— Эх, меня там не было, — пожалела Ирина. — Я бы фиг ему отдала.
— Нет, Ириша, он прав. Это уже ни в какие рамки.
— А людей резать неизвестно чем, это в какие рамки? Нет, я этого так не оставлю. А что с Севастьяновым?
Клавдия пересказала весь разговор.
— Значит, Толкунов? — сказала Ирина. — Ну, мы это скоро узнаем точно.
— Как?
— Пальчики, — растопырила пальцы Ирина. — По вашему приказу, товарищ командир, у Чиханкова были взяты отпечатки. Теперь на квартире у Севастьянова работают эксперты.
Клавдия открыла было рот, но Ирина не дала ей сказать.
— А также у Степанова и у Толкунова.
— Ничего себе! — опешила Клавдия. — Как ты ухитрилась?
— Никакой бондианы. Просто пошла в архив и взяла. Или вы забыли, что наши пальчики тоже хранятся в надежном месте?
Клавдия забыла. Просто вылетело из головы. Да и давно это было. Никогда с тех пор она про эти отпечатки не вспоминала, а когда брали, возмущалась — нас с преступниками равняют. Потом поняла, зачем это делалось. Чтобы не перепутать свои с чужими, скажем, при повторном осмотре места происшествия или при обыске. Как ни заставляй всех работать в перчатках, а обязательно кто-то лапнет голой рукой.
— Ты молодчина, — сказала Клавдия. — Вообще я на вас не нарадуюсь.
— Так чья школа! — ответила комплиментом Ирина.
— Игорь тоже молодец.
— Да встретила я его, он мне все рассказал, — грустно сказала Ирина.
— Правильно понимаешь, — похвалила Клавдия. — Не вписывается все это в мои злопыхательские домыслы.
— Ладно, хватит, давай больше без скоропалительных выводов. Поехали к Федорову. Про этого человека мы вообще ничего не знаем.
ГЛАВА 17
Дом Федорова они узнали издали. Трудно не узнать дом, в котором хоронят человека.
У подъезда толпились сумрачные люди, стоял автобус с черной полосой вдоль борта, даже дети были тихи и печальны.
Клавдия посмотрела на Ирину — ничего, ее костюм вполне мог сойти за строго-официальный. Слава Богу, сегодня Калашникова оделась неброско.
Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в дом.
Дверь была распахнута, на них никто не обратил внимания, да и немудрено — в квартире было полно народу.
На столе стоял гроб, а в нем лежал человек с длинными седыми волосами.
Клавдия уже пожалела, что они пришли в этот скорбный час. Ирина тоже чуть заметно кивнула Клавдии, дескать, пойдемте отсюда.
Но в этот момент к гробу подошел человек и ровным голосом произнес:
— Господа, прошу внимания. К сожалению, не все смогут поехать на кладбище. Но сказать прощальные слова можно и здесь.
Клавдия вдруг узнала этого человека. Она не раз видела его по телевизору. Это был очень известный театральный режиссер.
— Прошу вас, Виктор Николаевич, — сказал режиссер, и к гробу подошел маленький, кругленький старичок.
И его Клавдия узнала тоже. Когда-то этот старичок был молодым и снимался чуть ли не во всех комедиях. Сейчас у него было траурное лицо.
— Сердце не выдерживает больше, — проникновенно сказал комический старичок. — Кто-то верно заметил: смерть бьет уже совсем близко. Но Вадик… Никогда не думал, что мне придется его хоронить. Как страшно и как безысходно. Что я буду вам говорить о его жизни? Она вся вам хорошо известна. Это был настоящий человек и большой художник.
«Ничего себе, — подумала Клавдия. — А я думала — так, околокиношный дядечка».
— Нет в этой комнате человека, да что в этой комнате, в театрах и на киностудиях Москвы не найдешь такого, кому бы Вадим не помог добрым словом, советом, а чаще всего — настоящей поддержкой. Я понимаю, что это не совсем по-русски звучит. Но неловко как-то у гроба дорогого человека говорить о деньгах. А впрочем, почему неловко? Советами нас пичкали с утра до вечера — у нас же была страна советов. А вот просто не дать умереть человеку с голода — таких что-то не видно было. А Вадик ничего не жалел. Мог отдать последнюю рубаху.
Но я не об этом вообще хотел сказать. Вы знаете, что Вадим начал новую картину. В наше тяжелое время, без гигантских бюджетов, на одном энтузиазме он снимал историю о нас, о нашей жизни, о наших болях и бедах. Я всегда говорил вслед за Тютчевым — «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Те, кто не снимался у него, читали наверняка сценарий. Вы знаете, что главный герой в картине погибает. Вы знаете, что это был во многом автобиографический замысел. Вот так страшно он аукнулся в жизни.
Прощай, дорогой друг, мы тебя не забудем. И это не дежурные слова. Это боль моего старого сердца. Я так тебя люблю, Вадик, что ты с нами со всеми сделал?
У старичка задрожали губы, он наклонился к покойному и поцеловал его в лоб.
Клавдия и сама чувствовала, как на глаза ее набежали слезы.
Потом были другие выступающие, и все говорили о Федорове только самое хорошее, самое нежное и доброе. Клавдия понимала, что на похоронах другого и не говорят. Но здесь слова были настоящие, искренние, больные.
Потом гроб стали выносить. Клавдия смотрела по сторонам и внутренне ахала — что ни лицо — знаменитость.
Когда вышли на улицу, у Ирины снова запиликал телефон.
Она раздраженно нажала кнопку и отошла в сторонку.
Клавдия не слышала, о чем она разговаривала, но когда Ирина вернулась, поняла: что-то важное.
— Потом, — тем не менее сказала Клавдия.
Ирина кивнула. Она тоже понимала, что бывают моменты, когда даже о самых важных делах нужно забыть.
— Родственников просим в автобус. Остальным придется подождать, сейчас подъедет «Икарус», — объявил театральный режиссер. Видно, его попросили быть распорядителем на похоронах.
Клавдия все искала глазами мать Федорова, была уверена, что узнает ее.
Но в автобус село сразу несколько женщин в черном. И какая из них мать, Дежкина так и не узнала.
— Вы с киностудии? — спросила женщина, стоявшая рядом. И не дав Клавдии ответить, сама ответила: — Я вас видела у Бондарчука, кажется. У старшего, не у младшего. Правильно?
Клавдия не успела ни кивнуть, ни покачать головой.
— Тоже был великой души человек. Как вы думаете, этих негодяев найдут?
На этот раз Клавдия успела кивнуть.
— Ох, не знаю, не знаю, — усомнилась женщина. — Я бы, если б их нашли, потребовала у Европейского союза разрешить нам в порядке исключения один раз применить смертную казнь. Ненавижу этих нуворишей.
Женщина достала платок и промокнула глаза.
Кто-то позвал ее, она отвернулась, а Ирина успела шепнуть Клавдии:
— Игорь звонил. Эксперты проверили гильзы. Из трех были сделаны холостые выстрелы. Из четвертой — боевой.
«Ну вот, — сказала сама себе Клавдия, — еще чуть-чуть и все станет на свои места. И окажется, что никакого чуда не было».
— Я всегда знала, мне еще мать говорила — смерть троих берет. Вы же слышали, что Севастьянова убили тоже?
— Да, — ответила Клавдия.
— Какая глупая смерть.
«Это новое определение, — подумала Клавдия. — Ну же, милая. Еще говори».
— Теперь и Дюков в тюрьме погиб. Вы слышали?
— Да.
— О, Господи, мне сразу все это не понравилось. Я говорила Вадику — не экспериментируй так рискованно. Он не послушал. Ну, вы понимаете?
И женщина выразительно посмотрела на Клавдию.
«Нет! Я не понимаю! Скажите мне, ради Бога, чего я не понимаю!» — хотела закричать Клавдия, но вместо этого только печально склонила голову.
Она молила всех святых, чтобы словоохотливая спутница не замолчала.
Но спутницу снова позвали, и она отвернулась.
Клавдия от нетерпения и напряжения чуть не свалилась в обморок.
— Простите, — не выдержала она и тронула женщину за рукав. — Вы когда в последний раз видели Вадима?
— Как раз накануне. Он был в шоке. Вы можете себе представить! Он места себе не находил. Все говорил — я трус, я испугался. Меня надо казнить. Вот и накликал смерть.
Клавдия мысленно гипнотизировала женщину, чтобы та не остановилась, чтобы в конце концов рассказала все.
Но в этот момент подъехал автобус.
Толпа двинулась, и Клавдия поняла, что сейчас все кончится. Женщина сядет в автобус и, конечно, забудет этот разговор. А выспрашивать нельзя. У этих людей вообще нельзя ничего выспрашивать. Они или расскажут сами, или будут молчать всю жизнь.
— Вы поедете этим? — нашлась Клавдия.
Женщина оценивающе посмотрела на толпу.
— А что, будет еще?
— Да, обещали, — соврала Клавдия. «В крайнем случае, — подумала она, — мы довезем эту женщину на машине Ирины. Только бы она не молчала».
— Ну тогда и я подожду, — согласилась женщина.
— Вы рассказывали про Вадима, — мягко напомнила Клавдия.
— Да… Он себя просто истерзал. «Мне жить не хочется», — говорил. Знаете, если человеку жить не хочется — это к печальному финалу.
— Это он так из-за Дюкова? — осмелилась спросить Клавдия.
— Конечно. Надо было, говорит, сто раз проверить. Тысячу раз. Но разве там можно было проверить? Это ж не на площадке, там пиротехников не было.
«Ну, вот и все, — подумала Клавдия. — И никакого чуда».
В этот момент как раз подошел второй автобус. Вот это было чудо.
ГЛАВА 18
Всю дорогу до дома Клавдия блаженно улыбалась, чем выводила Ирину из себя. Та тоже была нетерпелива.
— Ну что, Клавдия Васильевна? — чуть не стонала Калашникова. — Что вы узнали?
— Потом, потом, Ириша, не сейчас, — продолжала бессмысленно улыбаться Клавдия. — «Миленькие детки, дайте только срок».
— Вы меня с ума хотите свести?
— Хочу! Вот если сама не тронусь — всех с ума сведу.
Ирине наконец надоело расспрашивать Клавдию, она обиделась, надула губки и до самого Клавдиного дома не произнесла ни звука.
— Я тебе попозже перезвоню, — сказала на прощание Клавдия. — Дай я сама все обдумаю.
— Пожалуйста, дело ваше, — пробурчала в ответ Ирина.
Клавдия и в самом деле должна была все обдумать. Толстенный канат, который ей бросила незнакомая женщина на похоронах, при ближайшем рассмотрении оказался тоненькой травинкой. Конечно, то, что рассказала женщина, многое ставило на свои места. Но многое запутывало еще больше. И тут надо было не торопиться.