При этих словах широкое лицо Боровца стало багровым.
— Не погуляет! — вскинул он свои острые пронзительные глазки на Пантюхова. — Ладно, Леонид Тимофеевич, — Боровец картинно затянул паузу, — ваша взяла. Дам я вам компромат на босса! Не верю, конечно, что вы его арестовать сможете. А если напрямую — не верю, что и задеть хоть малость сумеете. Но факты дам.
Уж очень ты мужик настырный — любого хохла, пожалуй, перешибешь. — Василий Иванович смачно сплюнул в урну. — Только наперед говорю: после не взыщите, в таком вопросе вы свою голову под топор подставляете. Лесенка-то пойдет аж до министерства. Поинтересоваться, наверное, хотите, почему сейчас прорвало? Отвечу. Ждал я, Леонид Тимофеевич, грешным делом, помощи от людей ждал! А сегодня на примере этого вот... — Боровец брезгливо кивнул в сторону стула, где недавно сидел Крюков, — убедился. Да что убедился — утвердился: дерьмо людишки-то. Даже те, кто в друзьях числился. Ты тут, зубы стиснув, прикрываешь кое-кого, на признательность рассчитываешь, а они, твари, уже молебен по тебе заказывают! Торопятся. Ну а в таком разе, и мне немым прикидываться — не резон. Пишите!
Василий Иванович поерзал на табуретке, откашлялся и стал рассказывать. И чем больше он рассказывал, тем горше становилось на душе у старшего следователя.
— Вы вот, Леонид Тимофеевич, наверняка про меня думаете — подлец, мол, Боровец, набивал карманы народными деньгами, — а ведь не малая часть этих рублей не в мой карман попадала. — Боровец остановился и уставился в пол, будто припоминая что-то. — Меня в начальники управления Степан Григорьевич Филиппов выдвинул, — продолжил он свою исповедь. — Чем-то я ему приглянулся. Сперва исполняющим обязанности поставил, а потом и окончательно утвердил. И хоть я на эту должность не напрашивался, но — не маленький — понимал — долг платежом красен. И все ждал, когда Степан Григорьевич мне об этом напомнит. Москва, как говорится, одним спасибом сыта не бывает, — Василий Иванович нехорошо осклабился.
— Ну жду себе, работаю по мере сил, стараюсь. Полгода уже проработал — все тихо. А в конце года приезжаю в союзный трест кабель доставать. Сами понимаете, без кабеля никакой речи о плане и его выполнении и быть не может. Захожу к Степану Григорьевичу в кабинет — объясняю, зачем приехал. — Боровец крепко сплел пальцы обеих рук, хрустнул суставами. — Выслушал он меня, серьезно так, вдумчиво. Блокнот свой полистал, записи какие-то просмотрел. Потом поднимает голову и говорит: «Трудно сейчас, Василий Иванович, с кабелем, очень трудно. Твое управление в тресте не одно и всем кабель нужен...»
«Что же, говорю, мне делать? План-то огнем горит?!» — Призадумался вроде Филиппов. «Есть, отвечает, выход. Только деньги нужны, чтобы в министерстве кое-что сверх лимита выбить».
Пантюхов заметил, как при последних словах сузились и без того небольшие глазки Боровца.
— Я все карманы вывернул, — продолжал Василий Иванович, — пятьсот насчитал: Филиппов сказал, полкуска хватит. Сложил я их в конвертик и положил в верхний ящик стола, за которым сидел Степан Григорьевич. Я положил, а товарищ Филиппов ящик сразу задвинул.
Кабель, действительно, дали. Ну и я себя уже перед управляющим должником не чувствовал. Считал — квиты. Ан — нет, оказалось! То были только цветочки.
Немного погодя день рождения у Филиппова подходит. Намекает он мне заранее. Выходит, хочешь — не хочешь — дари. А что сделаешь?! — Василий Иванович резким движением расцепил кисти рук, — он надо мной, а не я над ним.
Дальше — больше. Приезжает Филиппов как-то по осени на карадагский участок с ревизией. Меня в свою «Волгу» пригласил. Вместе по трассе едем. А после проверки управляющий мне прямо здесь же, у машины, жаловаться начинает: дескать, еще через Тбилиси ехать надо. Его, мол, родной город, а денег, как назло, мало в дорогу захватил. Пришлось мне у других прорабов с подотчета восемьсот рублей наличными снять и сопровождать шефа до столицы Грузии.
Прибыли в Тбилиси. Посидели в ресторане «Иверия». Чистота, красота, воздух целебный. Цинандали под шашлычок. Ну я, как водится, и за обед заплатил, и карбованцы в пакетике Филиппову в боковой кармашек костюмный самолично опустил. Не верите, поди? — Боровец испытывающе взглянул на капитана. — Управляющий союзным трестом, коммунист с тридцатилетним стажем.
— Продолжайте, — перебил его Пантюхов. Капитана тревожила лишь одна мысль: только бы у Боровца хватило пороху досказать все до конца, только бы не остановился на полпути, испугавшись собственной откровенности!
— Ну верить или не верить — дело ваше. Сами добивались, — хмуро обронил Боровец. — Теперь уж не морщитесь — ешьте, что подают. Вы про плиту газовую меня спрашивали, про краску. Ему, ему все пошло — Филиппову на дачу. За краску, за те сто одиннадцать килограммов, я еще и выговор от управляющего получил. Нахлобучку. Отчекрыжил по служебному телефону — будь здоров! Цвет не тот, качество не устраивает. Можно подумать, что он деньги за нее заплатил! — Василий Иванович нервно хохотнул. — В общем — потянула с меня его дачка. Вам, Леонид Тимофеевич, кажется, что я на рацпредложениях липовых здорово нажился. Но... во-первых, не такие уж они липовые, как экспертная комиссия утверждает. Был от них толк. А во-вторых, знаете, сколько с меня запросил Филиппов на строительство своей загородной хижины — семь тысяч рублей! Это не считая остального, на другие нужды затребованного.
Так и сказал: «Строиться собираюсь, Василий Иванович. Чудный участок достался — на территории дач Совета министров. Река, роща, воздух, как из кислородной подушки. Надо каким-то образом изыскать для этого дела тысчонок семь. С оклада, сам понимаешь, сэкономить тяжеловато».
Пантюхов не пропускал ни единого слова.
— Семь ты-сяч, — повторил Боровец. — Это ведь не семьдесят копеек — у жены на обед не возьмешь. Пришлось думать, где раздобыть.
Одними нарядами, которые вы на крючок подцепили, я уже не мог обойтись. Народ-то кругом не слепой. Видят, что к чему. Решил — от греха подальше — ЗИЛок один на промысел в Ташкент заслать. Места там хлебные. И отсюда далеко. Тут и Мурашов подвернулся.
Но между прочим, я как чувствовал, — Боровец двумя пальцами оттянул лацкан пиджака, — если таким темпом дела вести — погорим. Прошлой зимой вылепил Филиппову напрямую: завязывать надо или... Или нас повяжут. Управляющий, хотя мужик и тертый, тоже, видать, подтрухнул: «Закончим, говорит, с дачей — и все, сворачиваем лавочку». Ну, не знаю про него, а я-то, похоже, и впрямь закруглился.
— Что еще, кроме денег и перечисленных вами материальных ценностей, вы передавали Филиппову?
— Да он ничем не брезговал, паразит! — ругнулся Василий Иванович. — Увидел у меня на складе теплый меховой костюм — дай. В позапрошлом феврале позвонил мне домой и просит рубашку нейлоновую и шапку ондатровую раздобыть. В Москве, понимаешь ли, размеры не те. До того обнаглел, что уже не только в свой личный бидон, а и для министерских своих знакомых стал меня доить!
Пантюхов непонимающе нахмурил брови.
— Да, да! Моей рукой, кому надо, в лапу давал. Примеры нужны — извольте. Когда под Саратовом государственная комиссия кабельную линию связи принимала (по документам легко установить, когда именно), председателем комиссии был Ларионов Вениамин Матвеевич — начальник отдела диспетчерского управления в министерстве. Крупный такой из себя, представительный. В очках.
Так вот... Дня за два до подписания акта об окончательной приемке вызывает меня к себе в номер гостиницы Филиппов. Захожу к нему. Окна настежь. Степан Григорьевич в одной майке в кресле расположились. Нарзан попивают. Ларионов на кровати как-то полубоком сидит — на улицу смотрит. А перед этим меня Филиппов уже предупредил — комиссия сделала много замечаний по качеству работ. Могут не принять. К тому же, дескать, Ларионов злой, как черт, не знает, где срочно достать пятьсот целковых, чтобы выкупить у сестры загородный домик с участком. Остался им на двоих после смерти матери, но сеструха готова пожертвовать своей долей за отступные. Скреб, мол, скреб, Вениамин Матвеевич по сусекам. Сколько-то подсобрал. За полкуском дело застопорилось.
Так вот, захожу я, спрашиваю, зачем, мол, понадобился. «Помочь бы надо Вениамину Матвеевичу, — кивает Филиппов на Ларионова. — Домишко уплывает из-за несчастных пяти сотенных. Нету ли у вас, Василий Иванович, какой-либо возможности горю подсобить?» Будут, рапортую, деньги! В самый короткий срок. Только до Новосибирска доеду и вышлю. А сам думаю: да где же я на вас на всех наберусь?..
Ларионов, правда, сидит молчит. И по всему заметно — неудобно ему. У него вообще-то в министерстве хорошая репутация. Строгий такой, требовательный. Я бы сроду не подумал, что взять может. Да только, видать, деньги кого хочешь в дугу скрутят. — Боровец испытующе глянул на капитана, ожидая реакции, но не дождался и продолжил:
— Акт приемки после такой беседы быстро подписался. А полкуска я лично управляющему союзным трестом для Ларионова вручил: как раз командировка в Москву подвернулась. И что бы вы думали?! Не пожелал расстаться Степан Григорьевич с деньгами. Так и не передал по назначению!
Мне после в министерстве Ларионов сказал: денег ваших от управляющего не получал. От домика отказался в пользу сестры. Зато буду знать, что Филиппов непорядочный человек.
— Василий Иванович, — Пантюхов отложил в сторону исписанный лист. — Вы порядком сегодня поработали, но... — капитан открыл нужную страницу дела, — последний вопрос. Что все-таки приключилось со списанным телевизором «Темп-7»? Куда-то он исчез, как растворился.
Задавая этот вопрос, Пантюхов действовал скорее по инерции, чем по какому-то наитию. Оставалось темное пятнышко, и он хотел его прояснить. Никаких особых предположений у него на этот счет не было. Про себя полагал, что «Темп» тоже ушел к управляющему, оставалось получить подтверждение. И вдруг... пауза, почти бесконечная пауза, последовавшая за его вопросом.
Боровец то смотрел себе под ноги, то переводил сомневающийся взгляд на следователя, но не размыкал плотно сжатых губ. Пантюхов уже начал беспокоиться, правильно ли расслышал его подследственный, когда тот, наконец, энергично взмахнул рукой: