После обеда он был на кафедре у Архиерейского, отчитался о проделанной работе, подписал командировочное удостоверение. В конце рассказа выложил на стол коробку с ножом.
– Что это? – удивился Вадим Петрович.
– Подарок от наших коллег из УВД Приморского края.
Архиерейский открыл коробку, достал нож.
– Господи, красота-то какая! – восхитился он. – Ручная работа. Тебе не жалко с такой вещью расставаться?
– Вадим Петрович, зачем мне нож в общежитии? Потеряется или стащит кто-нибудь. Я его специально для вас привез.
Воронов с самого начала решил нож подарить, а не оставлять себе. Кандидатов на подарок было два: Трушин и Архиерейский. Прикинув, Виктор решил, что преподносить подарок начальнику курса – это мелкое подхалимство, недостойное будущего офицера. Архиерейский – другое дело! Для кабинетного ученого настоящее холодное оружие – это диковинка, эксклюзив. Расчет оказался верным. Начальник кафедры философии обрадовался подарку, как маленький мальчик новенькой машинке.
– У нас есть новости из Москвы, – сказал Архиерейский. – Не совсем приятные, но и не катастрофические. Залыгин отказался публиковать нашу работу, ссылается, что редакционный портфель на этот год полон. Ерунда, конечно! Статью об аварии на Чернобыльской АЭС они вставили, а нашу – побоялись. Считают, что еще рано на всю страну говорить правду о наркомании. Пусть считают! Мы направим работу в журнал «Вопросы социологии». Они не откажут в публикации.
Вечером Воронов набросал на листе бумаги одному ему понятные знаки и стал анализировать факты, сообщенные Долматовым.
«После утреннего кофе он вырубился и не слышал, как младшая Дерябина позвонила по телефону Нечаевой, как после звонка примчалась Нечаева и как они вызвали милицию. Так крепко спать он мог или напившись пьяным, или под воздействием снотворного. Наркологическая экспертиза показала наличие в крови Долматова незначительного количества алкоголя, соответствующего легкой степени опьянения. Вывод – Долматов говорит правду. Алкоголь у него в крови остался после вечернего возлияния, утренняя доза степень опьянения не повысила. Значит, Елена Дерябина подсыпала или подлила ему снотворное. При слове «снотворное» на ум приходит человек в белом халате, врач. На врача училась Нечаева. Она могла рассчитать необходимую дозу и продумать способ, как ее подмешать в кофе. Но Нечаева не юрист. Вряд ли она продумала такую сложную схему с построением доказательств. На юридическом факультете учились две девушки: Катерина Дерябина и Титова. Виктория Титова училась на курс старше, чем Дерябина. Она могла ненавязчиво проконсультироваться у преподавателей и выстроить схему, но Долматов считает, что она в фальсификации доказательств не участвовала, а вступила в дело только после его ареста. Отбросим Титову. Кто остается? Две сестры и Нечаева. Втроем они могли бы провернуть дело, если бы не мотив. Посадить человека ради того, чтобы завладеть его деньгами, чеками и вещами – как-то мелочно для дочерей состоятельного хозяйственника. Нечаева вообще ничего с этой аферы не получила. Она могла, конечно, слепо повиноваться Катерине, но не до такой же степени она зависела от Дерябиных, чтобы пойти на преступление. Тем более сразу после возбуждения уголовного дела отношения Нечаевой с Катериной расстроились, а потом и вовсе прервались. Они не поделили добычу, или Нечаева была уверена, что Долматова освободят после того, как сестры заберут заявление?»
Воспользовавшись отсутствием соседа, Воронов достал из-под досок на кровати пистолет, несколько раз навскидку прицелился в дверь, щелкнул курком. Игрушка была классная! Затвор передергивался, курок взводился. «Выстрел» звучал сухо, словно пистолет дал осечку. Щечки на рукоятке были пластмассовые, но не привычного темно-малинового цвета, а черные. Но кто способен рассмотреть цвет рукоятки пистолета, зажатого в руке? Никто.
Воронов вернулся к материалам Дела.
«Представим, что я режиссер событий 10 сентября. Все участницы действуют по моему указанию. Начнем. После звонка Елены Дерябиной приехала Нечаева. С собой у нее была бутылка водки. Она аккуратно перелила водку в бутылку из-под сухого вина, остатками водки сполоснула бокалы. Пустую бутылку протерла, тщательно удалила свои отпечатки пальцев, после чего вызвала милицию. Чайные чашки девушки помыли, следы снотворного уничтожили. Винную бутылку заткнули пробкой, спрятали в дамскую сумочку Нечаевой. Войдет бутылка в сумочку? Войдет, если сумочку взять подходящего размера. До приезда милиции, в самый последний момент, Елена Дерябина выпила водки. Совсем чуть-чуть, для запаха.
После осмотра ее направляют для прохождения судебно-медицинской экспертизы. По пути она допивает остатки водки и приезжает в СМЭ уже пьяненькая. Ах да! Для правдоподобности они порвали трусики Дерябиной и, на мой взгляд, зря это сделали. Если Елена была не в состоянии сопротивляться, то зачем одежду на ней рвать?
Теперь о Долматове. Где-то он рассуждает, как здравый мужик, а где-то очевидных вещей не видит. Не получал ответы от мамаши? Строчил письмо за письмом, а в ответ тишина? Что же тут удивительного, если Вика взялась опекать старушку? Контролировать получение корреспонденции просто: надо узнать, когда почтальон приносит письма, и вынимать их из ящика до того, как адресат спустится проверять почту. С фотографией немного сложнее, но если был исходный снимок, то можно его обработать и вместо одной из девушек вставить себя. Для такой работы нужен профессиональный фотограф. Но разве трудно его найти? Объяснить мастеру в фотоателье, что хочешь подшутить над знакомым или запечатлеть себя рядом с женихом, скончавшимся после автокатастрофы. С Викой пока непонятен один момент: зачем она приезжала в зону? Испугалась, что ее принудительно выпишут из квартиры? Скорее всего, так. По требованию прокурора мать Долматова могли направить на судебно-психиатрическую экспертизу и выяснить, что у нее есть психические отклонения и она не может в полной мере отдавать отчет своим действиям. Прокурор после экспертизы послал бы поручение в зону, получил бы объяснения Долматова и выгнал бы Вику с чужой жилплощади.
Еще непонятный момент, даже необъяснимый – это визит участкового. Кто был этот человек? С какой целью он приходил к Дерябиным? В дневное время музыку на всю громкость врубают все, у кого есть магнитофон и записи популярных исполнителей. Не будет участковый такой сигнал отрабатывать, объяснения собирать».
Ближе к полуночи явился Рогов, довольный, как мартовский кот.
«Я так увлекся Делом, что не заметил, когда он ушел», – отметил про себя Воронов.
– Ты откуда? – спросил Виктор.
– Пока ты ерундой занимаешься, я навестил девчонок, с которыми познакомился на дискотеке. Они не в обиде, что прошлый раз впустую провели время. Короче, завтра у нас мероприятие – идем в ресторан. Развеешься, про Буглеева и Долматова позабудешь. О деньгах можешь не думать. Мне вчера из дома сотку прислали. Рублей двадцать пять пожертвую на культурное мероприятие.
– Ресторан так ресторан, – согласился Воронов.
18
Воронов проснулся от тишины. В окно светило солнце, часы показывали 8.00.
«Мы проспали на занятия, проспали на завтрак! – с ужасом подумал он. – Как такое могло случиться? Почему к нам никто не зашел?»
– Рог, вставай! Мы проспали! – воскликнул Виктор.
– Ты скоро чокнешься со своим делом, – пробурчал приятель. – Сегодня 9 Мая, выходной! Даже завтрак будет на час позже.
Воронов с облегчением выдохнул и снова заснул.
Празднование Дня Победы в 1987 году проходило скромно, без размаха. К 11.00 колонна ветеранов подошла к памятнику воинам, павшим в годы Великой Отечественной войны. Под песню «День Победы» представители ветеранского движения Хабаровского края возложили венки и цветы. Невидимый диктор объявил минуту молчания. Взвод солдат комендатуры Хабаровского гарнизона дал трехкратный залп одиночными выстрелами. Распорядитель мероприятия объявил возложение венков оконченным. Ветераны постояли немного у памятника и разошлись. Все мероприятие, от начала движения колонны до трехкратного залпа, заняло не более двух часов. Никаких дополнительных мер по усилению охраны общественного порядка не потребовалось.
Для слушателей, привыкших участвовать во всех массовых мероприятиях, День Победы был обычным выходным днем. Единственное исключение: в столовой было праздничное меню. От повседневного оно отличалось закусками, подаваемыми на завтрак. Каждый слушатель получил по ломтику сыра и небольшой кусочек красной рыбы. Проживающие в городе слушатели по выходным в столовую не ходили. Причитающиеся им рыбу и сыр разобрали запасливые обитатели общежития.
После завтрака Рогов изложил свой план:
– Есть две подруги, учатся в Институте культуры на втором курсе. Одну зовут Алина, другую – Галя. Они живут в общежитии в комнате на четыре человека. Одна из девчонок у них вроде Золушки. Подруги скажут – уйдет ночевать в другую комнату. Еще одна лежит в больнице в гинекологии, ее до конца месяца в общежитии не будет. После ресторана я с Алиной уйду к ним в общагу, а ты приведешь Галю сюда.
– Почему не наоборот? – полюбопытствовал Воронов.
– У тебя кровать не скрипит, – пошутил приятель. – Короче, когда мы тебя ждали после дискотеки, всем любопытно стало, что я один с двумя девчонками в комнате делаю. Кто только ни зашел, какую только чепуху не попросил! Я наутро Свату говорю: «Какую соль ты спрашивал, когда у вас целая банка соли на подоконнике стоит?» Он ухмыляется: «Я подумал, может, тебе скучно с двумя чувихами, и ты меня пригласишь присоединиться?» Представь, какую свинью ты в прошлый раз подложил! Алине тот вечер не понравился, и она наотрез отказалась приходить к нам.
– Классно ты придумал! Тебе, значит, тихий райский уголок, а мне – школу?
– Ворон! Нам с Алиной только место надо. Я и так прикидывал, и так и решил: подругу Галину ты на себя возьмешь и нам руки развяжешь. Вернетесь вы в двенадцатом часу ночи, то-се, общага спать ляжет. Комната – твоя. Если уболтаешь, то все у вас будет правильно.