— Леонид Тимофеевич, — Карташов начал вычерчивать на лежащем перед ним листке бумаги замысловатый рисунок, — у меня вот все в голове не укладывается. Ну рацпредложение фиктивное Боровец провернул — говорит, свои, мол, потраченные на производственные потребности деньги хотел вернуть. Неправда, конечно, но хоть какое-то оправдание. А теперь вот — пенсия липовая, наряды на жену. Тут уж ничем не прикрыться, — Карташов отложил карандаш. — И его к ордену Ленина представляют. Как же это объяснить? Мне непонятно. Хоть убей, непонятно. — Лейтенант теперь прямо смотрел на Пантюхова. — Ведь орден Ленина заслужить, я думаю, непросто. Начальство семь раз отмерит, прежде чем кандидата выберет. Уж если выбрали — значит, уважаемый человек. У всех на виду. Так что же — у всех на глазах защитные очки были? — Карташов напряженно ждал ответа.
— Какой ты, однако, скорый на выводы, — попытался несколько остудить его пыл капитан.
— Будешь скорым! — Карташов резким движением отбросил в сторону изрисованный угловатыми линиями листок. — Я, когда в органы шел, думал — бандюг ловить буду. Первый разряд по стрельбе получил, чтобы при надобности бить без промаха. Думал, за женщин, детей заступаться придется. В рукопашную вступать, если потребуется. А с этим как?! — он ожесточенно ткнул в толстую папку, на которой после заголовка «Дело» черной тушью было выведено: «Номер 40», а на следующей строке значилось: «Боровец В. И.» и в правом нижнем углу — «Том I». — Не грабят квартиры, не убивают. До орденов дослуживаются. Попробуй-ка тут разбери, где черное, а где белое!.. Вот вы — коммунист со стажем — можете найти какое-нибудь объяснение?
Пантюхов задумался.
— Понимаешь, Владимир, тут глубоко копать надо. Возьми первые послевоенные годы: разруха, специалистов-руководителей всюду нехватка. Ты-то не знаешь, — капитан закурил, — или знаешь по книгам, да по рассказам. А я своими глазами видел.
...Сколько мужиков погибло и умных и талантливых. Вот на этой-то волне и всплыли подобные нашему Василию Ивановичу. Не глупые, как правило, очень активные, хваткие, напористые, с крепкими плечами и локтями, чтоб в толпе пробиваться сподручнее. Но с одним, — Пантюхов поднял указательный палец, — с одним, заметь, весьма существенным недостатком — ущербным мировоззрением. Чаще всего для них мерило в жизни: чтоб сыт, пьян и, как говорится, нос в табаке, чтоб все сразу и много. А для этого нужна власть. Полная, безраздельная власть. И уж, дорвавшись до нее, они тешатся вволю. Посмотри: Еремин, Чувашов, теперь вот начальник и прораб Красноярского спецучастка, выписавшие и утвердившие липовые наряды, — всех их подмял под себя Боровец! И неизвестно, сколько других жертв обнаружится по ходу расследования. И всем им придется отвечать. — Капитан тяжело вздохнул. — А у них семьи, жены, дети. Вот еще чем страшны боровцы — губя себя, губят и окружающих. Поэтому, — Пантюхов встретился взглядом с Карташовым, — драться с ними, может, еще и потруднее, чем с вооруженными грабителями, но драться приходится, и никто за нас с тобой этого не сделает.
Эксперты, исследовавшие почерк Боровца и запись в трудовой книжке его жены, пришли к интересному выводу: сама запись сделана не начальником спецмонтажного управления, но подпись, хотя и обозначавшая другую фамилию и выполненная не в его манере, тем не менее, несомненно принадлежит самому Василию Ивановичу.
И теперь Пантюхов смотрел на приведенного из камеры предварительного заключения Боровца и ждал, что тот скажет на этот раз.
Пантюхов отметил, что пребывание в камере не наложило особого отпечатка на начальника управления. Лишь слегка помятый костюм да не очень тщательно выбритый подбородок свидетельствовали, что в образе жизни Василия Ивановича что-то изменилось. А вот выражение лица, манера держаться — стали даже более свободными, чем в прошлый раз.
Леонид Тимофеевич не торопился выкладывать на стол все карты. Он лишь попросил Василия Ивановича еще раз рассказать, каким образом его жена получила максимальную пенсию.
В это время дверь кабинета отворилась и в комнату вошел невысокий полноватый человек в погонах майора. При его появлении Пантюхов поднялся, но майор успокаивающе махнул рукой и сел на свободный стул справа от следователя.
— Начальник следственной части... — начал было Пантюхов, однако тот не дал ему договорить:
— Доронин Михаил Афанасьевич, — майор повернулся к допрашиваемому. — Продолжайте, — предложил он следователю.
Михаил Афанасьевич недавно вернулся из командировки, и Пантюхов уже ввел его в курс дела.
Пантюхов вновь спросил Боровца про пенсию. Василий Иванович насупился.
— Видите ли... — он отвел глаза от Пантюхова и ухватил себя за мочку правого уха. — Больше года назад жена достигла пенсионного возраста, — Боровец приостановился. — Ну а стажа ей не хватало. — Василий Иванович оставил ухо в покое. — Тогда я решил добавить ей стаж. Забрал у жены трудовую, поехал в Красноярск. Там на участке от нашего управления взял печать. Она лежала открыто. Заштамповал трудовую и справку о зарплате. Документы представил в райсобес.
— Скажите, а запись в трудовой и справку о зарплате вы сами сделали? — в упор спросил Пантюхов.
Скользнув по следователю своими глазками-буравчиками, Боровец провел тыльной стороной ладони по лицу и, слегка усмехнувшись, ответил:
— Справку сделал сам. В трудовой только расписался, а запись попросил сделать старшего прораба.
— Какого прораба? — вмешался начальник следственной части.
— Еликова. Он работает начальником ташкентского участка. Приезжал по делам в управление. Ну... я и попросил. Сказал, нужно, мол.
— А техник-нормировщик видела, как вы брали печать? — Пантюхов перевернул исписанный лист протокола.
— Нет, не видела, — мотнул головой Боровец.
— Ну так что будем делать дальше? — поинтересовался Доронин у капитана, когда увели арестованного. — Тебе начальник отдела ничего не говорил? — Михаил Афанасьевич, разминая плечи, прошелся по кабинету.
— Говорил, — помрачнел Леонид Тимофеевич. — Еще когда вы в командировке были. Мол, Боровец — передовой руководитель, знамя у них в управлении, к награде его представляют, и так далее.
— Мне тоже Ярцев профилактику сделал, — Михаил Афанасьевич остановился перед Пантюховым. — Звонят, понимаешь ли, подполковнику представители разных высоких инстанций, тоже тревожатся. Говорят о следственной ошибке.
— А ну их! — ожесточенно отмахнулся капитан. — «...Это из исполкома беспокоят, насчет Боровца. Он у нас очень активный товарищ, неужели и вправду, что серьезное?!» — скопировал кого-то Пантюхов. — Я и переключил их на Ярцева, — капитан смущенно улыбнулся.
— Сменить номер телефона нетрудно, — Михаил Афанасьевич пригладил все еще черные волосы. — Куда труднее доказать, что уважаемый начальник управления — преступник.
— Но вы же слышали сейчас про пенсию! — воскликнул Пантюхов.
— Слышал, слышал, — Доронин примиряюще поднял руки. — И поэтому я полностью на твоей стороне. За правое дело, Леня, надо бороться, невзирая на лица, — с этой стороны ты безупречен. Но! — Доронин снова принялся ходить от стола к окну. — Ты ведь знаешь, я долгое время работал в суде. И уж кому-кому, а мне-то хорошо известно, что влиятельные друзья Василия Ивановича по окончании следствия найдут самых опытных, изощренных в своем искусстве, адвокатов. В ходе судебного заседания они будут отбивать каждую сотню, да что сотню — каждый рубль, вмененный в вину Боровцу. Будут выставлять на первый план пусть даже самые малые уязвимые места в расследовании. А такие бывают — не тебе объяснять.
— Бывают, — озабоченно насупился капитан.
— Так вот и давай, старайся, — Доронин остановился напротив, — свести на нет претензии к следствию. Это будет нам самым надежным щитом от любых претензий всевозможных доброхотов Боровца. И этого, кстати, требует от нас та самая социалистическая законность, о соблюдении которой мы так часто и горячо говорим на собраниях.
— Да я и так, вроде, делаю все, как надо, — Леонид Тимофеевич зашуршал страницами дела. — И по рацпредложению Боровец в конце концов сам сознался, и по пенсии.
— А на суде возьмет, да от всего откажется, — прищурился Доронин. — «Следователь, — скажет, — вынудил». Ты же не новичок, сталкивался с подобными вывертами. Ведь по закону обвиняемый имеет право менять показания.
— Ну по рацпредложению у меня подтверждают хищение еще заврембазой и шофер, а по пенсии — картотека красноярского спецучастка, его сотрудники и графическая экспертиза.
— И все же, разыщи начальника ташкентского участка Еликова. Пусть подтвердит, что делал запись в трудовой жены Боровца, и закрепи его показания сравнительной экспертизой.
Майор медленно перелистывал записи проведенных допросов.
— И по рацпредложению — охвати всех, кто мог иметь к этому отношение. Рабочих в этой самой Ухте, где дорогу должны были намораживать, прорабов.
— Обижаете, Михаил Афанасьевич, вот они, эти показания. — Пантюхов достал тоненькую папку. — Не успел пока еще подшить. Ребята из ОБХСС по моей просьбе уже в Заполярье с кем надо побеседовали. Никто в Ухте ничего не намораживал.
— Четко сработано, — похвалил майор Пантюхова. — Ну давай спланируем ближайшие наши действия. Чем думаешь заняться?
Леонид Тимофеевич достал чистый лист бумаги:
— Пока наметил два основных направления поиска, — он начертил две жирных линии. — Первое — проверить достоверность внедрения крупных рацпредложений, принятых БРИЗом за период правления Боровца. И второе, — капитан, будто советуясь, взглянул на склонившегося над листом начальника следственной части, — хочу покопаться в финансовых документах за этот же срок. Просмотреть наряды, почтовые переводы и так далее. По первому направлению поиска сигналом служит то, с чего все началось — крупное фиктивное рацпредложение. А по второму, — капитан потянулся к подоконнику и отдернул штору, — по второму тоже есть основания. Коли Боровец давал указания выписывать наряды на жену, то кто ему мешал распорядиться и еще кого-нибудь таким способом облагодетельствовать? Да и бензопилу родственникам за счет управления пожертвовал — тоже примечательный факт.