Пригодинский в самом приятном расположении духа зашел в свой кабинет. Крошков остался разбираться с картотекой. На душе у Александра Степановича было легко, радостно. Давно он не испытывал такого состояния.
«Надо бы Цирулю сообщить о находке», — подумал Пригодинский и потянулся к трубке.
Именно в этот момент телефон зашелся в звонках. Александр Степанович снял трубку.
— Фоменко говорит, — услышал он. — Бери, дорогой, ноги в руки — и в ЧК!
Загадочные убийства
На столе Фоменко распласталась масштабная карта города Ташкента, пригородов. Над ней согнулись Цируль и председатель ТуркЧК. Угол улиц Романовской и Саперной на карте был обведен синим кружком.
Пригодинский сразу понял, о чем тут думают. Здесь совершено нападение на военный конвой. В результате перестрелки двое убиты...
— Арестованные, — начал Фоменко, — которых конвой сопровождал с гауптвахты в крепость, оказались бывшими офицерами: прапорщик Романов, подпоручик Рустенко и поручик Шабаев. В учебной команде 2-го Советского полка числились рядовыми под другими фамилиями. Рядовой Глечиков совершенно случайно подслушал разговор этой троицы. О чем они говорили, Глечиков не понял, поскольку они толковали на неизвестном ему языке. Он заподозрил неладное и дал знать. Как выяснилось впоследствии, они говорили по-французски.
Председатель ТуркЧК расстегнул ворот гимнастерки и продолжал:
— За странной троицей установили наблюдение. Вскоре Романов был задержан в тот момент, когда пытался вывезти с территории части пять винтовок и две тысячи патронов под слоем мусора, наваленного в телегу. Тут же взяли Романова и его двух дружков. И это, по-моему, была изрядная ошибка. Следовало бы проследить, куда он эти винтовки отвезет. Но что поделаешь? Дело сделано. Сгоряча.
— Случайно вышло, — пояснил Цируль. — Часовой решил проверить телегу с мусором. Обнаружил винтовки, поднял тревогу.
— А я никого и не виню, — Фоменко загасил цигарку. — Меня другое беспокоит. Кто-то ведь сообщил участникам нападения на конвой время вывода арестованных с гауптвахты. И куда их поведут — тоже. А кто об этом знал?.. Я, начальник гауптвахты да еще командир полковой учебной команды Сарычев.
— Сарычев честный человек, большевик, — заметил Цируль.
— Знаю. Но вот незадача, товарищи! Сарычев исчез.
— Как — исчез?!
— Пропал. Оставил на своем письменном столе вот такую записку, — Фоменко вынул из нагрудного кармана бумажный листок. — Полюбуйтесь... Вот что он написал: «Долой большевиков! Да здравствует свободная пресса!»
— Не может быть! — воскликнул Цируль.
— Чепуха какая-то, — развел руками Пригодинский.
— Факт налицо, — тихо произнес Фоменко, кладя записку Сарычева на стол. — Хотя, честно говоря, удивлен не меньше вашего. Сарычев, как мы выяснили, всю мировую войну прошел в рядах Первого Туркестанского стрелкового полка. В семнадцатом году избран председателем полкового комитета. С фронта вместе с полком вернулся в Ташкент, добровольно вступил в Красную Армию.
— Он ведь, кажется, большевик? — спросил Пригодинский.
— Да. О нем говорят как о человеке, преданном Советской власти. Совершенно непонятная история.
— Игнат Порфирьевич, а точно ли установлено, что записка написана рукой Сарычева?
— Кто же это может установить? Экспертов у нас нет. Судим по факту.
Задал вопрос и Цируль:
— Что говорят офицеры, которых пытались освободить злоумышленники?
— Ничего любопытного. Скрывали свое офицерское прошлое из боязни подвергнуться репрессиям. Один из этой троицы — Романов — убит во время перестрелки, так что теперь не узнаешь у него, кому он пытался вывезти из части винтовки. Допрашивал я и одного из участников нападения на конвой, штаб-ротмистра Лбова. Вид у него подавленный. Объясняет: «Да, был офицером. В красноармейцы пошел добровольно. Служил честно. Участвовал в нападении на конвой по пьянке. Сказали: надо помочь хорошим людям, страдают без вины. Лично я не стрелял. Можете проверить мой наган». И в самом деле не стрелял, в стволе не обнаружено порохового нагара. Опознал Лбов и одного убитого из числа нападавших на конвой. Пояснил: этот не офицер. Какой-то тип по кличке «Добряк». Судя по всему, из уголовников. С остальными участниками нападения не знаком. Встретились случайно.
— Осипов знает о чрезвычайном происшествии в учебной команде? — поинтересовался Цируль.
— Знает. Возмущен до крайности. Рвался с маузером в руке в команду. Еле удержал.
Наступила тишина. Все обдумывали странное происшествие. Пригодинский, наконец, нарушил молчание:
— Записку Сарычева следует подвергнуть графологической экспертизе. Не исключена возможность, что...
— Кому поручить? — с сердцем произнес Фоменко. — Пушкину?
— Зачем Пушкину? — улыбнулся Александр Степанович. — У нас есть свой графолог. Прошу любить и жаловать... Крошков Александр Александрович. Наш консультант. Выпускник Александровской Военно-юридической академии.
— Да ну? — обрадовался Игнат Порфирьевич. — Богато живете. Знаю Крошкова. Симпатичный дяденька. Но разве он эксперт-графолог?
— Формально — нет. Но дело знает. Разумеется, с точки зрения чистой законности, результаты его экспертизы не могут быть признаны имеющими силу...
— К черту юридическую казуистику! — вскричал Фоменко. — Главное — умеет ли он проводить экспертизу?
— Дело знает.
— В таком случае вот вам для Крошкова записка, написанная якобы Сарычевым, и вот его рапорт о потребности сена для обозных лошадей. Пусть сличит и постарается выяснить, написаны ли оба этих документа Сарычевым.
Дежурный принес морковного чаю и по кусочку черного хлеба.
— Прошу к пиршественному столу! — широким жестом пригласил председатель ТуркЧК гостей. — Чем богаты, тем и рады.
За чаем Цируль рассказал об аресте бывшего поручика фон Франка, о материалах, собранных Крошковым.
Фоменко насторожился.
— Что-то многовато бывшего офицерья попадается. Чует мое сердце: назревают события.
— Не назревают, — тихо произнес Цируль. — Они уже назрели. Надо принимать срочные меры. Но, к сожалению, у нас нет ясной картины заговора.
— Увы! — Фоменко со вздохом поставил на стол стакан с недопитым чаем. — Надо найти... Обязательно найти гнездо заговорщиков. Всенепременно. Давайте-ка сюда вашего Крошкова, поговорим, посоветуемся. А я вызову нашего следственного бога Богомолова. Он ведь член коллегии ТуркЧК. Пусть послушает и мотает себе на ус.
— А вот мы сейчас и потолкуем с Сансанычем нашим, — поддержал Цируль и позвонил в уголовный розыск. — Крошкова к аппарату... Алло! Алексансаныч?.. Как там у вас дела с убийством на Кауфманской?.. Можете в общих чертах доложить?.. Отлично. Приезжайте с материалами в ЧК. Заодно и новое интересное задание получите.
Через несколько минут с папкой под мышкой в кабинет Фоменко входил консультант уголовного розыска. Следом явился Богомолов, невысокий брюнет средних лет, в синей косоворотке навыпуск, перехваченной в талии наборным кавказским ремешком, в полосатых брюках «дипломат», заправленных в тяжелые солдатские сапоги.
Расположились все вокруг стола. Крошков разложил бумаги и начал доклад.
— При осмотре места происшествия на углу улиц Кауфманской и Куропаткинской, произведенном сегодня утром, неподалеку от убитого найдены две пистолетные гильзы калибра 7,65. Это говорит о том, что преступник использовал оружие нерусского образца. Изъятый у задержанного фон Франка пистолет «Браунинг» имеет такой же калибр, в канале ствола обнаружен свежий налет порохового осадка. Однако главная улика — то, что на отстрелянных гильзах и на патронах, оставшихся в обойме, маркировка одной и той же партии выпуска снаряжательного завода в Бельгии. Данный факт подтверждается также вот этим справочником по боеприпасам, изданным царским Главным артиллерийским управлением в мае четырнадцатого года, — Крошков вынул из папки и положил на стол небольшого формата книжку в синем кожаном переплете.
— Значит, фон Франк убийца? — спросил Фоменко.
— Допрос подозреваемого длился четыре часа. Сперва он, как водится, пытался все отрицать, свалить вину на сообщника, убитого на его глазах Беккудиевым во время перестрелки. Когда же я предъявил его собственный браунинг, стреляные гильзы и патроны в обойме, фон Франк, после некоторого замешательства, сознался. Деваться ему было некуда.
— Кто убитый, каковы мотивы преступления?
— Тут преступник, как принято говорить у уголовников, «заиграл в темную». Свою жертву, мол, знает всего два дня, кто таков убитый им человек, не ведает. Двое суток пили, не просыхая, ханжу и денатурат и резались в карты. Тот, убитый, якобы был отпетым карточным шулером, обобрал фон Франка до копейки да еще на улице стал высмеивать. Фон Франк вспылил... Вообще-то на него похоже. Свою тещу, генеральшу Уссаковскую, он на улице же зарубил шашкой. Подлый душегуб. Однако в данном случае, я убежден, он лжет
— Врет, как сивый мерин! — убежденно воскликнул Фоменко. — Что еще выяснили?
— Не могу оставить в стороне возникшие у нас подозрения, что именно фон Франк стрелял во Фрица Яновича... Совершенно идентичны пистолет, брошенный покушавшимся преступником, и пистолет, отобранный агентами угрозыска у фон Франка при аресте. Это браунинги-близнецы, особой штучной работы...
— Дело приобретает особый интерес. Вот вам и офицерик! Это не простой уголовник, — подчеркнул Фоменко. — А еще что?
— Допрошены свидетели. Квартира, где происходила пирушка, принадлежит бывшей преподавательнице словесности в частной гимназии Гориздро некоей Панкратовой Анне Владимировне. Ныне она работает машинисткой в Комиссариате по делам национальностей. Незамужняя. Соседи отзываются о ней положительно, на работе тоже хорошо характеризуют.
— А что показала Панкратова?
— Днем к ней зашла знакомая машинистка, Муфельдт Елизавета Эрнестовна, служащая Комиссариата земледелия. Потолковала о всяких пустяках, а затем, вздохнув тяжко, сказала: «Господи, какая скучища! Сколько можно стучать на «Ремингтоне»? Что, если устроить у вас сегодня вечером небольшой междусобойчик?.. Да вы не беспокойтесь, милая, познакомлю с симпатичными молодыми людьми. Они и угощение принесут, и вино».