Дениса, который позвонил ему со слезами в голосе около восьми часов утра, когда Воронов собирался на работу. Ему сразу все подумалось о том, что надо немедленно оповестить Савелия. Но выйти на связь с другом без разрешения Богомолова он не мог. Андрей представил, как тяжело Савелий будет переживать эту утрату. Как жаль, что они не вместе: в такие минуты обязательно нужно, чтобы рядом был близкий человек, который мог бы не просто утешить, понять, а возможно, всего лишь помолчать вдвоем.