Это был удар ниже пояса. Нашлись все же люди, не побоявшиеся пойти ему наперекор. Заявили, куда следует. Но в монолитной стене непоколебимой веры в могущество золотого тельца не появилось бреши. Посчитал происшедшее неприятной случайностью. Ведь удалось же вовремя нейтрализовать главного свидетеля. В суде он отказался от прежних показаний. Но с железной дороги пришлось уйти, оставив форменный китель с начальственными нашивками.
Василия Ивановича такой оборот дела не опрокинул навзничь. В хорошем городе Красноярске нашлось для него хорошее дело — пост начальника спецмонтажного участка.
Менялись времена, менялись способы добычи денег. Вернее сказать — совершенствовались. Например, появилась мысль о фиктивных рацпредложениях. Перебравшись в Новосибирск, уже начальником спецмонтажного управления, Боровец смог претворить ее в жизнь.
Боровец повернулся спиной к играющим в самодельное очко сокамерникам. Конечно, его присутствие здесь в общей камере следственного изолятора — штука скверная. Но приговор себе он не собирается подписывать. Бой еще только начинается. Кто такой следователь? Прежде всего — человек, которому надо есть, пить, обеспечивать семью. А не сильно-то обеспечишь на их зарплату, Василий Иванович даже сплюнул от отвращения. Да он за такие деньги не то, что жуликов ловить, вообще на работу ходить посчитал бы зазорным! Все эти красивые слова о служении на благо народа, об идейной убежденности — сказочки для дураков. За деньги можно сделать все — вот святой закон. И Пантюхов при нужде не станет исключением! Не станет! Иначе выходило бы, что ошибался отец, уверяя пятнадцатилетнего Васька, что все людишки одним миром мазаны: за рубль душу с потрохами продадут. А кто не продаст за рубль — продаст за два. По этой заповеди Василий Иванович жизнь прожил, детей вырастил. Что же — всю жизнь заблуждался? Ну, нет! Накопленные тысячи — самое веское доказательство батькиной правды. Ну, а потом — вдобавок к барашку в бумажке — еще останется выход: дача «чистосердечных» показаний по мелочам. И уж на самый крайний случай (почти невероятный) — вдруг да следователь, конечно же, для того, чтобы набить себе цену, проявит невиданное упорство: представит весьма отягчающие его грехи доказательства, тогда...
Что ж, и тогда у него все же остается козырный туз: человек, назови он которого, и разом уполовинится собственная вина. Но этот козырь ему нужен на воле. Оттуда он может все. В тюрьме же туз довольно быстро может превратиться в шестерку. А его, Боровца, вина, даже и половинная, будет все равно очень большой. Нет, туза он не выдаст. Не дождется Пантюхов. Удастся выкрутиться и так. Жаль, конечно, Клаву и Сергея — не мед им сейчас. Зато безбедно жили и еще, бог даст, поживут. А бог даст обязательно.
Так размышлял, сидя под стражей, Боровец. Размышлял и пописывал жалобы прокурору: когда, мол, настанет конец этому произволу.
Клавдия Михайловна старалась как можно реже выходить из дому. Не знала, куда глаза прятать. И кто это сказал, что в городе, не в пример деревне, почти никто никого не знает. Ее сейчас узнавали и пытались подойти с участливыми вопросами даже те жильцы их подъезда, которых она, как ей казалось, и в глаза-то сроду не видывала. Сергей ходил, словно в воду опущенный.
Это был первый, узкосемейный, круг задетых и надломленных Боровцом судеб. Второй захватывал сотрудников управления. Терзался недобрыми предчувствиями начальник ПТО Буянов. Не могла избавиться от навязчивых мыслей и изводила беспричинными истериками мужа Морозова. Прятали глаза от сослуживцев Еремин и Чувашов.
Но и на втором круге не иссякла поднятая Боровцом волна. Она катилась дальше. Докатилась и до Киева. Лейтенант Карташов еще только выезжал из Новосибирска в далекий поселок Неболчи под Новгородом, планируя следом столицу Украины, а там уже вовсю разворачивались связанные с его командировкой события.
Глава 15
Карташов приготовился к встрече со студентом, неплохо заработавшим в управлении Боровца за прошлогодний летний сезон, не предполагая, что мучился в ожидании этого допроса старый и крайне больной человек.
Игорю Матвеевичу Вержанскому, якобы «заколымившему» более тысячи двухсот рублей в спецмонтажном управлении, недавно минуло шестьдесят. Как инвалид войны, он мог бы уже давно оставить работу, но по разным соображениям не делал этого. Можно представить, как он был потрясен, когда его вызвали в следственный отдел Киевского управления внутренних дел и вручили повестку о явке в Новосибирск к следователю Пантюхову.
Младший брат начальника спецмонтажного управления, Петр Иванович Боровец, прознав об аресте брата (ему позвонила Клавдия Михайловна), срочно слег в больницу.
Петр Иванович сидел в тени на лавочке, когда за его спиной послышались шаркающие шаги. Обернувшись, он увидел сгорбленного, опирающегося на трость, старика в помятой широкополой соломенной шляпе.
— Здравствуйте, Игорь Матвеевич, — с деланным дружелюбием приподнялся навстречу пожилому человеку Петр Иванович. В приближающемся он сразу узнал мужа сестры Кати и вовсе не обрадовался его приходу.
«На кой черт ты приперся сюда в воскресный день, старая калоша!» — ругнулся он про себя. Но вслух сказал:
— Спасибо, что навестили, а то я все, знаете ли, один да один.
— Ты куда меня впутал?! — зло выговорил старик вместо приветствия, тяжело опускаясь на скамейку.
— То есть как? — глазки Петра Ивановича зашарили по сторонам.
— Ты куда меня втянул?! Ты знаешь, что меня в милицию вызывали? В Новосибирск, к следователю предписали явиться!
Петр Иванович резко запахнул широкие полы полосатой больничной пижамы.
— Что вы говорите? Интересно знать, зачем же? — он сел поближе к старику, изо всех сил стараясь казаться спокойным.
— Это я тебя спрашиваю — зачем?! — стукнул тростью Игорь Матвеевич. Глаза его смотрели на младшего Боровца с нескрываемой ненавистью. — Я тебе, как человеку, помог, поверил, а теперь меня на допрос тащат! Ах ты!..
— Подождите, подождите, Игорь Матвеевич, — попытался охладить свояка Петр Иванович. — Какой допрос? Может, так только, беседа для формальности. Наверное, всех родственников положено опрашивать.
— Беседа! — старик сдернул с головы шляпу и еще больше смял ее трясущейся рукой. — Да ты знаешь, что такое для меня «беседа» в Новосибирске. Это все равно, что заживо в гроб лечь! Я же не выношу дальней дороги, — он потер шрам на покрытой редкими пепельными волосами макушке. — Это ты, паразит, пороха не нюхал! А я под бомбы, под пули за таких, как ты, лез. Ранение в голову заработал. Эпилептиком, инвалидом стал. Мне не то, что до Сибири, до дачи-то трудно доехать, того и гляди в вагоне кондрашка хватит.
— Знаю, знаю, — поспешил согласиться Петр Иванович. — Что вы так переживаете? Ну нельзя ехать, — он сочувственно положил руку с короткими толстыми пальцами на мягкое ватное плечо старика, — значит, справку вам в больнице дадут.
— Уже дали, — Игорь Матвеевич вытер отглаженным платком выступающую по уголкам губ слюну. — Уже дали, тебя не спросили. Но если бы тебя столько раз шомполами ожечь, сколько часов стыда и позора мне это стоило, то и того было бы мало! «Беседуют со всеми родственниками!» — передразнил он Петра Ивановича. — То-то ты с такой харей, — Игорь Матвеевич гневно взглянул на полное лицо младшего Боровца, — в больницу от этих бесед забился! Ну, погоди, — держась за поясницу, поднялся он. — Подавишься ты еще теми деньгами. Чтобы они огнем сгорели! И ты, и братец твой возлюбленный. А мне, старому дураку, видать, так и надо. До седых волос дожил, ума не нажил.
Игорь Матвеевич брезгливо отмахнулся от пытавшегося его удержать Петра Ивановича и, нахлобучив соломенную шляпу, направился к выходу.
Уже вернувшись домой и запершись в своей комнате, он долго не мог прийти в себя. Это надо же, на склоне лет вляпаться в уголовную историю! И из-за кого? Из-за брата своей супруги, Екатерины Ивановны. Будь он трижды неладен, этот Петр Иванович. И вообще — оба родственника, вместе взятые. И как ловко Петрусь подъехал к нему: ерундовая просьба, вам это ничего не будет стоить. А вышло, что к ответу его раньше других потянули. Позор-то какой! Всю свою жизнь он добывал хлеб честным трудом. Всегда мог смело и прямо смотреть людям в глаза. Ему нечего было стыдиться. А сейчас...
Какая может быть связь между арестом Боровца и им самим? Только одна — прошлогодняя просьба Петруся. О, если бы он мог вернуть тот момент! Сейчас бы он так ответил Петру Ивановичу, что тот, наверное, пересчитал бы все лестничные ступеньки до подъездной двери. Даже не зная никаких подробностей, Игорь Матвеевич понимал: за тридевять земель к следователю без всякой причины не вызывают. И от этого понимания тошно становилось на душе. Поверит ли следователь, что, выполняя просьбу Петруся, он не имел абсолютно никакой корысти. Этот вопрос мучил его, не давал покоя.
Глава 16
Петр Иванович нервничал. Звонок из Новосибирска, известивший об аресте старшего брата, грянул, как гром среди ясного неба. Он убеждал домашних, что случай с братом — сущее недоразумение, скоро все прояснится, но успокоить себя самого не мог. Мелькнула мысль: бежать, скрыться куда-нибудь. Однако, поразмыслив на свежую голову, отмел ее. Не такое уж он совершил преступление... Бывает, конечно, сажают и за меньшее, однако до этого еще далеко, — подбадривал себя Петр Иванович. Вывернется, поди, Вася. Не впервой.
За сорок лет жизни Петр Иванович много чего повидал. После войны служил в рядах Советской Армии, потом увлекся морем. Закончил мореходку. Попал в Азовское морское пароходство. Ходил в загранрейсы: свет повидать, себя показать.
Со временем, обзаведясь семьей, осел в Киеве. На жизнь ему в общем-то не приходилось жаловаться. Бывшему моряку нашлось место мастера производственного обучения в речном училище.
Жена, Вера Сергеевна, работала художником-оформителем, зарабатывала достаточно. Растили дочку Оленьку, все, вроде бы, как у людей. Однако Петру Ивановичу всегда хотелось жить не как все. Он и в партию вступил, надеясь получить какие-то льготы. И в загранку-то ходил не за экзотикой, а за вполне реальным импортным барахлом. Только все это было не то.