Крошков помолчал, провел пальцами по лбу, как бы собираясь с мыслями, и продолжал:
— Внешний вид, разумеется, бывает обманчив... И все же Панкратова производит хорошее впечатление. Главное — искренна. Прямо призналась: «Мне, говорит, честно говоря, не до компаний было. Но очень уж голод замучил. Поесть вволю захотелось. Ну и согласилась... себе на голову».
— Что она рассказала о своих гостях? — это Цируль спросил.
— С Муфельдт пришли трое. По нынешней моде представились они только по именам. Василий, Александр и Евгений.
— Кто же из убитых Василий, а кто Александр?
— Пока установить не удалось. Оба моложе фон Франка, оба блондины, с усиками, похожи друг на друга, особых примет Панкратова не заметила.
— Надо было представить ей трупы для опознания, — резонно заметил Пригодинский. — Вы это сделали?
— Нет, к сожалению. Сразу из морга убитых увезли и захоронили без нашего ведома. Факт налицо: упущение уголовного розыска, — Крошков неодобрительно покачал головой. — Но не все еще потеряно. Сохранилась одежда убитых. Возможно, Панкратова хотя бы по одежде сможет различить. И еще Мария...
— Какая Мария? — удивился Фоменко.
— На вечеринке была та самая бывшая военная медсестра Мария, которая похитила в гостинице чемоданчик у Потеляхова.
— Какое она имеет отношение к Муфельдт?
— Бывшая сестра милосердия, несмотря на кражу чемоданчика, тоже производит отрадное впечатление.
Цируль искоса, с хитрецой глянул на консультанта.
— Что-то слишком уж много у вас, Алексансаныч, отрадных впечатлений. Но ведь и трупов изрядно!
— Мария — человек, попавший в беду. Зарабатывала себе на хлеб стиркой белья. Стирала она и у Муфельдт. Елизавета Эрнестовна и позвала ее с собой к Панкратовой.
— Что говорит Мария о троих гостях?
— Мария будет на днях допрошена, у нас в отношении нее возникли некоторые соображения. Допрошен извозчик Куликов, который после вечеринки отвез Муфельдт и Марию на Синявскую. Там, в особнячке из шести комнат, и проживает Муфельдт.
Помолчали. Наконец Фоменко, покусывая кончик карандаша, спросил:
— Ну, а сама Муфельдт? Она-то уж наверняка знает, кого приводила в гости к Панкратовой. Да и зачем именно к Панкратовой? Могла бы и у себя дома устроить вечеринку.
Крошков несколько замялся. Откашлявшись, пояснил:
— В особняк к Муфельдт рвался Аракелов. Но я посоветовал пока воздержаться от допроса этой особы.
— Причина?
— Муфельдт, как нам стало известно, — пассия военкома республики Осипова.
— Ого! — улыбнулся Фоменко. — Оказывается, наш военком не только бойкий оратор, он еще и ловелас!
— Квартирный отдел горисполкома пытался вселить в особняк Муфельдт еще семью. Даже ордер был выписан. Однако Осипов поднял шум, стал всюду звонить, доказывать, что работники Военного комиссариата сами нуждаются в квартирах. Особняк Муфельдт они держат для военных специалистов. Он, военком, в особняк и военный телефон провел, чтобы оперативно поддерживать связь с будущими жильцами, работниками Военного комиссариата.
— Захомутали, значит, нашего военкома, — усмехнулся Пригодинский. — Ну, а что о ней говорят соседи и сослуживцы?
— Мнения самые различные. Еще при муже, который кстати сказать, намного ее старше, Елизавета Эрнестовна не отличалась добродетелью. Ну, как только полковник Муфельдт отправился на фронт, она ударилась в разгул. Полковник Муфельдт, произведенный затем в генералы, не то погиб, не то попал в плен. О нем никаких сведений нет. Возможно, он просто сбежал от своей мессалинистой подруги жизни. Но даже самые недоброжелательные соседи не утверждают, что сейчас у нее по ночам оргии. Бывает один Осипов. Все чинно и благородно, почти по-семейному. Ни пьяного шума, ни пьяных песен.
Хранивший до этого молчание начальник следственной части ТуркЧК Богомолов спросил:
— А на работе как характеризуют Муфельдт?
— Самым наилучшим образом. Исполнительна, вежлива, отличная машинистка и стенографистка.
— Вот это-то и подозрительно! — Богомолов зашагал крупными шагами по кабинету. — Всегда подозрительно, когда человек существует в двух ипостасях.
— И последнее, товарищи. — Крошков с удовольствием произнес непривычное слово «товарищи», улыбнулся, повторил: — Товарищи! Соседка Панкратовой, старушка, в тот вечер сидела во дворе, возле забора. А может, и подглядывала, снедаемая любопытством. Но было темно. Двое мужчин вышли во дворик покурить.
— Гости Муфельдт?
— Да. Прогуливались как раз вдоль забора, за которым сидела соседка. Один другому сказал: «Значит, ваше благородие, утверждаете, что ваши пальцы пахнут ладаном?» Другой отвечал: «Похоже на то, Саша. Попахивают ладаном. Предчувствие, что ли? А ведь всю войну протопал без единой царапины!»
— О! — оживился Цируль. — Это уже кое-что!.. Беспристрастная свидетельница подтверждает, что одного из гостей звали Александром. Ясно также, что, по крайней мере, один из них фронтовик.
— Осталась самая малость, — хмуро произнес Фоменко. — Осталось начать и кончить. А докопаться до истины непременно нужно! Очень мне не нравятся эта невинная вечеринка.
— Спасибо вам, Алексансаныч, — поблагодарил Цируль консультанта. — Правильно сделали, что удержали Аракелова, нашего пылкого кавказца, от визита к Муфельдт. Однако осторожненько понаблюдать за ней и ее особняком не грех.
Крошков встал, с достоинством поклонился.
— Благодарю вас, Фриц Янович. И у меня, знаете ли, есть некая идея. Если произошло нападение на конвой, а на другой улице убит офицер... в офицерской среде обязательно возникнут какие-то разговоры. Наконец и с Муфельдт можно разобраться, не травмируя психически нашего иерихонистого военкома. И вот позволю себе предложить любопытный вариант...
Крошков распахнул дверь, заглянул в коридор — не подслушивает ли кто? — плотно закрыл дверь и, приблизившись к столу, стал излагать суть дела. Говорил он тихо, почти шепотом. По мере того как он рассказывал, лица собравшихся прояснились, в глазах появились веселые огонечки.
Едва консультант закончил, вскочил Фоменко, горячо пожал ему руку.
— Большущее спасибо, товарищ Крошков! Попробуем. Попытка не пытка. И за доклад спасибо, и за план. Здорово придумано!..
— Я могу возвратиться к своим занятиям?
— Пожалуйста... Не смею задерживать.
Когда дверь за консультантом закрылась, председатель ТуркЧК, одобрительно кивая, произнес удовлетворенно:
— Хороший консультант. Вот что значит умная голова и знание дела! Цепкая хватка. Того гляди, он и до самого Осипова доберется! Ха-ха... — Поняв, что шутка вышла не очень-то удачной, резко оборвал смех и заговорил о другом: — Где же нам найти толкового человека из бывших благородий? В ЧК у нас таких нет. Хоть какого-нибудь...
— Какой-нибудь не нужен, — заметил Цируль. — Надобен настоящий боевой офицер. У нас тоже нет. Поискать придется. Посоветуемся с Благовещенским или Корженевским. В прошлом они полковники. А Советской власти служат не за страх, а за совесть. Честные люди, настоящие патриоты.
— Хорошая мысль, — поддержал Фоменко. — Только, чур, подбирать будем сообща. Надо лично познакомиться, а не бросаться на шею очертя голову первому попавшемуся. Большое дело задумано.
Игнат Порфирьевич помолчал, некоторое время обдумывал что-то. И наконец заговорил тихо, но внятно:
— Товарищи... Хочу специально информировать. Совершенно секретно. По имеющимся в ТуркЧК данным, в Туркестане зреет контрреволюционный заговор. Трагические события в Асхабаде тому подтверждение. Заговорщики тщательно законспирированы. Но уже в мае стали поступать сигналы. Первую скрипку в этом кровавом оркестре играют англичане: консул в Кашгарии Эсертон, генерал Маллесон в Асхабаде, ташкентская миссия Маккартнея и его пронырливый военный агент Бейли. Данные наши подтверждаются и материалами, поступившими из Скобелева.
Все примолкли.
— Такие дела, — насупился Фоменко и продолжал: — Далее... Замечена активная антисоветская деятельность датского консула Брауна и его секретаря капитана Брюна. Они ведут контрреволюционную агитацию среди австрийских и немецких военнопленных, находящихся в лагерях под Ташкентом, приезжают в лагеря без разрешения. Когда же им сделали предупреждение, эти, с позволения сказать, дипломаты заявили встречный протест, обличая советские власти в вербовке среди военнопленных бойцов Красной Армии!.. — Игнат Порфирьевич погладил бороду, улыбнулся милой детской улыбкой. — Настырные господа. В качестве примера назвали чешского коммуниста Кужело Эрнста Францевича. Действительно, есть такой Кужело. С группой солдат добровольно сдался в плен, не желая проливать кровь за чужие интересы. Сейчас отлично командует бригадой на Ферганском фронте. Мы объяснили господину консулу, что не имеем права оказывать давление на волю человека. Хочет защищать Советскую власть — пожалуйста!
— Заговор... Как с заговором? — взволнованно воскликнул Цируль.
Фоменко начал скручивать цигарку. Не закончил этого своего занятия — табак просыпал. Швырнул на стол газетный клок.
— Знаем только канву. Всякую мелкоту, которая сама ничего толком не ведает. Очень тяжелое положение, товарищи!.. Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!
Тревожно зазвенел телефон. Фоменко снял трубку.
— Да... Фоменко слушает... — и медленно опустился в кресло.
Цируль, остальные недоуменно взирали на Фоменко. Его лицо побелело, губы судорожно подергивались, остекленел взгляд...
— Что случилось, друг Фоменко?
— Да говори же!..
Фоменко поднялся, покачиваясь, уперся ладонями о стол. Проговорил пустым голосом:
— На Ленина... В Москве совершено подлое покушение на жизнь товарища Ленина!..
Все оцепенели.
Цируль не узнавал товарищей своих — так изменились их лица.
— Товарищи! — вдруг услышал он незнакомый голос. Присмотревшись, увидел, что это не своим голосом говорит Фоменко. — Товарищи!.. Никакой пощады врагам революции!..
— Не будет им пощады! — тихо произнес Цируль. — Товарищи... За работу... За работу, товарищи!