Ленни, ее Ленни попал в беду и нуждался в ее помощи. Это было главным, и Лаки даже не вспомнила о том, что у нее есть еще дети, отец, друзья… Им, по крайней мере, ничто не угрожало.
Танец девушки скоро наскучил Дюку, да и двигалась она тяжело, неуклюже. Его сестра была куда грациознее. Жаль, что ее нет сейчас здесь, подумал он.
Бедняжка Мейбелин вынуждена сидеть в камере вместе с этой похожей на хорька Капистани! Ну ничего, когда-нибудь она выйдет, и они начнут работать вместе. Первым делом надо будет разобраться с этой старой развалиной Рени, чтобы они с сестрой могли без помех жить в собственном доме на Голливудских холмах.
— Хватит, — резко скомандовал он, и Клаудия застыла, парализованная ужасом. — Видишь вон тот табурет? — снова сказал он, указывая на низенький пуфик. Встань на четвереньки и перегнись через сиденье. Марш!
Он решил перейти к самому интересному номеру сегодняшней программы. Вид обнаженного женского тела разжег его аппетит, к тому же Дюка возбуждало сознание того, что у него будет зритель — подвешенный к потолку наподобие рождественской индейки Ленни Голден. Что ж, пусть напоследок полюбуется, как он вздрючит эту итальянскую телку.
— Ради бога! — завопил Ленни. — Оставь ее!
— Почему? — спросил Дюк, весьма удивленный тем, что Ленни осмелился заговорить. Он-то считал, что ему удалось достаточно запугать свою жертву. — Ты что, надеешься сам ею попользоваться?
— Отпусти ее сейчас же, проклятый сукин сын, мерзавец, подонок!
Дюк пожал плечами.
— Не слушай своего дружка, детка, — обратился он к Клаудии. — Делай, что сказано. И поживее!
Клаудия послушно опустилась на четвереньки и навалилась животом на пуфик. Ленни, поняв, что сейчас произойдет, содрогнулся и застонал.
— Не делай этого!
Дюк поднялся с кресла, расстегнул штаны и выпростал из ширинки эрегированный член. Он не был особенно велик, но вполне, способен сделать то, что задумал Дюк.
Дюк шагнул к неподвижной Клаудии.
Лаки бесшумно скользила вдоль темного коридора. Музыка по-прежнему гремела во всю мочь, мешая ей сосредоточиться. Проклятье! Ну ничего, она доберется до этого негодяя, кем бы он ни был!
Дверь спальни была слегка приоткрыта, и Лаки одним быстрым движением распахнула ее во всю ширину.
Первой она увидела Клаудию. Та стояла на четвереньках лицом к двери, опираясь грудью и животом на низкий мягкий пуф. Дюк, стоявший позади нее на коленях, с вожделением поглаживал ладонями ягодицы Клаудии. Ленни беспомощно свисал со стропила.
Увидев Лаки, Дюк отпрянул от Клаудии и потянулся за пистолетом, который лежал рядом на полу.
— Не двигаться! — гаркнула Лаки.
— Это ты мне? — с вызовом откликнулся Дюк.
— Тебе, говнюк. Брось оружие!
— Извини, крошка, ничего не выйдет… — Он завладел пистолетом, но держал его стволом вниз.
Лаки перевела дух. Задерживать маньяков и убийц не было ее любимым занятием.
— Только попробуй! — пригрозила она. — Я тебе мозги вышибу!
Дюк направил пистолет на Ленни.
— Не успеешь, — сказал он, и Лаки увидела, как напрягся его палец, лежавший на спусковом крючке.
Нужно стрелять, поняла она. Иначе будет действительно поздно.
Лаки и Дюк выстрелили почти одновременно.
Пуля, предназначавшаяся Ленни, пробила грудь Клаулии, в последний момент бросившейся между ним и Дюком.
Пуля Лаки попала Дюку точно в сердце, и он упал на пол с улыбкой на кукольном личике.
Все было кончено.
Глава 45
Было начало одиннадцатого, когда Мейбелин неожиданно вызвали к начальнице тюрьмы.
— Что случилось? — сонно спросила Мила, разбуженная шумом.
— Не знаю. — Мейбелин пожала плечами. Они с Милой ссорились весь вечер, и в конце концов она решила, что ненавидит свою глупую соседку.
— Черт! — пробормотала Мила. — Надеюсь, это не из-за меня! Смотри там не болтай лишнего!
Мейбелин ничего не ответила, и надзирательница вывела ее из камеры.
Вернулась она через двадцать минут, и по ее лицу Мила сразу поняла — что-то случилось.
— В чем дело? — требовательно спросила она. — Тебя вызвали из-за меня? Что ты им рассказала? Говори, и, если ты проболталась, я тебя убью!
— Нет, — ответила Мейбелин странно спокойным и каким-то отрешенным голосом. — Меня вызвали не из-за тебя.
— А из-за чего же? Ведь должна же быть какая-то причина, чтобы вытащить тебя из камеры посреди ночи!
— Меня вызвали из-за брата. Из-за Дюка.
— А что с ним стряслось? Он замочил Ленни Голдена, как обещал? Ну конечно, он убил его и сам попался!
Мейбелин посмотрела на нее пустым взглядом:
— Он мертв — вот что стряслось. Убит.
— Убит? Как — убит?! — удивилась Мила.
— Обыкновенно. Он проник в дом, где был Ленни Голден. И кто-то его застрелил.
— Кто-то? Не Ленни? Может быть, это были полицейские?
— Я чувствую себя так, словно у меня вырезали сердце, — проговорила Мейбелин, не ответив на вопрос Милы. — Дюк был для меня всем… — Она повернулась к Миле, и лицо ее исказила гримаса ненависти и боли. — Это все ты! — крикнула она. — Если бы не ты, Дюка не убили бы!
— При чем тут я? — удивилась Мила.
— С тех пор как ты появилась в этой камере, у меня из-за тебя одни неприятности! — прошипела Мейбелин. — А теперь ты отняла у меня единственного дорогого мне человека!
— А что твой брат сделал с моей «пушкой»? — спросила Мила, сообразив, что ее револьвер так и остался у Дюка. — Куда он ее дел?
— С твоей «пушкой»? — переспросила Мейбелин. — Мой брат мертв, а у тебя только и забот что о собственной шкуре.
— Ладно, молчу, — произнесла Мила с затаенной угрозой. — Завтра мне снова придется сидеть в суде и слушать, как эти тупые адвокаты убеждают всех и вся, что это я спланировала преступление, что я застрелила эту черную суку Беркли, что я соблазнила невинного цветного мальчика…
— Ты тварь, — сказала Мейбелин с холодной ненавистью. — Если бы Дюк был здесь, он бы наказал тебя за твои грехи.
— Мне очень жаль твоего брата, но из-за него я оказалась по уши в дерьме, — возразила Мила. — Как я теперь получу свой револьвер?
— Ну ничего, бог накажет тебя за него и за меня! — убежденно заявила Мейбелин, не слушая ее. — Ты — адская тварь, сука! Дюк погиб из-за тебя!
С этими словами она сунула руку под матрас и выхватила оттуда свою самую большую драгоценность — длинный и острый осколок стекла. Последовал молниеносный выпад, и стекло с легким сухим треском вошло в горло Милы.
Мила даже не поняла, в чем дело. Покачнувшись, она захрипела и мешком осела на пол.
— Так тебе и надо, — злобно прошипела Мейбелин. — Отправляйся обратно в ад — мне плевать.
И она легла на койку и с головой укрылась одеялом, оставив Милу истекать кровью на полу.
Прайс читал «Лос-Анджелес тайме», когда Ирен, войдя в комнату, спросила, нельзя ли ей с ним поговорить.
— Может, попозже? — уточнил Прайс, откладывая газету. — Я что-то неважно себя чувствую.
— Мне очень жаль, но… Я должна кое-что объяснить. Во всем, что произошло здесь в последние месяцы, виновата я.
— Вот как? — удивился Прайс. Он действительно чувствовал себя скверно, но что-то в голосе Ирен заставило его насторожиться.
— Да. — Ирен с мольбой сложила на груди руки. — Я плохо воспитывала Милу и не всегда была к ней добра. Я была ей скверной матерью…
— Но при чем тут это? — нахмурился Прайс.
— Я недолюбливала ее с тех самых пор, как она родилась. — Ирен покачала головой. — Она… она встала между нами. Между мной и тобой.
— Мила встала между нами? В каком смысле? — Брови Прайса удивленно приподнялись. — Послушай, Ирен, мы действительно были близки в физическом смысле, но я, кажется, не давал тебе поводов надеяться, что между нами может что-то быть.
— Я должна сказать тебе кое-что еще…
— Говори, и побыстрее, — поторопил ее Прайс.
Не хватало еще, чтобы экономка призналась ему в любви.
— Видишь ли, так получилось, что… — Ирен собиралась рассказать ему все, но тут зазвонил телефон, и Прайс, обрадовавшись передышке, схватил трубку:
— Алло? Да, это я… — Несколько минут он слушал, и лицо его становилось все мрачнее. — О черт! — вырвалось у него. — И что теперь будет? Ага, понятно… Хорошо, я… Я сам ей скажу. — Он осторожно положил трубку, встал и вытянул вперед руки. — Подойди ко мне, — сказал он.
Ирен приблизилась, и Прайс заключил ее в объятия.
— У меня скверные новости, Ирен…
— Какие? — Она вскинула на него испуганные глаза.
— Мила… На нее напала соседка по камере. Мне очень жаль, Ирен, но… Твоя дочь мертва.
Эпилог
Шесть месяцев спустя
— Доброе утро, — сказала Лаки, когда Ленни, Мария, Джино-младший и Леонардо вернулись с пляжа.
Волосы у всех четверых были влажными, на коже налип песок, но лица сияли улыбками. — Кто хочет есть?
Завтрак она накрыла на выходившей к морю террасе. Горячие сдобные булочки, свежие фрукты, йогурт, французские тосты и бекон выглядели очень аппетитно, и дети с радостными воплями бросились к столу.
— Я хочу, я! — кричали все трое, а громче всех — Леонардо, который после удачной операции быстро научился говорить и каждый день перенимал у Джино и Марии новые словечки.
Ласково обняв его за плечи, Лаки прижала мальчика к себе. Она успела полюбить Леонардо, который после смерти матери буквально прилип к Лаки, а она не отличала его от собственных детей. К тому же он был ей не чужой — в нем текла кровь Ленни.
Клаудии устроили трогательные и пышные похороны, поминальные молитвы читались на английском» и итальянском языках.
Лаки очень боялась, что после трагедии Ленни снова впадет в депрессию, и была счастлива, что этого не произошло. Ленни удалось не только справиться с собой, но и в корне изменить свое отношение к жизни. Теперь он регулярно ходил в тир, упражняясь в стрельбе из револьвера, и даже брал уроки карате, и Лаки мысленно аплодировала мужу. Он окреп, похудел, а главное — обрел уверенность в себе, которую не смогли бы поколебать никакие испытания.