двиг на этой почве.
Она встала, прошла к холодильнику, проверила содержимое.
– Вы не откажетесь поужинать со мной?
– С удовольствием!
Ответил Воронов раньше, чем успел подумать: «Стоит ли?» Но урчащий желудок подсказал, что горячий ужин в обществе молодой женщины лучше, чем холодные вареные яйца с хлебом.
Виктор помог Осокиной почистить картошку. Валентина пожарила ее с салом, нарезала колбасу, хлеб, лук. Поставила на стол стопки.
– К такому ужину вино не подходит, – сказала она.
Воронов, помогая Осокиной накрыть на стол, уже заприметил в холодильнике запотевшую бутылку «Столичной». Отбросив условности, он достал водку, разлил по стопкам.
– Вам от начальства не попадет за запах? – спросила библиотекарша.
– Я должен отметиться в управлении только в 16.00 завтрашнего дня. Дежурный меня обнюхивать не будет, а своего босса я увижу только в понедельник.
– Тем лучше! – улыбнулась Валентина. – Мне тоже некуда спешить. Сын у родителей, подруга вернется только завтра… Что-то здесь жарко стало, вы не находите?
Осокина расстегнула верхнюю пуговку халата. Подняла стопку.
– За что выпьем? За знакомство? – спросила она.
– За Буглеева, который нас познакомил!
Они засмеялись и перешли на «ты».
14
Воронов и Осокина лежали в темноте на разобранном диване, заменявшем кровать. Было около 4.00. Жизнь за пределами комнаты замерла, даже хождения пьяной молодежи по коридору прекратились. Осокина рассказывала:
– Подруги начали выходить замуж. На меня стали косо посматривать: «А ты чего ждешь?» Внешность у меня, сам понимаешь, не как у Кати Дерябиной в молодости. Вот от кого мужчины столбенели, а я – так, серая мышка. Неприметная, невзрачная. Я не думала до окончания института выходить замуж, но познакомилась на вечеринке с парнем, который работал на авиаремонтном заводе инженером-наладчиком. Не пьет, матом не ругается, надежный, хозяйственный. Мои родители сразу приняли его, а я все чего-то ждала. Через несколько месяцев он сделал предложение и сказал, что как только мы распишемся, нам тут же от завода дадут комнату гостиничного типа. Я соблазнилась отдельным жильем и пошла в ЗАГС. Комнату нам дали. Я родила сына. В связи с пополнением семейства получили от завода двухкомнатную квартиру, прожили год, и муж изменился: стал выпивать, засматриваться на других женщин. Если был чем-то недоволен, мог и матом послать. Года полтора назад у него начались командировки на авиазавод в Комсомольск-на-Амуре. Из командировок он приезжал довольный, как мартовский кот. На меня неделями не смотрел. Я поняла, что пора расходиться. Но куда уйдешь, если мы не сможем разменять нашу «двушку» на две однокомнатные квартиры? Только на две гостинки, а это ни меня, ни его не устроит. Сейчас мои родители прорабатывают варианты, как бы нам разъехаться, а я… Если муж мне изменяет, то почему я должна верность хранить? Жить по принципу нагуляется – успокоится? Он, может, и успокоится, только я много лет ждать не собираюсь.
Осокина встала, не включая свет, прошла к кухонному столику, включила чайник.
– Эту комнату мы снимаем втроем, по очереди наводим порядок, закупаем продукты. Когда надо, я обзваниваю подруг и говорю, в какой день буду ждать гостей. Сына оставляю у матери. Она надеется, что кто-то из моих любовников возьмет меня замуж и станет хорошим отцом ребенку. Я не хочу ее разочаровывать и каждый раз придумываю новую историю, у которой должен быть хороший конец. Если бы ты сегодня не остался, то я бы спала одна, а матери рассказала бы завтра подходящую легенду о мужчине, готовом принять меня такой, какая я есть.
Она налила себе чай, села за стол.
– Ты все время молчишь…
– Ей-богу, не знаю, что говорить! У меня такой бурной биографии не было. Мне просто нечего рассказывать. Кстати, зря ты себя считаешь непривлекательной женщиной…
– Перестань! – оборвала его Осокина. – Все уже произошло, так что оставь комплименты при себе. Я знаю, как выглядела в институтские годы и как выгляжу сейчас. Хочешь расскажу Катькину теорию, на которую я сама повелась? Когда ее отец стал хорошо зарабатывать, Катя стала модно и дорого одеваться. В девятом классе у нее уже были финская дубленка и шотландский мохеровый шарф. Ты в курсе, сколько фирменный шотландский шарф стоил? Двести сорок рубликов! У моей мамы зарплата была вполовину меньше. Так вот, на Катьку стали взрослые парни засматриваться, в кафе, в гости приглашать. Она не отказывалась, но одна, без Марины, не ходила. В десятом классе, после экзаменов, стоим мы на остановке. На Кате юбка короче не придумаешь, блузочка обтягивающая. Останавливается рядом «Волга», в окно высовывается усатый южанин и говорит: «Девушка, поехали с нами! Повеселимся, отдохнем! Мы тебя потом до дома довезем. Клянусь, не обидим, всем довольная останешься».
Катька фыркнула и говорит: «Вы всей республикой за год столько урюка не вырастите, чтобы меня в машину приглашать!»
Что там началось! Из машины выскочили трое мужиков, и если бы за нас не заступились парни на остановке, силой бы Катьку увезли.
Так вот, как-то Катя говорит: «Пока у меня есть деньги, молодость и красота, я буду жить на всю катушку, все от жизни возьму, что только смогу. Пока есть возможность, надо пользоваться, а то никто не знает, что тебя завтра ждет. В один прекрасный момент или деньги могут закончиться, или кожа дряблой станет, или годы сами собой пролетят, и вот тебе уже тридцать лет, и ты годишься только на то, чтобы у плиты стоять, мужу борщи варить».
Как в воду смотрела! Когда ее отец лишил содержания, веселье прекратилось. Парни, которые раньше с нее глаз не сводили, разом охладели, подруги исчезли, и она осталась одна-одинешенька, никому не нужная. Но пока она была на взлете, отрывалась по полной программе.
– Валя, перебью, извини. Я тут слышал историю про шубу. Это вправду было?
Осокина засмеялась.
– Точно такую же историю мне рассказала коллега месяц назад. Только в ней участвовала жена вашего бывшего министра Щелокова.
– У нас нет министра, – не задумываясь, ответил Виктор. – У нас – председатель.
Если Осокина хотела проверить нового любовника, то Воронов на уловку не поддался. Он твердо вбил в голову, что к милиции отношения не имеет, и в нужный момент не сплоховал.
– Жена Щелокова могла шубами бросаться, – продолжила Валентина, – а у Катьки мать до такого сумасбродства не дошла, да и лишних шуб у них не было. Это, скорее всего, городская легенда, вымысел. Не станет ни одна женщина роскошную шубу в лужу бросать.
Осокина допила чай, легла к Воронову.
– Еще раз скажи, сколько тебе лет? – спросила она.
– Двадцать шесть, – соврал Воронов.
– Тогда ты должен помнить конец 1970-х годов. Сколько тебе было перед Олимпиадой?
– Двадцать.
Прибавить к своему возрасту четыре года нетрудно. Тут главное – не начать прибавлять цифры к году рождения, а брать за исходное значение возраст на момент вопроса.
– В том году я дембельнулся из армии и поступил в закрытый институт, – добавил Виктор.
– Что такое «закрытый институт»? – спросила Осокина.
– То же самое, что армия, только четыре года учебой занимаешься. Извини, но я об институте больше сказать ничего не могу.
– Если ты шесть лет был взаперти, то пропустил всю эпоху застоя. Хотя он начался раньше. Беспросветная скука была уже года так с 1977-го. По телевизору смотреть нечего. В кинотеатр на хороший фильм билетов не достать, интересную книгу – не купить. В магазинах или советская классика лежит, или Пушкин с Достоевским. На комсомольских собраниях все спят, а если вызовут к трибуне, то бойко говорят заученные фразы. Никто из молодежи в построение коммунизма не верил, но американский образ жизни эталонным еще не считали. Это сейчас в Америке лучшие друзья живут, а тогда только лучшие джинсы делали. Так вот, от этой скуки помереть можно было. Парни развлекались, как могли: пили, дрались, за девчонками ухлестывали. А девушкам что делать? Домоводству учиться, носки вязать? Мне всю жизнь родители вдалбливали, что нужно быть аккуратной, прилежной девушкой, до свадьбы о парнях даже не думать. Я слушала маму с папой, кивала головой, выходила на улицу, а там Катя с ее теорией «ускользающей» молодости: «Не возьмешь сейчас, завтра тебе эти годы никто не вернет». Кому было интереснее жить – мне или ей? Мне родители с великой неохотой купили после выпускного джинсы на базаре, а у Кати не то что джинсы, у нее в те годы даже джинсовая куртка была.
– Это действительно круто! – согласился Воронов.
– Был у меня парень, мы с ним переспали, чтобы почувствовать себя взрослыми, и разбежались через месяц, так как друг другу вообще не подходили. Нам даже поговорить не о чем было. Удовлетворили любопытство и пошли каждый своей дорогой. Тут Катя позвала меня в гости… Я как глянула, что у Долматова то она, то Вика на коленях сидят, обнимаются, никого не стесняясь, целуются, так и обомлела. Катя говорит: «Не теряйся! Второго раза не будет!» Я посидела у них и почувствовала себя заговорщицей, словно вступила в подпольную организацию. Представь, все вокруг проповедуют строгую мораль, любой флирт клеймят последними словами, а тут – делай что хочешь! Наплюй на все условности и почувствуй себя свободным человеком, над которым ни комсомол, ни родители с соседями не властны. На второй визит я сама напросилась и уже никого не стеснялась… Как тебе история моего падения?
– Это не падение. Это маленькое приключение, о котором бы никто и не узнал, если бы младшая Дерябина заявление не написала.
Виктору не хотелось продолжать этот разговор.
«После всего сказанного я должен пожалеть бедную девушку, посочувствовать, заверить, что теперь мы навеки будем друзьями, а там и к более серьезным отношениям можно приступать. Мне же больше делать нечего, как жениться на первой встречной, да еще с ребенком! Это она, перебирая любовников, ищет своему сыну подходящего отца, а я ничего не ищу. Я иду по пути познания истины. Я исследую жернова, а не мотивы, подтолкнувшие Осокину в объятия Долматова».