иероглифа, которые переводятся как «всеобщий рай» и «всеобщее благоденствие». Так вот, я в их шайке не состою и за водой вам не побегу.
Титова осмотрела кабинет. Привычного графина с водой не было. Зато на сейфе была трехлитровая банка, используемая веселыми операми в качестве вазы для букета из стеблей дикорастущей конопли. Под действием тепла в банке размножились мелкие водоплавающие червячки. Демидов считал, что это личинки комаров, другие опера имели свое мнение. Как бы то ни было, червячки извивались в мутной воде, прекрасно себя чувствовали и превращаться в новый вид насекомых не желали.
Протоколы допроса изготавливаются на второсортной серой бумаге. Жевать ее проще, чем гладкие лощеные листы, но проглотить без большого количества воды нереально. Ком в горле застрянет и перекроет дыхание.
Разжевав протокол в единую массу, Титова инстинктивно потянулась к воде, увидела червячков и срыгнула жеваный ком. Не дав Воронову опомниться, она подскочила к окну и выбросила жвачку в открытую форточку. Судя по раздавшимся с улицы воплям, ее бросок нашел свою цель.
– Ей-богу, детский сад какой-то, – с укоризной попенял Воронов. – Зачем вы съели свой собственный протокол допроса? Вы что, не знали, что в нем написано? Я хотел продемонстрировать его для освежения памяти, а вы, рискуя здоровьем, чуть не подавились ничтожным документом.
– Что вам надо от меня?
Титовой было больно говорить. Бумага повредила глотательные мышцы горла.
– Так-то лучше! – похвалил Воронов. – Мы построим нашу беседу следующим образом: я задаю вопросы, вы отвечаете. Вначале я предлагаю поговорить о Дерябиных, об изнасиловании невинной девочки Лены. Потом пробежимся по квартире Долматова. Меня интересуют несколько чисто технических вопросов. До самой квартиры и права на проживание в ней мне дела нет. Итак, вы готовы? Ах, да, забыл уточнить один момент! Если мы не придем к консенсусу, то я лишу вас работы и превращу ваш диплом о высшем юридическом образовании в кусок прессованного картона, который будет годиться только для того, чтобы на него сковороду с жареной картошкой ставить. Итак, поговорим?
– Я напишу жалобу прокурору, и вас арестуют. Вы, вообще, кто такой? Вы сотрудник милиции или нет? По какому праву вы удерживаете меня здесь?
– Все ответы за окном, – загадочно ответил Воронов. – Посмотрите, и вы убедитесь, что со мной шутить не стоит.
Титова осторожно подошла к окну.
– Там крыльцо изолятора временного содержания. Какая-то женщина в форме курит. Что это значит? Вы на что намекаете?
– Единственный момент, который я не учел – это вид из окна, – сокрушился Воронов. – Согласен, пейзаж неподходящий. Но если посмотреть выше здания ИВС, то что вы увидите? Облака, крыши, антенны? Нет. Там, за стенами, кипит новая жизнь под названием «перестройка». Она фонтанирует гласностью и жаждой обновления общества, стремлением вскрыть его пороки и очиститься от скверны.
– Господи, какое словоблудие! Это вы Горбачева цитируете?
– Нет. Следователя Буглеева. Недавно я имел честь быть у него на приеме…
– Что вам надо? – перебила адвокат.
– Вот газета, в ней заметка.
Воронов достал номер «Тихоокеанской звезды» за прошлую неделю.
– Прошу вас, не пытайтесь сожрать эту газету. В этом будет еще меньше смысла, чем в глупой выходке с протоколом. Протокол был в единственном экземпляре, а газета «Тихоокеанская звезда» во всех киосках «Союзпечать» продается.
– Давайте сюда вашу мерзкую газетенку!
Титова прочла статью о разоблачении лжеафганца Малькова, пожала плечами.
– Ничего не понимаю! При чем здесь я?
– Вика! – Воронов подпрыгнул к адвокату, выхватил газету. – Ты решила дурочкой прикинуться, сделать вид, что не понимаешь, о чем идет речь? Ты посмотри сюда и прочитай между строк. Видишь, что здесь написано? Здесь не про мошенника Малькова идет речь, а о свободе прессы! Табу отменены, публика жаждет жареных фактов, скандальных новостей. По городу рыщут десятки корреспондентов. Они готовы опубликовать любую пошлятину, лишь бы вышло позабористее и поскандальнее. В статейке о лжеафганце нет ничего такого, что могло бы затронуть интересы каждого хабаровчанина. Был такой Мальков, жульничал, и что с того? Он никого не обокрал и не обманул, кроме своих товарищей. Случай с ним – это курьез, эксцесс исполнителя. Плевать народу на этого Малькова. А твоя история всколыхнет весь город. Все юридическое сообщество будет ее обсуждать. Бомжи на помойках будут клочки газеты со статьей про тебя из рук в руки передавать и зубы скалить. Бомжам ведь приятно будет узнать, что на свете есть человек, которому руку при встрече подавать не стоит. Запачкаться можно.
– Что вы себе позволяете…
– Помолчи! – приказал Воронов. – Если мы не придем к согласию, то на этом наша встреча будет окончена. Завтра или послезавтра редакция «Тихоокеанской звезды» получит эксклюзивный материал, подтвержденный копиями из уголовного дела, объяснениями Долматова и комментариями Буглеева. Я был в зоне у Долматова, он мне про тебя такого рассказал! Весь город взахлеб читать будет, как ты его мамашу вокруг пальца обвела. Статеечку корреспонденты назовут «Мошенница из юридической консультации». Первый абзац будет выглядеть примерно так: «Некоторые будущие адвокаты начали заниматься мошенничеством еще на институтской скамье». Ну как, проняло? Поставь себя на место любого хабаровчанина. Ты хочешь получить правовую помощь по пустяковому вопросу, а в юридическую консультацию идти страшно – обворуют, без последних штанов оставят! Как можно адвокатам доверять, если они жульничать еще в институте учатся? Редакция, конечно, не станет публиковать непроверенные материалы…
– Дальше – не надо, – мрачно заявила Титова. – Объясни толком, что ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы ты была моим проводником на пути познания истины. Не надо с таким изумлением смотреть на меня. Я просто называю вещи своими именами. Есть мутная история о похотливом морячке, который получил восемь лет за две недели беспробудного веселья. Я хочу разобраться в этой истории и понять, кто подтолкнул Долматова в жернова правосудия, кто сфальсифицировал его дело?
– Не я, это точно, – заверила Титова.
– Мне нравится, как прогрессируют наши отношения. Мы перешли на «ты» и потихоньку приступили к воспоминаниям о днях минувших. Здесь продолжим разговор или пойдем на улицу? Сегодня чудесная погода. Прогуляемся до горсада. Я тебя мороженым угощу.
– Пошли! – Титова встала, одернула юбку, посмотрела Воронову в глаза: – Про тебя бы заметку написать! Кстати, ты кто такой?
22
Воронов и Титова спустились на Уссурийский бульвар, пошли в сторону набережной.
– Объясни еще раз, зачем тебе все это надо? – спросила адвокат.
– Если в двух словах, то из любви к искусству и из стремления познать мир. Представь: сидит некий художник и малюет картину, которую никто не купит. Мало того, увидев его творение, все будут смеяться, издеваться над художником, называть его полотно бездарной мазней. Быть может, это так и есть, но в процессе создания картины художник экспериментирует с красками и полутонами, учится отображать игру теней. Пройдут годы, и он создаст бесценное полотно, которое никогда бы не появилось на свет, если бы не экспериментальная мазня. В деле Долматова меня интересует движение жерновов правосудия. Жил-был безобидный человечишка: любил выпить, весело провести время в женском обществе. В какой-то момент его подтолкнули к жерновам, и от Долматова остались рожки да ножки. У него, кстати, ни одного здорового зуба во рту нет, одни гнилые пеньки.
– Тебя точно не интересует квартира? Сразу предупреждаю: ни один суд не вернет ее ни Долматову, ни его представителям. Моя прописка в квартире и ее обмен были совершенно законными.
– Долматов настроен биться за квартиру. Он выйдет осенью, вполне возможно, найдет тебя, и вы с ним обсудите нюансы прописки и выписки. Меня в истории с квартирой больше всего интересует фотография. Ничего не хочешь про нее рассказать? Опасности-то никакой нет. Я уверен, что оригинала фотографии больше не существует.
– Так и быть! Уболтал, расскажу. Все началось с визита к матери Долматова. Он хотел пустить ей пыль в глаза, убедить, что нашел девушку, на которой хочет жениться. Дерябина категорически отказалась с ним поехать, так что пришлось изображать его невесту мне. Знакомство со старушкой прошло на удивление гладко. Она хлопотала вокруг меня, словно мы только что вернулись из ЗАГСа. Пока Долматов переодевался, пересчитывал деньги, что-то записывал, мы с его матерью попили чайку и даже нашли общие темы для разговора. Ну, как нашли… Она болтала без умолку, а я поддакивала в нужный момент. Долматову понравилось представление, и он решил меня отблагодарить. Когда мы вышли из подъезда, он протянул пятьдесят рублей и с ухмылкой сказал: «Держи, заработала!» Я взяла деньги и поклялась при случае отплатить ему за унижение. Я бы подстроила Долматову мелкую пакость, высмеяла бы его в кровати или еще что-нибудь в этом роде, но не так же, как получилось! Весть об изнасиловании младшей Дерябиной была для меня как гром среди ясного неба. Лену Дерябину насиловать было ни к чему, она и так была на все согласна, но против закона не попрешь! Кто-то тщательно поработал над инсценировкой преступления.
– Когда ты поняла, что его подставили?
– С самого начала. В любом преступлении есть сомнительные моменты, над которыми следователю надо поработать, а тут все ясно, все доказательства налицо. С юридической точки зрения задумка была осуществлена безупречно. Есть жертва, есть доказательства и мотив преступления. Зачем только это было сделано, трудно сказать. Если из-за денег и видеомагнитофона, то овчинка выделки не стоила. На сестер Дерябиных потом столько грязи вылилось, что не позавидуешь. Особенно не повезло Кате. Отец фактически выгнал ее из семьи, и она скатилась до уровня жизни обычной советской студентки. Обратное превращение – из князи в грязи! То она по ресторанам шиковала, а тут при мне в кулинарии полуфабрикаты выбирала.