— На основании революционного правосознания. Это раз. И потом... — Вульф Наумович вынул из бокового кармана чесучового пиджака несколько машинописных листов. — Это декрет Совнаркома РСФСР от 21 февраля сего года, написанный и подписанный самим Лениным, — «Социалистическое Отечество в опасности!». Пункт восьмой декрета гласит: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».
— М-да-а... — протянул Цируль. — Решительности у нас пока что не хватает. Громил, убийц караем, точно. А вот с агитаторами и спекулянтами, вроде Потеляховых, нянчимся.
Наступило молчание. Вдруг громко зазвонил телефон. Фриц Янович снял трубку.
— Да, Цируль слушает. Здравствуйте! Что?.. Собрать весь наличный аппарат сотрудников?.. Сейчас приедете? Ждем.
Повесил трубку. Произнес глухо:
— Что-то чрезвычайное. Фоменко звонил... Ковалев, всех сотрудников сюда.
Вскоре кабинет Цируля заполнился людьми. С Шахризябской были вызваны Пригодинский, Аракелов, Крошков и другие товарищи. Синий махорочный дым клубился в кабинете. Но не слышалось шуток, веселых голосов — все понимали: произошло что-то серьезное, коли сам председатель ТуркЧК срочно созвал.
...Послышался цокот копыт — это верхом прискакал Фоменко. Он вошел в кабинет — высокий, в длинной, почти до полу, кавалерийской шинели, в военной фуражке с крохотным козырьком. Внешне Игнат Порфирьевич очень походил на Дзержинского. Взгляд твердый, гипнотический. Словно младший брат. Только борода погуще, кончики усов подкручены кверху, да и моложе он был «железного Феликса» на четырнадцать лет. Но и этого молодого крепкого человека скрутили бессонные ночи. Темные тени лежали под глазами, лицо усталое, посеревшее.
Фоменко стремительно подошел к столу, обвел взглядом собравшихся. Произнес тихо, но отчетливо:
— Только что расшифрована радиограмма: в Асхабаде произошел контрреволюционный мятеж. Советская власть там пала...
Воцарилось мертвое молчание. Все были потрясены страшным известием. И в этой гнетущей тяжелой тишине как-то совершенно дико, нелепо прозвучал за окном крик старьевщика: «Стар-вешш... покпаи-и-м!»
— Такие дела... — нарушил наконец молчание Игнат Порфирьевич. — Радиограмма из Кушки. Подписана военным комендантом крепости Востросаблиным.
— Это который генерал, да? — послышался вдруг ломкий юношеский басок Ескина. — Генералы — они, как волки, сколько ни корми...
— Ескин! — оборвал юнца Цируль.
— Востросаблин сообщил, — продолжал Фоменко, — что мятежники, меньшевики и эсеры захватили власть в Асхабаде и обратились лично к нему, Востросаблину, с призывом перейти на их сторону. Радиограмму военному коменданту крепости подписали командующий какой-то Мургабской армией полковник Зыков и граф Доррер.
— Но ведь такой армии не существует! — удивился Финкельштейн.
— Позвольте, — раздался голос Крошкова, — если мне не изменяет память, Зыков никакой не командующий, а всего-навсего бывший Тахтабазарский уездный начальник. И чин у него подполковничий. Что касается Доррера, то я его прекрасно знаю. Был присяжным поверенным, брат того самого Доррера, который расстрелян за организацию борьбы кокандских автономистов против Советов.
— Э-э-э!.. — Цируль досадливо махнул рукой. — Самозванцы. Однако как бы там ни было, а положение сложилось тяжелое. Лишь бы Кушка удержалась...
— За Востросаблина я ручаюсь головой, — глухо произнес Фоменко. — Знаю хорошо Александра Павловича. И начальника его штаба знаю, бывшего подполковника Сливицкого. Константин Иванович служит в Кушке около пятнадцати лет. Честный человек. Надежен и военный инженер полковник Шульц Георгий Эдуардович. Солдаты избрали его военным комиссаром гарнизона. Именно Шульц по приказу Востросаблина прибыл с дружиной на помощь ташкентским рабочим в октябрьские дни семнадцатого года. Люди — верные революции, хотя тут некоторые и рассуждали насчет волков и прочая.
Громадный Ескин мучительно, до слез покраснел. Весельчак Лугин вроде шутя хлопнул юнца по шее. Кто-то засмеялся, кто-то улыбнулся, глядя на сконфуженного геркулеса с детским личиком, и сразу развеялась гнетущая атмосфера. Заговорили по-деловому.
— Каковы возможности крепости Кушка? — спросил Цируль.
Фоменко ответил:
— Крепость обеспечена хорошо. Только одних тяжелых пушек и мортир более семидесяти. Много боеприпасов всех видов, пулеметов, винтовок, взрывчатки, инженерного имущества.
— Еще как продержится Кушка! — с энтузиазмом воскликнул Ескин.
Фоменко вскинул руку, призывая к тишине.
— Товарищи! Сейчас, как никогда, необходима железная дисциплина, революционная бдительность. Молодая Советская республика окружена огненным кольцом фронтов. Туркестан отрезан от России. Иностранные военные интервенты, внутренняя контрреволюция стремятся задушить первое в истории государство рабочих и крестьян. Наши враги совершают террористические акты, блокируются даже с уголовниками. Несколько дней назад в Москве был подавлен мятеж левых эсеров. Пытаясь спровоцировать войну с Германией, левый эсер Блюмкин убил германского посла Мирбаха! Левые эсеры, как известно, пробрались даже в органы ВЧК. Тот же Блюмкин работал в аппарате Чрезвычайной комиссии, а один из главарей мятежа — Александрович — был заместителем председателя ВЧК.
— А зачем тогда мы со своими левыми эсерами дипломатию разводим? — возмущенно воскликнул Ульмас Коканбаев. — В Москве их — к стенке, а у нас левые эсерики в правительстве. И даже требуют, чтобы им передали Управление охраны города.
— Ну это уж маком, — Фоменко показал воображаемым левым эсерам здоровенный кукиш. — Охранять город, бороться с контрой и уголовниками будем мы, большевики. А в правительстве, на других постах надо их, к сожалению, терпеть. Левэсы пока что пользуются популярностью среди крестьянства, ремесленников. К тому же они отмежевались от своих московских коллег и даже осудили мятеж. Левэсы находятся в правительстве Туркестана на паритетных началах с нами, большевиками. И потом учтите... Не все левые эсеры потенциальные мятежники. Есть и среди них честные люди. Например, комендант Ташкентской крепости Белов. Нельзя, я бы даже сказал, вредно стричь всех левых эсеров под одну гребенку.
— Известно ли, — спросил Цируль, — кто конкретно захватил власть в Асхабаде?
— В общих чертах известно. Образовано эсеро-меньшевистское правительство.
— Вот видите! — азартно вскричал Ульмас. — Я же говорил ...
— Товарищи! — продолжал Фоменко. — В Ташкенте положение угрожающее. Я просто шкурой чувствую: и у нас в городе зреет заговор. Надо, необходимо мобилизовать все силы на борьбу против заговорщиков. Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!..
Вдалеке вспыхнула перестрелка.
— Опять бандиты зашевелились, — с горечью вымолвил Цируль. — Товарищ Лугин, прошу немедленно выехать на место происшествия. Стреляют вроде где-то за Воскресенским базаром.
Лугин, прихватив Ескина, стремительно выскочил из кабинета. Через минуту лошади уносили обоих всадников к месту происшествия.
В ожидании Лугина говорили о асхабадском мятеже. Мнение сложилось единое: положение тяжелое, но не безнадежное. Кушка держится. Это хорошо. В Кушке много оружия и боеприпасов. Кушка — пистолет, направленный в асхабадскую эсеро-меньшевистскую камарилью. Скажут свое слово и части Красной Армии...
Минут через двадцать прискакали Лугин с Ескиным. С ними примчался и начальник Охраны старогородской части Насредин Бабаджанов.
— Что за банда? Кого ограбили? — спросил Цируль.
— Какой банда! — отвечал Насредин, утирая вспотевшее лицо старенькой тюбетейкой. — Хуже, чем банда...
— Нападение на конвой, — пояснил Лугин.
— Что? — Фриц Янович высоко вздернул брови от удивления.
Фоменко произнес сурово:
— Кажется, мои предположения сбываются. Расскажи, дорогой Георгий, подробно, что приключилось.
— Из военной гауптвахты на Саперной шестеро бойцов конвоировали троих арестованных для дальнейшего содержания в крепости. На углу Романовской и Саперной из-за деревьев выскочили четверо неизвестных и открыли по конвою огонь из пистолетов и карабинов.
— Я стрельба услышал — поскакал, — вставил Насредин.
— Насредин-ака здорово помог, — подтвердил Лугин. — Одного нападавшего он лично уложил из карабина. Наповал.
— Что конвой? — спросил Цируль.
— Конвой открыл ответный огонь. Тут подоспел конный наряд милиции. Второго участника нападения удалось ранить и захватить. Остальные двое скрылись в темноте. Потери с нашей стороны — один убитый.
— Где задержанный?
— Доставлен в первое отделение охраны. Ему оказана медицинская помощь. Приказал стеречь его, как зеницу ока.
— А те трое, которых конвоировали в крепость?
— Пытались бежать, но всех троих изловили. Теперь они в крепости.
— М-да... — Цируль вопросительно глянул на председателя ТуркЧК.
— Я полагаю, — понял его Фоменко, — товарищей, собравшихся на совещание, можно освободить. Пусть занимаются своими делами.
— Все свободны, — объявил начальник охраны. — Просьба задержаться Пригодинскому и вам, Сансаныч.
Когда остались вчетвером, Фоменко произнес со вздохом:
— Похоже на то, что контрреволюционное подполье переходит к активным действиям. Жаждет сработать так, как в Асхабаде. В каком состоянии раненный конвоем террорист?
Лугин улыбнулся.
— Ранен в грудь, но пуля прошла по касательной. Так что, как говорится, жить будет, а допрашивать его можно, пожалуй, уже и завтра.
— Прекрасно. — Фоменко пошагал по кабинету, затем распорядился: — Завтра и доставьте мне его на Аулиеатинскую. И еще прошу, товарищи, обратить внимание на одно серьезное обстоятельство... Злоумышленники знали, кого, когда и каким маршрутом поведут в крепость. Следовательно, где-то происходит утечка информации. Неизвестно пока, где, но где-то притаился вражеский лазутчик. А может, и не один. Завтра всех вас троих, товарищи, прошу пожаловать ко мне в гости ровно в девять утра. Сообща потолкуем с участником нападения. И еще очень прошу усилить охрану задержанного. Его действительно надобно беречь как зеницу ока!