— А как хорошо начали, Николай Андреевич, — укоризненно произнесла она. — Виноват, дескать, но не преступник. Я уж было вам поверила.
— А что? — еще громче задышал Сапожников. — Я правду говорю.
— Нет, не правду. Дюков в институте не учился.
Сапожников так и остался с открытым ртом.
— Как это? — сказал он. — Как не учился? Учился. Можете проверить. Мы вместе поступали.
— Проверим, — кивнула Клавдия. — А вы продолжайте.
— А чего продолжать? Вы спросили, я ответил.
«Действительно, — подумала Клавдия, — чего я от него хочу?»
— А чем сейчас занимается Федоров? — вставила Ирина.
— Вадька? Вадька кинорежиссер.
— Это что, у вас в «железке», как вы выразились, он на факультете кинорежиссуры учился? — иронично поинтересовалась Калашникова.
— Так он бросил потом, в «кулек» ушел.
— «Кулек» — институт культуры? — перевела Клавдия.
— Да.
— И там уже стал режиссером?
— Нет. Он потом кооператором стал, джинсы варил, а потом стал кино снимать.
— А, ну тогда понятно, — сказала Клавдия. — И что же он снял?
— Да вы не видели, — погрустнел Сапожников. — Разве теперь кто-нибудь смотрит российское кино? Один Михалков и остался. Подмял под себя всех. Он и в Канны, он и Оскара. В Каннах провалился…
Клавдия улыбнулась.
— Вы с Федоровым недавно виделись, — сказала она. — На этой неделе.
— Откуда вы знаете?
— Фестиваль в Каннах только-только начался. Это Федоров с вами болью делился?
— Он, — согласился Сапожников.
— А с Дюковым он когда встречался?
— Так мы как раз втроем и сидели.
— И заказ на убийство Дюков получил тогда же?
— Ч-ч-то? — еле выдохнул Сапожников.
— Заказ, — повторила Клавдия.
— Вы сказали — убийство?
— Я сказала — убийство. А вы не знали? — улыбнулась она.
— Про убийство? Нет, не знал. А кого убили? Вадьку?
Клавдия громко сглотнула, даже Сапожников это услышал.
Она часто попадала в дурацкие ситуации, частенько чувствовала себя в театре абсурда или в какой-то неостроумной пьесе, так называемой комедии положений, но всегда была в таких случаях сторонним наблюдателем, а сейчас оказалась в самом центре событий, почти что ощущала на голове тяжесть шутовского колпака.
Дело в том, что Сапожников не притворялся, Клавдия такие штучки понимала сразу. Сапожников действительно ничего не знал об убийстве.
И вообще весь его рассказ мало походил на сговор матерых убийц. Встреча старых однокашников — не более того.
— А почему вас арестовали, Николай Андреевич? — наконец спросила она.
— А кто его знает, разве у вас объяснят? Схватят человека и все. Вы первая меня хоть о чем-то спрашиваете.
Клавдия заглянула в дело — постановление о задержании выдано в районной прокуратуре. Выдано позавчера. Больше никаких следственных действий с Сапожниковым не проводилось.
Что за чертовщина? Дюков уже отдал богу душу, а этот сидит тут ни сном, ни духом. Они что там, в районке, спят все?
— Ну так вот… — Клавдия решила, что продолжать допрос все равно надо. — Ваш знакомый Дюков… кстати, это он?
Она показала фотографию Сапожникову.
— Он.
— Совершил убийство Севастьянова. Заявил на допросе, что заказ на убийство сделал Федоров, а с ним его свели вы, Николай Андреевич. Хотите прочитать своими глазами?
Теперь пришло время Сапожникову долго и громко глотать и дышать паровозом.
— Петька убил Димку Севастьянова? — наконец произнес он. — А Вадька заказал? Вы что, с ума сошли? Он чего, рехнулся? — поправился тут же Сапожников. — А ну позовите его сюда, пусть он мне это в глаза скажет.
— То есть ничего этого не было? — спросила Калашникова, которая тоже мало что понимала.
— Да они друзья не разлей вода. Димка у Вадьки в картине снимается… снимался. Нет, погодите, что, правда убили? Кто?
— Дюков.
— Позовите его сюда, пусть сам скажет, — демонически расхохотался Сапожников. — Никогда не поверю, никогда. Где он? Его тоже арестовали?
— Да.
— Так давайте его сюда. Сами увидите, все станет на свои места. — Он даже вскочил с табурета. — Он мне этого сказать не сможет, ха-ха-ха… Он… Да вы что! Где Петька?!
Клавдия вперила взгляд в Сапожникова, и тот постепенно затих. Что-то недоброе, страшное уловил он в этом взгляде.
— Что? — спросил он через минуту. — Что с Петькой?
— Николай Андреевич, успокойтесь. Сядьте. Дюкова два часа назад убили.
Сапожников стал опускаться на табурет, но почему-то не попал на него своим внушительным задом, а всей тяжестью рухнул на бетонный пол и захрипел.
Ирина с Клавдией бросились к нему, стали тормошить, отпаивать водой, потом позвали врача.
И тот, осмотрев больного, тихо сказал:
— Злодеи вы. До инфаркта довели человека.
ГЛАВА 3
Сапожникова уже давно увезли в реанимацию, а Клавдия с Ириной все сидели в комнате для допросов и молча смотрели в разные углы.
Для одного дня, для каких-нибудь четырех часов событий было более чем достаточно.
Клавдия никогда серьезно не верила в приметы, но сейчас ей было не по себе. Хотя закономерность еще не прослеживалась, но получалось что-то несусветное. Уже второй человек из простенького дела если и не мертв, то и не совсем жив.
— Знаешь что, — сказала Клавдия Ирине, — пусть Игорь займется этим Федоровым. Я что-то боюсь.
Калашникова не удивилась. Похожие мысли пришли и ей в голову.
Она вышла в коридор, позвонила от дежурного, и через пять минут пришел Игорь.
Раскрыл блокнот и приготовился читать свои заметки.
— Допросили шестерых. Пока никаких ниточек. Правда, я говорил только с двумя…
— Это сейчас подождет, — сказала Клавдия. — Давай-ка, Игорек, бери ордер, людей и скачите за Федоровым. Вот тут все его данные. Вези его в прокуратуру. Мы с Ириной поедем туда.
— А что, его еще не взяли? — удивился Игорь.
— Нет. Во всяком случае, в деле об аресте ничего. Впрочем, на всякий случай позвони в районную прокуратуру. Может, опять накладка.
— Накладка?
— Ну, не важно, — остановила любопытство Игоря Дежкина. Ей сейчас не хотелось пересказывать допрос Сапожникова с его печальным результатом. — Давай, Игорек, действуй.
Игорь пожал плечами и вышел. Клавдию он не видел такой никогда.
— Ну, Ириша, тронулись?
— Тронулись, — ответила Калашникова, и Клавдия услышала в ее ответе недвусмысленный намек.
…И главное, что Клавдии ничего в эту ночь не снилось.
У Дежкиной была такая примета, не примета, а скорее верный предвестник неприятностей: как приснится какой-нибудь мерзкий сон, так наутро жди бед.
А сегодня Дежкина спала как убитая. Вчера до глубокой ночи сидели на совещании в Генеральной прокуратуре. Переливали из пустого в порожнее, слушали отчеты, доклады, прения, скучали, шептались, решали кроссворды и рассказывали анекдоты.
В последнее время Клавдия что-то начинала недолюбливать собственную работу. Причин было много. Но главная, если можно так выразиться, синоптическая — слишком переменчивый ветер. И сильный к тому же.
Вчера боролись с националистами, сегодня с коммунистами, завтра хватались за олигархов, послезавтра за коррупцию в Кремле, но ничего до конца не доводили. Собственная работа ей напоминала уже ресторанную. На подхвате у официанта.
— А скажите, батенька, фазанчики у вас свежие?
— Как раз сегодня завезли. Ванька, сбегай, принеси.
— А устрицы?
— Только-только из воды. Ванька, покажи.
— Семга имеется?
— Всенепременно, в любом количестве. Ванька, где семга? Чего еще изволите?
Только где-то наверху решают бороться с чеченскими террористами, а мы уже давно комиссию создали, с мафией — а у нас оперативный центр и куча циркуляров, с финансовыми злоупотреблениями — а мы как раз сегодня совещание по этому поводу, с экстремизмом — всенепременно, у нас уже план разработан. Чего еще изволите?
И следователи во всех этих кампаниях были на подхвате.
Это страшно отвлекало. Раскрытых дел становилось все меньше, а шума все больше.
Иногда Клавдия просыпалась по утрам и не хотела идти на работу.
— Сходим к Малютову? — спросила Калашникова, когда вошли в прокуратуру.
— Сходим, — нехотя согласилась Клавдия. — Только сначала чаю выпьем.
Они сели в кабинете, заварили крепкого чаю и снова замолчали.
— Нет, это ерунда! — вдруг хлопнула ладонью по столу Калашникова. — Это какая-то полная ерунда на постном масле. С какой такой радости или гадости мы с вами как в воду опущенные? Подумаешь, и не так бывало.
— Не бывало, — сказала Клавдия. — Так противно — не бывало.
— В смысле? — не поняла Калашникова.
— В смысле, Ирина, что нас умыли, как последних щенков, разве что не утопили в помойном ведре.
— В смысле? — снова спросила Калашникова.
— В прямом смысле. Ты понимаешь, что сегодня произошло?
— В смысле? — уже тупо повторила Ирина.
— А произошло вот что: районщики налажали, как последние сволочи, а теперь это дело сунули нам. Никого Дюков не убивал. Никакой Федоров ничего не заказывал. И Сапожников никого ни с кем не сводил. Они хватанули первого попавшегося, отпрессовали его — и пожалуйста. То-то Малютов брови хмурил. Он думал, я умнее. Он думал, я прочитаю дело и сразу к нему прискачу — дескать, вы что, Владимир Иванович, меня за дурочку принимаете?!
— Думаете? — поменяла вопрос Ирина.
— Уверена.
— А почему же тогда Дюкова убили?
Клавдия шмыгнула носом. Это ее саму волновало и бесило больше всего. Дюкова не должны были убивать. Если это сделали спецы из районки, то… Нет, они побоялись бы. Чего им так уж стараться — ну подумаешь, не того взяли, впервой, что ли.
— А Дюкова убили потому, что… Там, Ириша, уголовники сидят, хуже зверей. Почему его убили, это мы узнаем. Но к делу это наверняка не относится.
И Клавдия решительно встала.
— Все, пора, а то наш начальник ускачет куда-нибудь по важным политическим делам.