– О Буглееве я могу рассказать ровно столько же, сколько о тебе. Если меня будут расспрашивать о Викторе Воронове, то я отвечу, что он перспективный слушатель, кандидат на диплом с отличием. О том, кто твои родители или чем ты занимаешься в общежитии, я при всем желании рассказать не смогу.
Они еще постояли на пустыре, помолчали. Воронов не спешил вновь начать расспросы, Усталый Сокол размышлял, как ему лучше поступить.
– Еще раз, отбросив словоблудие, объясни, зачем тебе это Дело? – спросил он наконец.
– Жернова правосудия! – воскликнул Воронов вполголоса, чтобы не слышали остальные собачники на пустыре. – Они крутятся, ход их не остановить. Долматов попал в жернова, и его смололо в костную муку, хотя он, на мой взгляд, не виновен. Я хочу понять, в какой момент движение жерновов становится необратимым, на каком расстоянии от них стоит держаться, и кто и что приводит их в движение. Буглеев увлекся натуралистическим описанием событий в квартире Дерябиных и упустил из виду нестыковки в доказательствах. Что погубило Долматова: равнодушие Буглеева или его избыточный эротизм? Кто подтолкнул жернова к движению: старшая сестра, сама Елена или некая третья сила, о которой в Деле нет ни слова?
Выговорившись, Виктор замолчал. Усталый Сокол сдвинул брови, посмотрел на тучи, скрывшие луну, на собаку, заигравшуюся с другими псами.
– Ты решил познать истину по делу? – задал он риторический вопрос. – Когда я был молодым, меня тоже тянуло заглянуть во все щели и узнать все тайны на свете. Годам к 30 это рвение угасает, а к 40 сходит на нет. Ты встал на скользкую дорожку, но если считаешь, что ты на правильном пути, я помогу тебе познакомиться с одним человеком. Мой бывший сосед по подъезду работал в прокуратуре с Буглеевым. Если он согласится встретиться и поговорить, я сообщу тебе об этом. Если нет, считай, что ты мне ничего не рассказывал, а я тебе ничего не обещал.
Окрыленный перспективами интересного знакомства, Воронов вернулся в общежитие. В этот вечер он долго не мог заснуть, обдумывая линию поведения при встрече с бывшим знакомцем Буглеева. Сон сморил его во втором часу ночи, а в четыре часа дежурный по курсу благим матом заорал:
– Подъем, мать вашу, подъем! Тревога! Настоящая тревога, не учебная! Всем построиться в коридоре и ждать дальнейших указаний.
– Война, что ли, началась? – пробормотал заспанный Рогов, вставая с кровати.
– Ввек не забудем мы Родину-мать, где б ни пришлось за нее воевать! – отозвался Воронов и потянулся к кителю на спинке стула.
9
Слушатели высшей школы МВД СССР – не солдаты, их не надо тренировать командами «Подъем!», «Отбой!», «Тревога!». Для них ночные команды дежурного по роте остались в прошлом. При поступлении в школу абитуриентов предупреждали, что их ждет армейский режим, но это была страшилка, имеющая с реальной жизнью мало общего.
После возвращения в октябре 1986 года с сельхозработ в расположение школы Трушин пару раз устраивал вечерние построения, чтобы продемонстрировать, кто на курсе хозяин. Убедившись, что приемлемый уровень дисциплины достигнут, Геннадий Федорович занялся более важными делами, чем тренировка личного состава в коридоре.
Подав команду на построение, дежурный по курсу не уточнил, в какой форме одежды нужно вставать в строй. Большинство курсантов решили, что для построения сойдет повседневная форма – брюки навыпуск. Кто-то надел сапоги, перепоясался портупеей. Верхнюю одежду не надел никто: все надеялись, что построение пройдет внутри общежития и можно будет вновь лечь спать, досматривать сны. Предупреждение дежурного, что тревога «настоящая», ребята дружно проигнорировали. Какая может быть «настоящая» тревога в школе? Если враги напали, то в бой с ними вступят пограничники и солдаты, а до слушателей когда еще очередь дойдет! О других происшествиях никто не подумал, настолько они были редки в Советском Союзе.
Мрачный начальник курса появился минут через десять после построения. Ни слова не говоря, он поднялся на второй этаж, ушел в дальний конец коридора и начал осмотр курса. Командиру 15-й группы он сказал: «Что вы вырядились, как банда дезертиров? Разве непонятно, что тревога не учебная? После осмотра даю пять минут, чтобы привести себя в порядок».
Идя вдоль строя, Трушин всматривался в лица, а курсанты рассматривали его. Начальник прибыл на построение с глубочайшего похмелья, с раскрасневшимся лицом, пересохшими губами. Перегаром от него разило за версту.
«Геннадий Федорович решил расслабиться в конце недели, а тут – тревога! – подумал Воронов. – Кто бы мог подумать, что нас в ночь с пятницы на субботу поднимут».
Выпускники 1986 года рассказывали абитуриентам, что «батек любит поддать», иногда от него несло ядреным перегаром всю неделю. Вполне возможно, так и было, но Воронов никогда не видел Трушина пьяным или даже выпившим. Если начальник курса и прикладывался к бутылке, то исключительно вне школы, а вне школы все дозволено. Он что, не мужик, что ли, не имеет права опрокинуть рюмку-другую после напряженного трудового дня?
Закончив осмотр личного состава на втором этаже, Трушин спустился на первый, где устроил разнос командирам групп за отсутствие на построении некоторых слушателей. «Всех, кто самовольно ушел в город, – накажу! – бушевал начальник курса. – У кого не будет уважительной причины, объявлю по выговору с занесением в личное дело».
Через две минуты последовала команда всем переобуться в сапоги и быть готовыми к выезду.
– Кажется, что-то и в правду в городе случилось! – решили вмиг посерьезневшие слушатели.
Еще через несколько минут Трушин затребовал от командиров групп строевые записки с указанием фамилий отсутствовавших на построении слушателей. В группе Воронова отсутствовали двое: Вождь, перебравшийся жить к любовнице, и Касим, поехавший проведать земляков в рабочее общежитие на окраине города. Если бы построение объявили сразу же после ужина, то можно было бы придумать отговорки: пошел в спортзал, поехал в парикмахерскую, зашел к знакомым в соседнее общежитие. Ночью никакие отговорки не годились. Отсутствовал на построении – готовься к наказанию.
В 6.00, когда ожидание серьезных событий начало спадать, Трушин велел двум группам получить противогазы и построиться перед общежитием.
– Началось! – с облегчением выдохнули все. – Только противогазы-то зачем? Химический завод взорвался, будем людей эвакуировать?
На улице начальник курса объявил боевую задачу:
– Ночью загорелся крупнейший магазин верхней одежды. Мы выезжаем на место происшествия для поддержания общественного порядка.
Построившись в колонну, слушатели вышли за КПП, расселись в поданные автобусы и поехали в Южный микрорайон Хабаровска. Впереди головного автобуса шла машина ГАИ с включенным проблесковым маячком. Приближаясь к перекресткам, гаишники включали сирену, расчищая путь. Начавшееся с непонятного построения задание вмиг обрело дело государственной важности.
«Мигалки, сирена, поездка по ночному городу – красота! – подумал Воронов. – Все какое-то развлечение. Адреналин! Посмотрим, что дальше будет».
В центре Южного микрорайона автобусы остановились. Сгоревший магазин занимал весь первый этаж десятиподъездного девятиэтажного здания. К прибытию слушателей пожарные уже сматывали брезентовые рукава. Огонь внутри здания был потушен, часть витрин выбита. В обесточенном магазине освещение не работало, так что понять, что творится в торговом зале и на складах, было невозможно.
К Трушину подошел полковник, представитель краевого УВД, и распорядился оцепить место происшествия. По набежавшим с пожарных рукавов лужам, еще не схватившимся на весеннем морозце, слушатели растянулись в цепочку, заблокировав все подходы к зданию.
Понемногу начало светать. Мимо переминающегося с ноги на ногу Воронова прошли двое мрачных мужчин. Они беспрепятственно преодолели оцепление, вошли внутрь магазина, побыли там минут пять и вышли еще более помрачневшими.
– Хорошо хоть Тэтчер уехала! – сказал один из них.
Воронов и Рогов переглянулись. Тэтчер уехала две недели назад. Погостила у Горбачева в Москве и вернулась в Лондон. Как ее отъезд мог быть связан с пожаром в магазине, было не совсем ясно. Нигде в официальных СМИ не сообщалось, что глава английского правительства намеревается посетить Дальний Восток, тем более делать покупки в магазине верхней одежды. Выйдя за оцепление, загадочные мужчины сели в черную «Волгу» и умчались в сторону улицы Краснореченской.
– Что они о Тэтчер толковали? – спросил Виктор.
– Цену набивают, – ответил Рогов. – Ты разве не понял, откуда они? У них на лбу написано: «КГБ». Ребята из этой конторы нормальным языком говорить не умеют. У них что ни слово, то загадка. О, еще кто-то пожаловал!
К оцеплению подъехали две «Волги» и микроавтобус. Из легковых автомобилей вышли представительные мужчины в гражданской одежде, из микроавтобуса – следователи и криминалисты краевой прокуратуры в форме. Они о чем-то посовещались с полковником из УВД и пошли внутрь магазина. Следом за ними на черной «Волге» прибыл начальник краевого УВД. Он также поговорил с полковником и пошел осматривать результаты пожара.
– Черт, мы стоим в самом неудобном месте! – прошипел Рогов. – Все боссы мимо нас идут.
– Нам-то по фигу, – вполголоса ответил Виктор, – а вот батьку надо бы в сторону отойти.
– Куда он отойдет от центрального входа?
Приятели украдкой посмотрели на начальника курса. Трушину стояние на свежем воздухе не пошло на пользу. Наоборот, он еще больше раскраснелся и стал выглядеть как карикатурный алкоголик из журнала «Крокодил». К запаху перегара на морозе у Трушина добавился густой пар изо рта. Чтобы не выглядеть, как Змей Горыныч, испускающий облако дыма при каждом выдохе, Трушин стал дышать в воротник шинели, но это мало помогало.
С первыми лучами солнца к магазину примчался автомобиль ГАИ с включенными проблесковыми маячками. За ним – правительственная «Чайка». Трушин при виде «Чайки» выпрямился, как гвоздь, и замер. Глядя на него, вытянулись по стойке «смирно» и его подчиненные. Всем стало не до шуток – на место происшествия прибыла высшая партийная власть. Милицейский полковник беспомощно оглянулся на вход в магазин, где исчезли начальник краевой милиции и прокуроры. Встречать высоких гостей предстояло ему.