— Вы упорно не хотите признавать дачу Боровцом взяток должностным лицам. А как же вы сами?
— Что сам? — встрепенулся Филиппов. Высокомерный взгляд его широко посаженных глаз внезапно сменился тревожным удивлением.
— Не приходилось ли вам получать от начальника спецмонтажного управления какие-либо материальные ценности или деньги? — не спеша дотягивал до точки Курганов.
— Да вы что?! — Степан Григорьевич резко приподнялся. — Вы в своем уме?! — он оглянулся на Пантюхова. — Прошу не забываться! В конце концов и в милиции нужно отдавать себе отчет, с кем имеешь дело.
— Мы отдаем, — холодно заметил Леонид Тимофеевич. — Мы полностью отдаем себе отчет в своих действиях. Сядьте, пожалуйста.
— Неслыханная наглость! — управляющий гневно опустился на стул. — Вы думаете, на вас нет управы. Не беспокойтесь, найдется.
— А мы и не беспокоимся, — с трудом сдерживаясь, Пантюхов выдвинул ящик стола, вынул из него папку. — Григорий Павлович, — он передал папку Ветрову, — поясните, пожалуйста, Степану Григорьевичу, что нас интересует.
— Нас интересует, — старший лейтенант перелистнул несколько страниц. — Не передавал ли, например, вам, — Ветров внимательно посмотрел на управляющего, — гражданин Боровец меховой костюм? А если передавал, то когда и как?
Что-то дрогнуло в напряженной, чуть наклоненной вперед фигуре Филиппова. Вроде бы все осталось по-прежнему, только чуть ссутулились плечи да слегка потускнел еще секунду назад такой острый, направленный в упор на следователя взгляд.
— Какой еще костюм? — фыркнул Филиппов.
— А плиту газовую, трехконфорную вы получали от спецуправления, — словно не замечая реплики управляющего, продолжал Ветров, — стоимостью сто пятьдесят восемь рублей, отправленную из города Янгиюля Ташкентской области, — добавил он, заглянув в папку.
— Еще что придумаете? — налился краской Степан Григорьевич.
— А еще... — Пантюхов взял папку у Ветрова, — золотые часы, белую нейлоновую рубашку, ондатровую шапку, которые, по утверждению Боровца, достались вам от него. Да, еще сто одиннадцать килограммов краски, — спохватился капитан. — Пожалуйста, удостоверьтесь, — Пантюхов протянул Степану Григорьевичу показания начальника спецмонтажного управления. — Написано Боровцом лично и даты проставлены. Плита отправлена три года назад в сентябре. Костюм меховой — зимой. Рубашку и шапку вы получили на год позже, летом. Ну а часы золотые...
— Подлец! — Степан Григорьевич так трахнул по столу кулаком, что из черной подставки вылетели карандаши. — Какой подлец! А я считал его порядочным человеком. Нет — вы только скажите, — он с самой неподдельной горечью прикрыл рукой глаза, — разве можно после такого верить людям! Я же к нему, как отец родной... Премии каждый квартал. К ордену по итогам восьмой пятилетки. А он... Вот она, благодарность людская! — Филиппов угрюмо замолчал. — Так извратить, так подтасовать факты, что и злейший враг, пожалуй, не сумеет, — прервал он короткую паузу. — Ну и Василий Иванович, услужил, ничего не скажешь, услужил. Ай да передовик производства, ай да молодец!
— Степан Григорьевич, — вернул Пантюхов управляющего союзным трестом к действительности. — Так что же вы нам все же скажете по этому поводу?
Филиппов поднял на него скорбные глаза.
— Что я могу сказать. Наговор! — он собрал рассыпавшиеся карандаши и вложил их в подставку. — Чистейшей воды наговор и изощреннейшая клевета. — Управляющий опять, видимо собираясь с мыслями, на некоторое время замолчал. — Га-зо-вая пли-та... — растягивая слова, возобновил он разговор. — Верно. Есть у меня газовая плита, и правильно — трехконфорная. Но... приобретена она через садоводческий кооператив. Тот самый, в ведении которого находится моя дача. Эти плиты тогда многие у нас через кооператив закупили. Вещь дефицитная, но для совминовцев нашли возможность изыскать. Участок-то мой на территории дач Совета министров расположен, — будто вскользь, но со скрытым значением упомянул Филиппов.
— А меховой костюм, ондатровая шапка, золотые часы? — поторопил Степана Григорьевича Курганов. Он записывал буквально каждое слово управляющего.
Филиппов недовольно поморщился: мол, потерпите — успеете занести в протокол.
— Меховой костюм — сейчас припоминаю — брал. Но... — управляющий иронически улыбнулся, увидев, как ожидающе замерла ручка Константина Григорьевича. — Брал вре-мен-но. С отдачей. Понимаете? — он приблизил свое лицо к Курганову, — с отдачей.
— И отдали? — невинно поинтересовался сидевший слева от Степана Григорьевича Ветров.
Филиппов отодвинулся от Курганова.
— Нет. Пока не отдал. Все собирался, собирался, да знаете, как это бывает, не сегодня, так завтра, мол, — и вот до сих пор.
Стерший лейтенант сочувственно кивнул.
— Да... удружил Василий Иванович, — продолжал управляющий. — С больной головы да на... — Степан Григорьевич поднял глаза на Пантюхова. — Доходили до меня слухи, что у него была в прошлом судимость. Но я не верил. Боровец категорически этот факт отрицал. И в личном деле никаких следов. Поэтому и приняли его беспрепятственно в партию.
— Степан Григорьевич! — Пантюхов решил идти ва-банк. — Боровец утверждает, что, кроме материальных ценностей, он вам лично вручил около семи тысяч рублей в форме взятки. — Капитан, не торопясь, открыл еще одну папку.
— Негодяй! — побагровевший Филиппов задохнулся на полуслове. — Рехнулся он у вас тут, наверное, в капезе.
От следователя не укрылось, как при этом мелко дрогнули колени управляющего.
— Значит, не давал и не брали?
— Еще чего! — несколько приходя в себя, почти рявкнул Филиппов. — Никогда ни полкопейки.
— А если не торопиться, Степан Григорьевич, может, что и припомнится. Например, трудности с кабелем, нехватка командировочных на дорогу.
При последних словах управляющий аж зашелся:
— Я же сказал — вздор!
Пантюхов молча поднялся.
— Оформите, как следует, показания, — бросил он своим помощникам, уже выходя из кабинета. — Я скоро вернусь.
Но вернулся он не очень скоро.
— Все же решил задерживать? — с плохо скрываемым раздражением уточнил подполковник Ярцев, выслушав доклад следователя. Он был чуть ниже Пантюхова и разговаривая слегка откидывал назад голову.
— А что еще остается, если Филиппов начисто все отрицает! — Леонид Тимофеевич начал волноваться. — Костюм меховой брал, видите ли, с отдачей. А про деньги и слышать не хочет. На допрос я его чуть ли не силой притащил. Тут искренностью и не пахнет.
— А чем для тебя такое обращение с управляющим союзным трестом, в случае чего, запа́хнуть может, соображаешь? — резко оборвал его начальник.
— Да! — Пантюхов напряженно замер. — Я понимаю, на что иду, и готов нести любую ответственность.
— Ну смотри, — Ярцев с грохотом отодвинул стул. — Мое дело предупредить!
В кабинет капитана они вошли вчетвером (вместе с двумя понятыми). При виде подполковника Степан Григорьевич невольно приподнялся. Опередив его, встали Ветров и Курганов.
Ярцев круто повернулся на каблуках. Нарочито официальным голосом сообщил свою должность и звание, а затем как-то тускло и бесцветно объявил о задержании управляющего.
— Меня?.. — только и смог вымолвить внезапно побледневший, как мел, Филиппов. — Вы меня здесь в каталажку?! — высокие стены кабинета закачались у него перед глазами. Ему на секунду показалось, что он находится не в служебной комнате, а на дне глубокого узкого колодца.
Когда сержант подвел Филиппова к металлической двери его камеры, произошла небольшая заминка. Сержант уже распахнул дверь, приглашая задержанного войти, но Степан Григорьевич оказал неожиданное сопротивление. Лишь на секунду заглянув внутрь камеры, он вдруг, набычившись, встал на самом проходе и изо всех сил уперся руками в косяки.
— Не могу... не могу я! — хрипло и судорожно забормотал управляющий.
— Чего — не можете? — вежливо осведомился сопровождающий. Но не получив ответа, принялся отдирать руки Филиппова от косяков. Ему удалось, наконец, водворить Степана Григорьевича на отведенное ему для ночлега место.
Глава 27
Домой в этот вечер Пантюхов пришел позже обычного. Вешая форменный полушубок, неловким движением оборвал вешалку. Потихоньку ругаясь, чтобы не разбудить дочь, принялся неуклюже поднимать упавшую вещь с пола. Расстегнув китель, против обыкновения, долго не снимал его.
— Что случилось? — встревоженно, тоже вполголоса, спросила жена. — Ты сам не свой.
— Да так, по работе... — попробовал уйти от объяснений Пантюхов. Но вскоре и сам не выдержал натянутого молчания:
— Задержал я его все-таки, Нина!
— Кого? — Нина Евгеньевна выключила закипевший чайник.
— Московского шефа Боровца. Управляющего союзным трестом.
— Ой, Леня!.. — жена чуть не расплескала кипяток мимо фарфоровой чашки. — А что же Ярцев?
— Скрипя зубами дал согласие.
Нина Евгеньевна видела, что мужу нелегко дается разговор. Уж коли он решил с ней поделиться, значит, здорово припекло.
— Ну а что ты, собственно, так расстроился? — попыталась она ободрить мужа. — Задержал и задержал. Закон ведь не нарушаешь. Раз правда на твоей стороне — борись!
Мягкий говорок жены действовал успокаивающе.
— Видишь ли, Нина, — он с благодарностью погладил ее теплую гладкую руку. — Задержание управляющего союзным трестом только первый шаг. И я бы его, возможно, не делал, пойди Филиппов хоть в чем-то навстречу следствию. Но он опровергал даже то, что опровергнуть попросту невозможно. А это уже страшно. Бесчестный человек, облеченный такой властью...
Леонид Тимофеевич наконец-то снял китель.
— Ведь масштабы-то у него внушительные. Каждый взятый им рубль, наверное, тысячными потерями оборачивается.
— Тем более, ты справедливо поступил. Уголовный кодекс ведь не предусматривает различие по чинам. Он для всех один!
— Эх, Нина!.. — Леонид Тимофеевич прижал ее голову к своей груди. — Я сделал только один шаг. А следующий... Следующим, если чутье меня не обманывает, скорее всего должен быть арест управляющего.