После всех этапов отсева и вступительных экзаменов абитуриенты условно разделялись на две группы: кто уже набрал необходимое количество баллов на экзаменах и кто надеялся на дополнительные баллы за собеседование. Среди второй категории абитуриентов конкуренция была примерно два-три человека на место.
Евгений Мальков с самого начала решил подстраховаться и объявил себя воином-интернационалистом, причем сделал это только на этапе первоначального собеседования в отделе кадров Дальневосточной высшей школы МВД СССР. При прохождении отбора по месту жительства он ни словом не обмолвился о своем «героическом» прошлом. План его был прост. Все воинские части в СССР имели номера. Дислоцирующиеся на территории Советского Союза назывались «Войсковая часть № …», все дислоцирующиеся за границей – «Войсковая часть, полевая почта № …». Где именно дислоцировалась та или иная «полевая почта», по номеру было невозможно определить. Эта часть могла быть в Польше, а могла быть и в Афганистане.
Мальков проходил срочную службу в ГДР, так что при желании мог выдать себя за «афганца». Успешно сдав экзамены, он приступил к учебе и понял, что из звания «афганец» можно извлечь дополнительные дивиденды. Руководство курса и преподаватели относились к участнику боевых действий с большим уважением, чем к обычному слушателю.
Мальков где-то раздобыл медаль «За отвагу» и стал с гордостью носить ее. Всем желающим он охотно рассказывал, в каких передрягах побывал в Афганистане и как под шквальным огнем душманов вынес с поля боя раненого товарища.
Совет ветеранов Афганистана ДВВШ МВД СССР избрал его заместителем председателя Совета, и Мальков с головой погрузился в общественную деятельность. Пока его однокурсники корпели над лекциями, Мальков выступал в школах и техникумах на Уроках мужества. При его рассказе о спасении товарища у парней из старших классов сжимались кулаки, а у девочек навертывались слезы на глазах.
Но сколько веревочке ни виться, все равно конец придет! Настоящие участники боев в Афганистане стали подозревать, что Евгений Мальков не их собрат, а самозванец. Он не владел нужным солдатским жаргоном и не мог толком объяснить, в каких боевых операциях участвовал. Один из самых авторитетных «афганцев», второкурсник Яковлев, в лоб спросил Малькова: «Где документы на медаль?» Тот ушел от ответа. Он просто не ожидал, что кто-то усомнится в его статусе. Яковлев был настойчив. По его требованию кадровики подняли личное дело Малькова и выяснили, что в военном билете отметки о медали нет.
На очередном заседании Совета ветеранов Мальков отверг все обвинения и заявил, что приказ о его награждении медалью «За отвагу» пришел уже после демобилизации, когда военный билет был сдан в отдел кадров райотдела по месту жительства. На время скандал затих, Мальков стал считать инцидент исчерпанным, но не тут-то было! Яковлев пошел на прием к начальнику отдела кадров школы.
– Товарищ полковник, – сказал он, – вы знаете, что такое «зеленка»?
– «Бриллиантовая зелень»? – уточнил кадровик. – Это лекарство, им раны смазывают.
– «Зеленка» на «афганском» жаргоне значит любые кучно растущие растения: небольшой лесок, кустарники. Любой, кто был в Афганистане, при слове «зеленка» подумает не о лекарстве, а о деревьях. Я спрашиваю Малькова: «Ты в «зеленку» ходил? Он отвечает: «В зеленке? После ранения мне руку ей смазывали, а так не ходил, конечно. Я же не ребенок, чтобы мне мама зеленкой ранки смазывала». В другой раз я его спрашиваю: «У вас «мухи» были?» Он смеется: «Какие мухи! Там же горы, никаких мух нет». Кто был в Афганистане, знает, что «муха» – это не насекомое, а гранатомет. Мальков не был в Афгане. Он – самозванец.
Начальник отдела кадров счел, что доводы Яковлева убедительные, и послал запрос в Министерство обороны. Ответ был ожидаемым. «Евгений Мальков проходил срочную службу в ГДР. В Афганистане не был, правительственными наградами не награждался».
Яковлев потребовал созыв Совета ветеранов Афганистана. На общем собрании афганцев он зачитал ответ из Москвы, подошел к Малькову и ударом кулака сшиб самозванца со стула.
– Это тебе, сволочь, за всех парней, кто не вернулся с Афгана!
Ветераны-афганцы еле оттащили Яковлева от лжеца, иначе неизвестно, чем бы дело закончилось.
Начальник школы решил показательно наказать фальсификатора. «Казнь» была назначена на понедельник. Пока ее готовили, и слушатели, и преподаватели обсуждали, как ловко Мальков пристроился, с каким надрывом он выступал перед школьниками. В группе Воронова общее мнение высказал Сватков:
– Если бы он вел себя скромнее, не стал бы кичиться своим «боевым» прошлым, то ему бы все сошло с рук. Кто бы до окончания школы стал проверять его биографию?
– Что он имел от этой липовой славы? – спросил непонятно кого Воронов. – Один балл на собеседовании и свободный график посещения лекций?
– Не будь таким материалистом! – возразил Рогов. – Он три года ходил в ореоле героя. Слава! Почет. Всеобщее уважение. От небывалого взлета у него снесло крышу, и он сам поверил в свои подвиги. Вспомни, как он ходил по школе: грудь вперед, медаль сверкает. Герой! Не то что мы.
– Где он сейчас, никто не знает? – спросил Секретарь.
– Смылся в город, – ответил всезнающий Вождь. – Здесь оставаться побоялся. Он бы домой, в Иркутскую область, уехал, да все документы в отделе кадров. Паспорт, военный билет, аттестат о среднем образовании – все там.
В понедельник утром, после завтрака, школу построили на плацу. На середину плаца вывели Малькова в повседневном кителе, с медалью на груди. Начальник школы зачитал приказ об отчислении самозванца из школы и увольнении из органов внутренних дел. Под барабанную дробь бравый капитан Шубин с кафедры спецтактики сорвал с кителя Малькова погоны. Следующим был Яковлев. Он отцепил медаль и сказал лжецу что-то обидное. После него к поникшему изгою подошел офицер из отдела кадров, вручил копию приказа об увольнении. Вообще-то рвать погоны не имело никакого практического смысла. Перед тем как получить личные документы, Мальков обязан был сдать на склад форменное обмундирование. Но ритуал есть ритуал! Предатель должен быть публично разжалован и навсегда вычеркнут из системы МВД.
После короткого совещания на трибуну к руководству школы был приглашен Яковлев. Раздалась команда: «К торжественному маршу!» Колонны слушателей замерли. Ухнул большой барабан, отбивая такт прохождения колонн. Разразился дробью малый барабан. Трушин скомандовал: «На месте шагом марш!» и занял место во главе курса. Полторы тысячи человек личного состава школы пришли в движение, стройными колонами обогнули плац, вышли на исходную позицию. Проходя мимо трибуны, и офицеры, и слушатели переходили на строевой шаг и равнялись «направо», на начальника школы и Яковлева. Мальков оставался у них слева, и так получалось, что все марширующие в колоннах отворачивались от него, в последний раз демонстрируя презрение к лжецу и предателю.
Придя на занятия, Рогов сказал:
– Я бы лучше повесился, чем такое бесчестие вынести.
– Малек не вздернется! – заверил Вождь. – Для него бесчестие – нормальное состояние. Вернется в Иркутск, найдет теплое местечко и вновь объявит себя «афганцем», будет купоны стричь.
Через три дня в газете «Тихоокеанская звезда» появилась заметка о разоблачении самозванца. Обсуждение газетной статьи вызвало не меньше разговоров, чем мероприятие на плацу.
– Кто-то из своих материал газетчикам дал, – сделал вывод Рогов. – Послушайте, что корреспондент пишет: «Мальков похвалялся, что с начала года даже пасту в авторучке не исписал». На лекции он не ходил, но про авторучку кто мог знать? Перед кем он хвастался? Только перед своими одногруппниками.
– Что удивительного? – спросил Петюшеев. – Сейчас свобода слова, гласность. Пиши о чем хочешь. Никаких табу для публикаций нет.
– Свобода слова не значит свобода свинства! – возразил Рогов. – Зачем наши внутренние проблемы перед всем Хабаровским краем выставлять?
– Самоочищение! – не сдавался Петюшеев. – Теперь граждане будут знать, что мы изгнали из своих рядов предателя и вторую такую сволочь терпеть не будем.
– Фигу! Теперь граждане даже наших настоящих «афганцев» будут считать самозванцами. Нынче жизнь такая: облили грязью одного – брызги на всех попали.
– Ты же не «афганец», чего ты кипятишься? Тебя за самозванца никто не примет.
– Зато за дурака будут считать! – начал злиться Рогов. – Ты послушай, что здесь написано: «За три года учащиеся даже не догадывались, что их водят за нос». Меня Мальков за нос не водил, я с ним перед школьниками не выступал.
– Стоп! – одновременно сказали Воронов и Сватков. – Там написано «учащиеся»? Ничего себе! Нас до положения пэтэушников низвели.
– «Учащиеся» – это корреспондентка от себя написала, – высказал мнение Петюшеев. – Она же не будет разбираться в нашем статусе. Мы слушатели, а в городе нас все курсантами называют. На погонах букву «К» носим? Значит, мы курсанты.
– Я бы в курсанты ни за какие коврижки не пошел! – вмешался в разговор Вождь. – Казарменный режим, сапоги, портянки. «Подъем!», «Отбой!». Я этой «мужской» романтики в армии досыта наелся.
Спор плавно перетек на службу в армии.
Вечером, когда все разошлись, Воронов сказал:
– Две отправные точки, два исходных пункта! Первый – газетам требуются «жареные» факты, что-то остренькое, бичующее пороки общества. Второй – если облить грязью одного слесаря, то дурно думать будут обо всех слесарях. Гласность – это ключ! Я все не мог понять, как мне к Вике Титовой подобраться и заставить ее говорить правду. Теперь догадался. Я выведу ее на чистую воду с помощью этой статьи!
– Скоро экзамены, а ты все о Деле Долматова думаешь? – отозвался с кровати Рогов. – Плюнь на него, займись учебой.
– До сессии еще больше месяца. Двух из трех свидетелей раскрутить успею, а там можно и за ум браться.
За время учебы Воронова было разоблачено еще несколько лжеафганцев, но их отчислили из школы и уволили из МВД по-тихому, даже приказ об отчислении личному составу не объявляли. Публичной «казни» удостоился только Мальков. Поговаривали, что всему виной премия, которую начальник школы вручил самозванцу за активную общественную работу. Если рассматривать эту премию с юридической точки зрения, то она была классическим мошенничеством: некий проходимец обманул руководство школы и завладел денежными средствами МВД СССР. Такой подлости начальник школы простить не мог и пошел на крайние меры.