— А что я могла поделать! — с невольным ожесточением заговорила она. — Василий Иванович скажет, так и по одной бумажке, вроде этой, — она кивнула на желтоватый листок заявления, — приказ напишешь. А будешь права качать да на инструкции ссылаться — мигом на улице окажешься! Он всегда говорил: «Я государственное дело делаю. Не суйте мне бюрократические палки в колеса. Я их все равно переломаю».
Прихватив наряд на полторы тысячи рублей и авансовый отчет Вержанского, капитан направился к главбуху. Зауэра он застал у большого коричневого сейфа — Арнольд Федорович никак не мог открыть ключом верхнее отделение.
— Заедает что-то, — виновато пояснил он Пантюхову и жестом предложил садиться. Из предыдущих кратких встреч с главбухом у капитана сложилось о нем довольно неопределенное мнение: вроде бы по должности Арнольд Федорович обязан строго контролировать финансовые операции управления, а на деле оказалось, что он только бездумно подписывал подаваемые ему бумаги.
— Я хотел бы узнать, кто выписывал этот наряд? — Пантюхов протянул главбуху документ. Арнольд Федорович поднес бумагу чуть ли не вплотную к своим красноватым с отечными веками глазам. Потом суетливо схватил лежавшие на столе очки, нацепил их на мясистый нос и отнес руку с листком подальше.
— «Рытье траншей вручную в грунте третьей категории, мерзлом, — начал он читать вслух. — Засыпка траншей вручную с подвеской кабеля по существующим опорам». Так, так, — зачастил главбух. — А почему вы спрашиваете? — он приподнял очки. — Тут же ясно подписано. «Прораб Миронов». — Главбух положил наряд на стол.
— Я спрашиваю, не кем подписан наряд, а кто его выписывал? — уточнил капитан. — Прораб Миронов, насколько мне известно, работает в Красноярске. А в наряде, вот здесь, — капитан снова придвинул документ к главбуху, — указано: «Сигнализация и связь между водонапорной башней и водозаборными сооружениями в Сокуре». Как это понимать?
Зауэр снова принялся рассматривать наряд, даже поглядел его на свет.
— Это ведь под Новосибирском, — добавил Пантюхов. — И потом — вверху указано, что наряд составлен в мае прошлого года. А Миронов — взгляните на дату — подписал его только в конце октября.
— ...В Красноярске, — Зауэр густо покраснел. — Одну минутку, — как за спасательный круг, ухватился он за телефонную трубку, — сейчас пригласим моего заместителя!
Морозова, одарив следователя приветливой, показывающей, что она хорошо знает себе цену, улыбкой, мигом внесла ясность:
— А что здесь удивительного? Арнольд Федорович, — Морозова бросила быстрый взгляд на главбуха, — вы, наверное, просто запамятовали. Работы действительно проводились в Сокуре. Но объемы мы потом передавали красноярскому участку. Это бывает, — чуть наклонившись к следователю, доверительно пояснила она.
Пантюхова обдало запахом дорогих духов.
— Поэтому и подписывал Миронов, — продолжала Светлана Андреевна. — Был здесь в командировке и подписал.
— Но кто же составлял наряд? — не отступал капитан. — Ведь выписан он намного раньше, и деньги людям, судя по всему, были выплачены до октября.
— Ну это понятно, — пытаясь подчеркнуть, что здесь нет ничего особенного, ворковала Морозова. — Рабочих же не касаются наши внутренние балансовые неувязки, — кокетливо вспыхнули ее большие зеленоватые глаза. — Им — дай заработанное и все дела. Видимо, была команда начальника...
— И все же, я должен знать, кто выписывал данный наряд, — упрямо повторил капитан.
Улыбка сбежала с точеного лица Морозовой.
— Если это так важно — пожалуйста! Судя по почерку, наша нормировщица Тархова. Только зачем это вам? Неужели моих разъяснений не достаточно? — Морозова смотрела теперь на следователя холодно.
— Простите, Светлана Андреевна, — поднялся Пантюхов. — Работа у нас такая — дотошная. Где бы я мог увидеть вашу нормировщицу?
«Хоть бы моргнул — манекен в погонах!.. — внутренне взорвалась Морозова. — Так и режет своими стальными гляделками. Работа у него, понимаете ли, дотошная...» Но вслух сказала:
— Не беспокойтесь, я сейчас пришлю ее к вам.
— Буду очень признателен, — поблагодарил капитан.
Расположившийся за обширным столом Боровца Пантюхов еще не успел докурить сигарету, как в дверь кабинета тихонько постучали и в комнату робко вошла невысокая стройная девушка лет двадцати. Старательно расправляя на коленях синюю юбку, она села на предложенный капитаном стул. «Галина Григорьевна, просто — Галя», — представилась девушка. Пантюхов показал ей наряд. Взглянув мельком, она вернула его капитану.
Да, действительно, наряд написан ее рукой. Но она только переписала его с испорченного бланка.
— Как же это получилось? — осведомился капитан.
— Видите ли, — перебросив через плечо золотистую косу, Тархова снова оправила на коленях юбку, — в мае прошлого года ко мне подошел кто-то из наших рабочих. Подал этот наряд и попросил расценить. — Она отметила, как при этих словах капитан досадливо потер открытый высокий лоб. — Ну а я, — Тархова взглянула на Пантюхова, — при таксировке этот бланк испортила. — Ей хотелось уловить хоть какую-то реакцию следователя на свое сообщение, но на этот раз капитан был абсолютно спокоен. Тарховой даже показалось, что в его обращенных на нее внимательных серых глазах появилось нечто вроде сочувствия.
— И тогда... — поторопил ее Пантюхов.
— И тогда с испорченного наряда я скопировала этот, — Тархова прижала тонкий пальчик к лежавшему на столе документу.
— А кто из прорабов первоначально выписывал этот наряд? — капитан что-то подчеркнул у себя в протоколе.
— Вы знаете, — девушка с опаской проследила за его ручкой, — я даже сейчас не вспомню... там не была указана фамилия.
— Чем объяснить, что в наряде, с которого вы снимали копию, не была указана фамилия составляющего его прораба? — теперь взгляд следователя уже не казался Тарховой сочувственным.
— Не могу объяснить. Не знаю, — как-то деревянно проговорила она.
Пантюхов укоризненно покачал головой.
— Галя, — капитан пододвинул к ней первую страницу протокола, — не забывайте, что вы расписались об ответственности за дачу ложных показаний. Предусмотрена такая статья в уголовном кодексе.
Тархова заметно побледнела. Она, возможно, и сказала бы все начистоту, если бы не строгое, даваемое будто для ее же пользы предупреждение Морозовой: иногда лучше что-то забыть.
— Ну хоть черновик-то испорченный сохранился? — после некоторого молчания произнес Пантюхов.
— Не-ет, не сохранился, — нервно затеребила косу Галина.
Капитан постучал незажженной сигаретой по столу.
— Последний вопрос. Когда вы переписывали наряд, он был подписан прорабом Мироновым?
— Не был, — тихо произнесла нормировщица.
Глава 11
В этот день Леонид Тимофеевич отправился домой, как всегда, довольно поздно. Затулинка, где после долгих мытарств по углам ему с семьей дали, наконец, двухкомнатную квартиру, считалась в городе краем света. Ходил туда пока только один троллейбус. Он высадил капитана возле пивкомбината, дальше предстоял долгий путь по пустынному полю. В десятом часу вечера в июле светло. И поле сейчас было сухим, с хорошо утоптанной тропинкой. А вот осенью люди здесь буквально тонули в черной вязкой грязи. Да если еще вечером, в темноте добираться до жилья, то и вовсе длинным путь получается. Сейчас шагалось легко и было время подумать.
...На исходе второй месяц расследования. А что удалось установить? Подачу фиктивного рацпредложения? Так с этого и начиналось дело. Кое-какие мелкие махинации Боровца со сварными гаражами, обменом старых холодильников на новые и прочее. Так это еще не масштаб для старшего следователя по особо важным делам. За одно рацпредложение Боровец и перед судом вряд ли предстанет. Многочисленные поручатели, заступники, «смягчающие» обстоятельства — мол, для производства старался... Скорее всего, Василий Иванович мог отделаться товарищеским судом и внесением присвоенной суммы.
Но Пантюхов был уверен, доказанное — мизер из того, что натворил за пять лет своего княжения Василий Иванович. И он ведь не единственный. Может, и немного, но найдутся ему подобные руководители. Сойдет с рук этому — вся цепочка, с ним связанная, уверует в безнаказанность своих не слишком-то согласованных с законом деяний. Вот, скажут, попробовали прижать Боровца, да руки-то коротки оказались. Так что не робей, ребята, жми вперед без оглядки. Клади в карман и свое, и государственное.
Пантюхов вспомнил слова замполита на прошедшем совсем недавно в их отделе партийном собрании: «Мы с вами обязаны обеспечить действительное соблюдение социалистической законности, схватить вовремя за руку жулика и вора».
— Схватить за руку, — вслух проговорил капитан. — А если эта рука словно салом смазана. Ее хватаешь, а она норовит выскользнуть. И сроки до того подпирают, что дышать трудновато становится. К тому же, помимо работы, есть и семейные обязанности. — Капитан со злостью пнул попавшийся под ноги сухой комок земли.
Какой из него, к дьяволу, семьянин, когда у жены подозревают туберкулез почек, от боли по ночам стонет, а он ей никакой не помощник — видит она его лишь перед сном да самым ранним утром. Слава богу, хоть путевку ей выделили в Алупку. Может, немного подлечится. Но беда, как известно, не приходит одна. С родной Брянщины пишут о тяжелой болезни отца. А в его-то возрасте — девятый десяток разменял — можно ожидать самого худшего. Не дай бог, со стариком что случится в отсутствие жены! Надо будет срочно ехать, а куда девать дочь? Ей первого сентября в первый класс.
От таких раздумий легче на душе не становилось.
— Чего пригорюнился? — спросила Нина Евгеньевна, заметив, что муж не в настроении.
— Всегда найдется, от чего хмуриться, — облачаясь в спортивное трико, как можно бодрее ответил Пантюхов. — Не в цирке работаю. Ты-то как? — он с тревогой взглянул на заострившееся лицо жены.
— Да вот посидела с грелкой — вроде стало полегче, — попыталась улыбнуться Нина Евгеньевна. — Надо бы, Леня, тебе к отцу-то съездить... — осторожно завела она разговор на тревожную тему.