— Пре-ми-и... — выигрывая время, протянул Филиппов. Он изо всех сил пытался рассмотреть, что же такое читает в деле прокурор, но это ему никак не удавалось. — Поручал, — буркнул он, заметив наконец вложенный между страниц протокола синеватый конверт. — Только ведь такие премии выплачивали Костетову за ввод объектов и другие управления. — Филиппов с трудом оторвался от заинтересовавшего его синеватого четырехугольника. — Эти указания я считаю законными.
Виктор Львович слегка кашлянул.
— Чем можете объяснить факт признания на допросе у следователя случаев присвоения вами денежных взяток от Боровца? — совсем уже сурово подводил беседу к концу прокурор.
— Не знаю! — в голосе Филиппова стали отчетливо прослеживаться истерические нотки. — Я действительно давал такие показания, но почему — сейчас объяснить не могу.
— А когда сможете? — Павел Алексеевич видел, как порозовели мочки оттопыренных ушей управляющего.
— Ничего, вот Степан Григорьевич приедет домой, успокоится и, очевидно, на свежую голову сумеет все разъяснить, если потребуется, — снова пришел на помощь Филиппову помощник прокурора. Погребной с плохо скрытым раздражением посмотрел на него и, тяжело вздохнув, отвернулся. За окном было уже совсем светло. Зимнее утро 19 января давно вступило в свои права.
На улице Филиппова ждала машина (ему разрешили ее предварительно вызвать). Та самая «Волга», на которой так любил разъезжать по городу Василий Иванович Боровец.
— Гони! — плюхнувшись на переднее сиденье, приказал Еремину управляющий.
— В контору, что ли? — осклабился шофер. Он никак не мог поверить, что перед ним все тот же грозный Филиппов, при одном упоминании имени которого трепетало спецмонтажное управление. Три дня отсидки изменили Степана Григорьевича до неузнаваемости. Щеки отвисли, покрылись серой щетиной. В глазах появилось выражение затравленности и какого-то ожидания.
— В какую контору?! — видимо уловив состояние шофера и оттого еще больше разозлясь, рявкнул Филиппов. — В Толмачево гони, к аэровокзалу! Вон! Вон из вашего паршивого Новосибирска, — продолжал клокотать управляющий, когда они уже тронулись с места, — захолустье проклятое, медвежий угол. Как с людьми обращаются?! Какой-то там Пентюхов, — цедил сквозь зубы Степан Григорьевич, намеренно искажая фамилию следователя, — прыщ в синей куртке с красными перышками — захотел, понимаешь ли, и — шварк человека на нары. Ну погоди, соколик, мы тебе перышки-то пообрежем! — управляющий мельком взглянул на сосредоточенно держащегося за баранку Еремина — не слишком ли он при шофере-то... Но, вероятно, плюнув на всякую осторожность, грязно выругался.
— Чего тормозишь? Гони! — снова повысил Степан Григорьевич голос, заметив, что водитель сбавил скорость перед светофором. — Гони на красный, на белый, на серый — черт бы вас всех здесь подрал! Гони, я тебе сказал! — почти выкрикнул он. — Попробуй мне только не успеть к самолету — душу вытрясу, мать твою так!
«Волга» резко рванула на красный свет и, набирая скорость, понеслась вдоль заснеженной, продуваемой ледяным ветром обской набережной.
— Мне тоже досталось, — стараясь как-то угодить разгневанному управляющему, — попробовал подыграть Еремин. — Таскали, допрашивали.
— Ему досталось, — раздраженно фыркнул Филиппов. — Мало вам всем тут досталось! Надо бы больше, чтобы порядочных людей за собой не тянули. Жми давай, жми на всю катушку — скоро регистрация на рейс начнется.
Однако на дневной рейс они не успели. Стремительный турбореактивный лайнер поднялся в небо без Филиппова. Красный от злобы и даже вспотевший, несмотря на легкий морозец, управляющий на чем свет стоит разносил терпеливо сносящего оскорбления шофера. Хотя винить Еремина в общем-то не приходилось. Билетов до Москвы все равно не было.
— Вы хоть на следующий рейс попробуйте билет достать, — слабо защищался водитель, кивая на большую очередь в кассу.
— Я достану, я тебе достану, я вам всем тут достану! — Возмущению Филиппова не было предела. Но если бы он знал, что на борту только что взлетевшего самолета находится Пантюхов с полным чемоданом папок по делу Боровца, ему было бы совсем худо.
Глава 30
Решение лететь в столицу он принял ночью. Но принять решение — одно, а осуществить его — совсем другое. Когда он спозаранку стал снимать с верхней полки стеллажа большой кожаный чемодан, Нина Евгеньевна обеспокоенно всплеснула руками:
— Ты что, в командировку уезжаешь?!
— Да... в командировку, — отводя взгляд, пощелкал чемоданными замками Леонид Тимофеевич.
— А зачем большой чемодан? — не отставала жена.
— Надо, Нина, — Пантюхов погладил жену по волосам, — надо! Работа у меня такая — не все могу объяснить. Гриша Ветров в Москве, и мне туда надо... срочно!
— Надо, так надо, — неожиданно быстро согласилась Нина. — Только я прошу тебя, Леня: при любых обстоятельствах держи себя в руках! Там, в Москве. Обещаешь?
Леонид Тимофеевич обнял жену за плечи и крепко поцеловал на прощание.
— Обещаю, Нина. Ты — мой самый дорогой человечек. Ты и Машка. И я всегда об этом помню.
Майора Доронина Пантюхов застал в его служебном кабинете. Тот тоже пришел ни свет ни заря. Леониду Тимофеевичу в первые секунды даже показалось, что майор похудел за ночь. Усталые, заострившиеся черты внезапно постаревшего лица. Застегнутый на все пуговицы хорошо отглаженный китель... Сейчас майору можно было дать все шестьдесят.
— Чего это ты с чемоданом? — поднялся навстречу капитану Доронин.
— Папки в нем повезу!
— Какие, куда? — притворился непонимающим Доронин.
— По делу Боровца, в Москву, — односложно пояснил капитан.
— В Моск-ву-у... — наигранно изумился Доронин. — Эко тебя понесло с утра пораньше.
— Вы же сами понимаете — другого выхода нет! — не принял шутки Пантюхов. — Раз областной прокурор в санкции на арест Филиппова отказал, где еще, если не в Москве, ее можно получить? — Леонид Тимофеевич с вызовом взглянул на майора.
— Сие, конечно, правильно... — избегая смотреть подчиненному в глаза, принялся перебирать бумаги на столе Доронин. — Ну а куда конкретно желаете обратиться: в российскую прокуратуру или в союзную? — майор уложил бумаги в аккуратненькую стопочку и теперь уже сам вопросительно посмотрел на Пантюхова.
— Думаю — в российскую, — пытаясь прочесть недосказанное в небольших, слегка выцветших карих глазах майора, смутился следователь. Он вообще ожидал другой реакции начальника. Готовился отстаивать необходимость самой поездки в столицу, а тут...
Может, это своеобразный подход Доронина к категорическому отказу?
— Неверно рассуждаете, уважаемый, — будто угадывая мысли Пантюхова, насупился Доронин. — В прокуратуре РСФСР, Леонид Тимофеевич, тебе могут запросто дать обратный ход, — неожиданно перешел майор на доверительное «ты». — Думаешь, областной прокуратуре трудно созвониться с российской? Ошибаешься, брат. Крепко ошибаешься! Послушай теперь меня — старого волка, многократно другими, — он многозначительно поднял глаза к потолку, — куда более сильными, волками кусанного.
В тесноватом кабинете Доронина ненадолго установилась наполненная в этот серый рассветный час какой-то смутной тревогой тишина. Только настенные часы продолжали тикать на стене за спиной капитана.
— Значит, ты твердо решил ехать? — прервал минутное молчание майор.
— Решил!
— А что скажет на это подполковник Ярцев, знаешь?
— Догадываюсь, — вздохнул Леонид Тимофеевич. — Хорошо еще, если скажет, а не побьет.
— То-то, — оценивающе протянул майор. — Но уж если решил, — он поплотнее прикрыл входную дверь и, к чему-то прислушиваясь, потянул следователя к окну. — Уж если решил, — Доронин понизил голос, — скажу: решение твое верное! Крайне опасное — играть с Москвой — не приведи бог, но единственно верное, если бороться до конца.
Он умолк, услышав за дверью чьи-то шаги.
— Впрочем, есть и другое, — продолжил он, как только шаги затихли в отдалении, — предпочитаемое, кстати, довольно многими. Не столь рискованное: не высовываться. — Доронин смолк, вглядываясь в лицо подчиненного.
— Мне это не подходит! — отрезал Пантюхов.
— Тогда, — Михаил Афанасьевич постучал полусогнутым пальцем по подоконнику. — Тогда остается одно — выходить прямиком на прокуратуру Союза.
— Значит, туда и поеду, — Пантюхова уже начал раздражать этот разговор — ведь дело выглядело абсолютно ясным, чего же тянуть.
— Поеду, поеду... — передразнил его Михаил Афанасьевич. — Ты же не можешь явиться в прокуратуру СССР как частное лицо. Тебе командировочку надо выписать. А кто это сделает? Ярцев? Ярцев не сделает.
Капитан поморщился, как от зубной боли.
— Так что же мне сидеть вот так и ждать у моря погоды?! И потом...
— Погоди, — остановил его Михаил Афанасьевич. — Я знаю, кто нам может помочь. Заместитель комиссара Борис Александрович Соколов. Это мужик крепкий. Его и заместителем министра не испугаешь. Но смотри, — он легонько хлопнул капитана по плечу. — Выход на Соколова навсегда сделает Ярцева твоим врагом!
— Пошли, — двинулся было к выходу Пантюхов. — Я в любимцах у Ярцева сроду не был.
— Значит — решили, — придержал его Михаил Афанасьевич. — Но необходимо соблюсти субординацию. Сначала зайдем к Ярцеву.
Как и предполагали, подполковник Ярцев встретил их в штыки.
— Командировку? В Москву? Чтобы арестовать Филиппова? Да вы, я вижу, с ума сошли, — при первых же словах Пантюхова, излагавшего свои соображения, Геннадий Николаевич разгневался не на шутку. — Запрещаю! Вы меня слышите, Пантюхов? — тонкие губы его мелко затряслись. — Запрещаю! Выкиньте эту дурь из головы, — подполковник грохнул кулачком по покрытому зеленым сукном столу.
— Виктор Львович! — кричал он через минуту в телефонную трубку. — Этим деятелям Пантюхову и Доронину, оказывается, наша прокуратура не указ. К генеральному собрались, к Руденко! Вот я и говорю... — он переложил трубку в другую руку и гневно глянул на стоящих перед ним сотрудников, — вот я и говорю, что дособираются. Понятно, понятно — я им так и ответил — никаких командировок по поводу ареста.