заявления о приеме на работу в спецмонтажное управление. Он обещал, что оплатит управление, поскольку это их дело, но у них не хватает рабочих. Заявление отдали Крюкову. А после в кассе спецмонтажного управления получили по сотне. Вот и все.
— Что вы так долго наряд рассматривали? — поинтересовался Пантюхов. — Будто в первый раз увидели.
— А я действительно вижу его впервые, — нисколько не смутился Зеленцов. — Нам ведь он был ни к чему. На пятьсот договаривались, пятьсот получили. А рассматривал долго... В этом наряде сплошные приписки. Вот пожалуйста, — он снова взял документ. — Вынули двадцать пять кубометров, а здесь стоит двести пятьдесят два... Ну и все остальное тоже.
Попросив поставить подпись под показаниями, капитан отпустил Зеленцова. Остальные четверо членов бригады подтвердили показания бригадира.
Это была пусть не очень пока большая, но победа. Версия с «мертвыми душами» подтверждалась. И Пантюхов поспешил развить успех. Из девяти указанных в наряде человек неопрошенными, кроме Вержанского, остались трое: Гуляев, Сафонов и Гендельман.
Всех троих он вызвал на среду. Гуляев, высокий моложавый брюнет с тонкими черными усиками, одетый в ковбойку с закатанными рукавами и темно-синие джинсы, назвался Вадимом Петровичем, сообщил, что образование у него среднее, работает старшим техником в научно-исследовательском институте, имеет жену и пятилетнего сына. Заполнили остальные анкетные графы протокола. Затем Пантюхов предъявил Вадиму Петровичу его заявление о приеме на работу в спецмонтажное управление.
— Ваше?
Гуляев согнал с лица улыбку.
— Мое.
— Какую же работу вы выполняли в этом управлении?
Вадим Петрович разгладил пальцем усики.
— Видите ли... — он слегка прищурился, — у меня есть дядя. Крюков Виктор Гаврилович. Работает в нефтепроводном управлении. Кем, не знаю. — Гуляев вытащил из нагрудного кармана ковбойки пачку «БТ» и вопросительно посмотрел на следователя. Пантюхов разрешающе кивнул головой.
— Как-то прошлой весной я был у него в гостях. Ну посидели, поговорили о том, о сем. А потом дядя предложил мне написать вот это заявление на временную работу. Сказал, что в спецмонтажном управлении можно подработать. А кому деньги не нужны? — в его узких, восточного разреза, глазах отразилось легкое недоумение. — Я тут же заявление написал и отдал дяде.
— И удалось подработать? — капитан отодвинул, прикрытый пока что бумагами, наряд. От Гуляева не ускользнуло это движение.
— В конце мая дядя мне позвонил, — уже совсем другим тоном продолжил Вадим Петрович, — сказал, чтобы я приехал и получил в кассе деньги.
— Значит, вы все же поработали в спецмонтажном управлении?
— Да нет... — ниточка усов поползла вверх и как-то косо надломилась. — Просто дядя попросил получить в кассе деньги. — «Неужели непонятно?» — вопрошали еще более сузившиеся глаза.
— А вы не поинтересовались, за что? — капитан крепко сцепил кисти рук и навалился грудью на стол. Под его напряженным взглядом собеседник заерзал на стуле.
— Не спросил, — Гуляев нарочито удрученно махнул рукой. — Встретились мы с дядей возле облисполкома, — заторопился он, боясь, что следователь перебьет его. — Дошли до управления. Там недалеко. Дядя показал мне, где находится касса. Я предъявил кассиру паспорт. Она дала расписаться в ведомости за двести шестьдесят рублей. А перед этим мне дядя дал еще доверенность от какого-то Сафонова на получение его зарплаты. Все заверено, как полагается, печатью и подписью старшего инспектора отдела кадров. Дядя пояснил, что Сафонов болеет, — Гуляев закурил уже вторую сигарету. — Получил по этой доверенности еще двести шестьдесят. Все отдал дяде. Он вернул мне двадцать рублей, а пятьсот забрал.
— Так за что же вы получили деньги?! — капитан чувствовал, что у него начинает ломить в затылке.
— Я же говорю, дядя попросил, — Гуляев бросил сигарету в пепельницу.
— Выполняли какую-нибудь работу?
— Не-ет.
— Зачем вам тогда дядя дал двадцать рублей?
Гуляев уже не мог смотреть в глаза капитану.
— Он сказал: «Возьми себе двадцать рублей». Я и взял.
— Кому-нибудь из знакомых рассказывали об этом случае? — Пантюхов помассировал затылок.
— Не рассказывал.
— А что так? Дядя не велел?
— Сам не рассказывал. Думал, ни к чему.
— Ну жене-то хоть про двадцать рублей сообщили?
— Не сообщал! Скрыл я двадцатку! С вами такого не бывает? — в голосе Гуляева слышалось неприкрытое раздражение.
— Вы не только это скрыли, — Пантюхов достал из-под бумаг наряд. — Что по поводу данного документа скажете?
— Впервые вижу, — отрезал Гуляев, возвращая наряд.
— Возможно, — решил кончать допрос капитан. — Вполне возможно. Но за одну треть денег, уплаченных по наряду, расписались вы. Взрослый человек, не соизволивший даже спросить объяснений у еще более взрослого родственника. Как вы считаете — может ваше поведение выглядеть правдоподобным?
Впервые за время допроса Гуляев не нашелся, что ответить.
После ухода Гуляева капитан долго не мог успокоиться. Это же надо! Здоровый детина, в НИИ работает, а таким несмышленышем себя представляет. За полтысячи расписался и бровью не повел. Двадцатку, видите ли, «подработал». Эх, пожестче бы, пожестче надо в уголовном кодексе ответственность за такие росписи обозначить! Чтоб как током било, когда такая вот неразборчивая рука за авторучку берется. А то сидит себе, ухмыляется...
Допрос второго члена неработавшей четверки — Гендельмана — несколько снял возбуждение Пантюхова. Абрам Яковлевич (вошедший в кабинет мужчина не только назвал себя, но и сразу же предъявил паспорт) был полной противоположностью Гуляева: невысокий, степенный, одетый в хорошо сшитый серый костюм. Большие дымчатые очки, дополнявшие его респектабельный вид, он снял лишь в кабинете следователя.
Заполнив анкетную часть, капитан даже подивился: в свои двадцать семь Гендельман выглядел чуть ли не вдвое старше двадцатипятилетнего Гуляева. Примерно на столько же он оказался и осмотрительнее. По роду своей деятельности (Гендельман работал в отделе снабжения нефтепроводного управления) Абрам Яковлевич непосредственно подчинялся старшему инженеру по капитальному строительству Крюкову. То есть находился от него в прямой служебной зависимости. И тем не менее, когда тот прошлой весной попросил его в качестве маленькой личной услуги написать заявление о приеме в спецмонтажное управление на временную работу (так, мол, сущая безделица, необходимая ему для обхода бюрократических рогаток), Гендельман, в отличие от Гуляева, не постеснялся подробно расспросить начальника, зачем это требуется, хотя по поведению шефа видел, что тот явно хотел бы получить нужную бумагу без особых объяснений.
Немного помявшись, Крюков сказал, что выполнял частным образом проектные работы по привязке хозяйственного склада для спецмонтажного управления. А поскольку получать вознаграждение на свое имя ему, дескать, неудобно (должность, мол, как-никак обязывает), то он и просит сослуживца об этой маленькой услуге.
И сослуживец не посмел отказать. Написал заявление и вскоре получил двести шестьдесят рублей, которые и передал Крюкову. Ему самому (по словам Гендельмана) не досталось ни копейки. И наряд на тысячу пятьсот шестьдесят пять рублей он тоже видит впервые.
— А где сейчас Крюков? — напоследок спросил капитан.
— Он в командировке. Может, быстро вернется, а может, и через месяц. Как дела пойдут.
На том они и расстались. Третий из пресловутой четверки — Сафонов — не был ни родственником, ни подчиненным Крюкова, всего лишь его соседом по дому. Он почти полностью подтвердил сказанное Гендельманом о вознаграждении за якобы выполненный проект, которое почему-то не к лицу было получать самому проектировщику.
Глава 13
Теперь было с чем идти к прокурору за санкцией о продлении срока содержания Боровца под стражей. Дело начальника спецмонтажного управления пополнялось новыми фактами.
20 июля, через два дня после удовлетворения прокурором ходатайства о продлении срока содержания Боровца под стражей, приехал из Красноярска Карташов. Его вместе с Пантюховым сразу пригласил к себе начальник следственной части Доронин:
— Как у Пантюхова дела здесь идут, я в курсе. Докладывай, что в Красноярске удалось по Вержанскому обнаружить.
Доронин не был непосредственным начальником лейтенанта, тот подчинялся майору Соловьеву из ОБХСС. Но коль скоро Карташов временно помогал капитану, приходилось отчитываться и перед тем, и перед этим начальством. Впрочем, это Карташова не тяготило. Михаила Афанасьевича Доронина он уважал и искренне завидовал Пантюхову, работавшему под его началом.
— Кое-что обнаружил, — не без гордости отрапортовал лейтенант, расстегивая кожаную папку. — Вот квитанции, — он разложил на столе несколько сиреневых, потрепанных по краям бумажек. — Изъяты с соблюдением всех формальностей. При понятых и прочее. По ним товарищу Вержанскому из красноярского спецучастка перечислено в общей сумме тысяча двадцать три рубля.
— Не кисло! — усмехнулся майор, рассматривая квитанции.
— А география-то какова! — подхватил ободренный репликой Доронина Карташов. — Вот по этим переводам, — он пододвинул к майору две крайние квитанции, — Вержанский получил пятьсот семнадцать и двести шесть рублей, где бы вы думали? Совсем «по соседству» с Красноярском. В поселке Неболчи Новгородской области! Для Вержанского и там работа нашлась. А эти триста рублей, — лейтенант подтолкнул к Доронину последнюю квитанцию, — были переведены уже непосредственно на место его учебы — до востребования, на главпочтамт города Киева. — Карташов не без гордости взглянул на майора. — Недешево мне эти квиточки достались. Мы с Леонидом Тимофеевичем уже не первый день в бумажном море барахтаемся.
— И как все это объясняет бухгалтер спецучастка? — насупился Доронин. — Где же в конце концов работал Вержанский? Где наряды на его работу? — Михаил Афанасьевич собрал квитанции в одну кучку.