— Об одном переживаю, — прикрывая глаза рукой от слепящего света фар встречных машин, повернулся капитан к Ветрову, — пока буду санкцию на арест Филиппова пробивать, он проинструктирует жену на десять ходов вперед: что говорить в этом, а что в другом случае. И ничего не поделаешь. Не имею права его немедленно изолировать, — хлопнул он кожаной перчаткой по мягкому сиденью.
— Не успеет, — озабоченно глянул на светящийся в полутьме салона циферблат наручных часов Ветров. — Я пытался с ней связаться вчера, кое-что дополнительно выяснить. Звонил, даже заезжал домой. В дверях нашел записку: «Юра, ключ у соседей». Юра — это сын. Он сейчас в армии. Соседка сказала, что Филипповой звонила сестра из Латвии. Сердечный приступ у матери. Ну и Филиппова, хотя мы и брали у нее подписку о невыезде, срочно выехала в Даугавпилс. Так что пока, Леонид Тимофеевич, опасаться нечего. Правда... — старший лейтенант вдруг замолк.
— Что, правда?
— Соседка еще сказала, что Филиппова вызвала сына телеграммой. Он звонил и сообщил, что отпустят его не раньше, чем через два дня. Филиппова оставила соседке ключ и велела передать сыну, в случае его появления, что, если матери станет лучше, двадцатого вечером она постарается вернуться.
— Так... — протянул Пантюхов. — Значит, у нас в запасе сутки. — Пантюхов чиркнул было зажигалкой, но тут же погасил вспыхнувшее было пламя. — Скверно! Очень скверно, мои дорогие.
Некоторое время в салоне стояла тишина, нарушаемая лишь негромкой музыкой.
— Ну что ж, — прервал затянувшуюся паузу Пантюхов. — Будем поступать сообразно обстоятельствам. Выбора у нас нет. Хорошо хоть сутки имеются. И то хлеб при нашей бедности.
«Сутки, — хмыкнул про себя Ветров. — Да что за сутки в союзной прокуратуре выбьешь! И вообще, выбьешь ли там что-либо, даже за десять». Но вслух высказать свои сомнения старший лейтенант не решился.
В аэропорт они добрались вовремя. Новосибирский рейс запаздывал. Оставив машину возле аэровокзала, Леонид Тимофеевич прошел в зал к справочному бюро. Здесь обо всех изменениях в расписании он узнает в первую очередь. И не привлекая к себе внимания.
«Прибывает самолет Ту-134, рейсом из Новосибирска», — объявил, наконец, диктор. Значит, пора. Пантюхов направился к выходу на перрон.
Степан Григорьевич сходил по трапу последним. Церемонно раскланявшись на прощанье с симпатичной стюардессой, он поднял повыше воротник пальто, заслонившись от пронзительного ветра.
Приложив руку к глазам, управляющий, вероятно, пытался отыскать взглядом в белесоватой, заполненной кружащимися снежинками, пелене свою служебную машину. Кто-то тронул его за рукав. От неожиданности управляющий вздрогнул.
— Карета подана — прошу. — Филиппов потерял дар речи. Пантюхов указывал на подогнанную почти к трапу самолета темно-вишневую «Волгу».
— В... в... вы здесь! — с трудом оправился от шока Степан Григорьевич. — Но я же свободен. Меня прокурор освободил.
— Успокойтесь, — взял управляющего под руку Леонид Тимофеевич. — Вы же видите — я без наручников. Всего лишь небольшая формальность.
В машине Степан Григорьевич пришел в себя.
— Учтите — мы не в Сибири! — выкрикивал он в лицо Пантюхова. — Ваши штучки здесь не пройдут. Вблизи Кремля отступление от закона не останется безнаказанным! — Степан Григорьевич сделал многозначительную паузу.
— Мы уже успели это почувствовать, — в тон Филиппову вставил Пантюхов. — Товарищ Хмельнов проявляет большую озабоченность вашей судьбой. Вы ведь об этом хотели сказать?
Управляющий собрался было ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами.
На допросе управляющий не сказал ничего нового. По-прежнему отрицал получение взяток.
— И газовую плиту я приобрел в садоводческом кооперативе, — распаляясь все больше и больше, твердил он свое.
— Вы же грамотный человек, — урезонивал его Леонид Тимофеевич. — Ваша жена говорит, что ей не известно, где вы достали плиту, а личный шофер утверждает, что плита поступила из спецмонтажного управления, как вы считаете — можем мы верить вашим показаниям?
— Я не могу отвечать за шофера, я отвечаю за себя, — прикрывая свое смущение громким кашлем, упорствовал Филиппов. — К тому же, я простудился в дороге. Скверно себя чувствую и прошу дать мне отдохнуть.
Леонид Тимофеевич подал управляющему протокол для подписи.
На следующий день в Москву прибыл полковник Соколов. Он принял самое деятельное участие в том, чтобы Главное следственное управление дало добро на выход Пантюхова в союзную прокуратуру. Мнения в Главном следственном управлении по этому поводу разделились. Майор Фомин, которому генерал Воронов поручил изучить все материалы по делу Боровца и дать свое заключение, был склонен поддерживать Пантюхова. Но генерал не одобрял идею ареста управляющего.
— Он же ничего, кроме паршивых меховых костюмов, практически не признал! А вы к генеральному прокурору прорываетесь. За две спецовки управляющего союзным трестом хотите в каталажку упрятать! Не жирно ли, братцы? Если с такой меркой подходить к людям, можно нанести серьезный урон нашим лучшим руководящим кадрам. Нельзя забывать, что речь идет о руководителе союзного масштаба.
— Но, товарищ генерал! — поморщился Фомин. — Мы же не только бумаги просмотрели. Мы и магнитофонные записи прослушали. Не чисто тут.
— Сегодня вечером приезжает жена управляющего, — глядя через плечо генерала, тяжело выдохнул Пантюхов. — Завтра — вызванный из армии сын. А Филиппов дома! И каждый лишний час его общения с ними, да и не только с ними, погубит не один месяц нашей работы!
— Прямо-таки месяцы работы пропадут? — в раздумье скрестил на животе коротковатые руки Петр Ефимович. — Страсти-то какие!
— Я полностью поддерживаю Пантюхова! — вмешался полковник Соколов. — Он более полугода работает над этим делом, и ему виднее то, что трудно сразу ухватить со стороны. А медлить, действительно, опасно.
Заступничество Бориса Александровича возымело свое действие. Нехотя и не сразу, но генерал сдался.
— Поймите и вы меня, братцы, — изрек он напоследок. — Я ведь в здешней конторе не самый главный — тоже под началом хожу. Ну да уж если так приспичило, — он еще раз взглянул на нахохлившегося Пантюхова, — пусть ваш Пинкертон идет в союзную. Но свое мнение об аресте Филиппова я оставляю при себе.
— Значит, так, — выйдя от генерала, заторопился Леонид Тимофеевич. — Ты, Гриша, бери Карташова и займитесь сегодня сотрудниками треста! Опросите тех, кто может представлять для нас интерес. Кого успеете. И, если получится, побеседуйте с товарищем из министерства.
— С каким? — насторожился Ветров. — Хмельнов с нами разговаривать не будет.
— Да нет, вы не поняли, — возразил Пантюхов. — Хмельнова надо бить из дальнобойных орудий. Возьмем пока фигуру попроще. Помните начальника отдела диспетчерского управления министерства Ларионова?
— Того самого, которому Боровец полтысячи через Филиппова передавал, да управляющий, будто бы, их прикарманил? — вспомнил Ветров.
— Точно! — подтвердил Леонид Тимофеевич. — Переговорите с ним — был ли, не был такой случай. И вот еще что, — Пантюхов потер лоб, стараясь, видимо, не упустить из виду чего-то важного. — Если допросы выявят что-нибудь новое, звоните Филиппову, вызывайте на допрос. Нельзя сейчас надолго оставлять его без присмотра. А я прямиком в прокуратуру, пока Воронов не передумал. Всё поняли? — переспросил капитан Ветрова.
— Так точно! — откликнулся тот.
— Тогда — вперед и по коням.
— Одну секунду, товарищ Пантюхов, — окликнул начавшего было спускаться по лестнице Леонида Тимофеевича только что вышедший от генерала Соколов.
— Бумагу в союзную прокуратуру с ходатайством о рассмотрении вашего вопроса я вам уже подписал, — Борис Александрович тронул капитана за локоть, и они пошли рядом. — Если нужно, я готов прямо сейчас отправиться туда с вами! Но... — Соколов взялся рукой за перила, — мне кажется, что сегодня они только-только смогут хотя бы прикидочно ознакомиться с наиболее важными материалами дела.
— Конечно, товарищ полковник! — согласно кивнул Пантюхов. — Ведь и здесь, в следственном управлении, тоже сперва документы изучали, — глядя на Соколова, Леонид Тимофеевич догадывался, что разговор с генералом наедине был не из легких.
«А я остаюсь при своем мнении!» — генерал подчеркнул это не зря. Таких, идущих вразрез с его собственным, «своих мнений» за спиной Пантюхова набралось уже достаточно. «Свое мнение» подполковника Ярцева, «свое мнение» областной прокуратуры, теперь вот — генеральское «свое мнение». И суть у всех них одна: похоронить дело. Не трогать верхушки могучих сосен. Слегка, для отвода глаз, попинать корневища. Припугнуть для острастки (чтоб наперед был умнее) проштрафившегося Боровца. Да и покончить с миром: и воры наказаны, и честь соблюдена.
«Вам что, людей для арестов в Сибири не хватает, за москвичей взялись?» — последнее, что успел услышать Пантюхов, когда закрывал за собой дверь генеральского кабинета. Можно представить, как продолжался разговор Воронова и Соколова с глазу на глаз. Вон у Бориса Александровича даже розовые пятна на скулах. Но не отступается.
— Сегодня, товарищ полковник, вам идти со мной в прокуратуру СССР не стоит, — продолжил свою мысль Пантюхов. — А вот когда речь пойдет о непосредственном подписании санкции на арест Филиппова, тогда, пожалуй...
— Ну смотри, — слегка обнял капитана за плечи Борис Александрович. — Как понадоблюсь, сообщи.
Глава 33
В союзной прокуратуре, как и предполагал Пантюхов, все началось с предварительного изучения дела. Сотрудник следственного отдела прокуратуры Николай Игнатьевич Новоселов отправился вместе с ним в Главное следственное управление и там с помощью капитана ознакомился со всем, с чем было можно ознакомиться за столь короткий срок.
«Да я действительно несколько раз получал от начальника спецмонтажного управления различные денежные суммы, — довольно отчетливо слышался из динамика несколько напряженный голос управляющего союзным трестом. — Но только не такие крупные, как он назвал. В общей сложности не более тысячи рублей», — уточнял Филиппов.